— Нет, Прометей. Ты слышишь голос неправды.

Он медленно выпрямился и откинулся назад.

— Может быть, это правда, а может, и нет. Я уже не знаю. Я знаю только одно: иногда мне так одиноко, что начинает казаться, что в той жизни, которая у меня была с Примом, мне было бы лучше.

Хадассе хотелось плакать.

— Мне тоже одиноко, Прометей.

— Но ты всегда можешь обратиться к Богу, и Он слышит тебя.

— Он слышит и тебя, — сказала она сквозь слезы, испытывая боль при мысли о том, что другие люди делают с ним именем Господа. — Не суди о Боге по тому, что говорят люди. Он любит тебя. Он умер за тебя.

— Тогда почему Он каждый раз допускает в моей жизни такие искушения? Я ведь думал, что все осталось в прошлом, но это не так. Я не могу избавиться от этих мерзких воспоминаний, как бы ни старался. Что-то обязательно напомнит мне об этом. Иногда я ловлю себя на мысли о том, что, до того как я стал христианином, моя жизнь была куда проще.

— Тебя искушает не Господь, а сатана. Он ждет удобного случая и всегда знает твои самые слабые места. Для тебя это те физические наслаждения, которые ты испытывал, когда жил жизнью гомосексуалиста. Для тех, кто тебя преследует, — это гордость. Они считают себя лучше тебя, или думают, что их собственные грехи не такие страшные. Но Бог судит не так, как люди, Прометей.

Она взяла его за руки.

— В Притчах сказано, что есть шесть вещей, которые Господь ненавидит, даже семь, которые являются мерзостью для Него: гордый взгляд; лживый язык; руки, проливающие невинную кровь; сердце, которые вынашивает зловещие планы; ноги, бегущие ко злу; лжесвидетели, говорящие ложь; и тот, кто сеет раздоры между братьями. Какие из этих грехов совершают те люди, которые становятся на твоем пути к Господу? Не обращайся к человеку за пониманием истины и не обращайся к себе за тем, что тебе действительно нужно. Бог видит твою боль и твою борьбу, и Он даст тебе силы, чтобы ты победил. Это может сделать только Бог.

Прометей медленно и глубоко вздохнул и кивнул головой.

— Я знаю, что в тебе говорит Господь, — сказал он, испытывая огромное облегчение. Он поднял голову и грустно улыбнулся. — Ты напоминаешь мне одного человека, которого я когда-то знал. Она стала одной из причин, по которым я не хотел возвращаться в этот дом. — Его лицо смягчилось. — И, как это ни странно, именно из-за нее я решил все же сюда вернуться.

Господь тронул сердце Хадассы. Прометей сбросил маску счастья и открыл ей ту боль, которую испытывал в своем сердце.

Она убрала от него руки.

— Прометей, — тихо сказала она и сняла с лица покрывало.

Сначала он смотрел на ее изуродованное лицо с ужасом и жалостью, но потом его лицо стало меняться.

— О Боже! Боже! — хрипло прошептал он, узнавая ее. Упав на колени и обняв ее ноги, он опустил голову ей на колени. — Если бы ты знала, сколько раз мне хотелось поговорить с тобой снова. Ты видела, как я жил. Ты знала, кто я. И ты все равно любила меня настолько, что сказала мне Благую Весть.

Хадасса гладила Прометея по темным волосам, как будто он по-прежнему был ребенком.

— Бог всегда любил тебя, Прометей. И встретились мы совершенно неслучайно. И пока я тебя снова не увидела несколько недель назад, я не знала, взошли ли в тебе те семена, которые я когда-то посеяла в твоей душе. И теперь мне так радостно от того, что и ты принял Иисуса в свое сердце.

Она прильнула к его голове.

— Ты тоже посеял семена веры, Прометей. Предоставь своего друга Господу. — Она снова погладила его по голове, чувствуя, как расслабились его мышцы.

— О моя госпожа, — сказал он.

Она мечтательно улыбнулась.

— Я только хотела, чтобы ты знал, что и я борюсь со своим прошлым точно так же, как и ты.

Сколько семян веры она посеяла в Юлии? И ни одно из них даже не проросло.

Почему, Господи? Почему?

Прометей поднял голову и отклонился назад, снова вглядываясь в лицо Хадассы. Он взял ее за руки и крепко сжал их.

— Не теряй надежды. Бог добр, а теперь Он показал мне, что Он всемогущ. — В его голосе не было ни тени сомнений, а лицо светилось радостью. — Ты жива, ты снова здесь. Как все это могло произойти, если не по Божьей воле?

И тут Хадасса заплакала без всякого стеснения, потому что ее потребность в поддержке стала ломать все преграды, все ее показное, внешнее спокойствие.

И теперь Прометей сел с ней рядом и стал ее утешать.

35

Марк вошел на виллу матери, не постучавшись. Когда он поднимался по ступеням, молодая рабыня, увидев его, выронила из рук поднос и воскликнула: «Господин Марк!». Звук падающего подноса и хрусталя эхом разнесся по перистилю. Испугавшись, служанка опустилась на колени и стала торопливо собирать осколки разбившейся посуды.

— Прости, мой господин, — произнесла она, глядя на него широко раскрытыми от удивления глазами. — Прости. Я просто совершенно не ожидала увидеть тебя.

— Надеюсь, это приятная неожиданность, — сказал Марк, улыбаясь ей. Она покраснела. Он пытался вспомнить, как ее зовут, но не смог. Она была довольно милой, и он помнил только, что еще отец приобрел ее вскоре после переезда в Ефес. — Не переживай, ничего страшного.

В этот момент с верхнего коридора, вероятно услышав звон посуды, спустился Юлий.

— Что случилось? Никто не пострадал? — Увидев Марка, он внезапно остановился. — Мой господин!

— Давно не виделись, Юлий, — сказал Марк, протягивая ему руку.

Юлий заметил, что на руке Марка не было его перстня. Он взял руку Марка и хотел было почтительно склониться перед ним, но Марк пожал ему руку как равному. Удивившись, Юлий отступил, испытывая некоторую неловкость. Марк Валериан никогда не славился фамильярным отношением к рабам, если, конечно, не считать юных и симпатичных рабынь.

— Твое путешествие было успешным, мой господин?

— Можно сказать, что да, — улыбаясь ответил Марк. — Я вернулся домой гораздо богаче, чем был, когда покидал его. — Его глаза искрились радостью. — А теперь я хотел бы повидать мать. Где она?

Юлий замялся. То, что ему придется сказать Марку, вовсе того не обрадует. Что тогда сделает этот молодой хозяин, вернувшийся домой?

— Она отдыхает на балконе, в своих покоях.

— Отдыхает? В такое время? Может, она больна? Наверное, опять эта лихорадка, — встревоженно сказал Марк. У нее уже проявлялись признаки лихорадки, когда он покидал дом.

— Нет, мой господин. Она не больна. Вернее, не совсем…

Марк нахмурился.

— О чем ты говоришь?

— Она не может ходить и разговаривать. Она частично может двигать левой рукой.

Испугавшись, Марк прошел мимо него и устремился к коридору. Юлий нагнал его еще до того, как тот дошел до двери.

— Прошу тебя, выслушай меня, мой господин, прежде чем увидишься с ней.

— Ну, говори быстрей, не тяни!

— Выглядит она не очень хорошо, но при этом находится в сознании. Она понимает, что вокруг нее происходит, что ей говорят. Мы даже придумали с ней свой язык, на котором общаемся друг с другом.

Марк отстранил Юлия и вошел в покои. Он сразу увидел мать, сидящую в кресле, похожем на маленький трон. Ее рука безвольно лежала на подлокотнике, тонкие пальцы были расслаблены. Голова была откинута назад, как будто Феба пила солнечные лучи. Поначалу Марк успокоился. Выглядела она хорошо.

Только подойдя к ней, он увидел, какие в ее внешности произошли перемены.

— Мама, — тихо сказал он, чувствуя боль в сердце.

Феба открыла глаза. Она так часто молилась за своего сына, что даже не удивилась, когда услышала его голос и увидела его стоящим перед ней на балконе. Он был таким же и в то же время изменился. Он был красив — само воплощение мужской красоты и силы, только стал старше и загорел на солнце.

— Мама, — снова сказал он. Когда же он опустился перед ней на колени и взял ее за руку, Феба поняла, что это не сон.

— А-а-а…

— Да, мама, я здесь. Я дома.

Она отчаянно пыталась протянуть к нему руки, но могла только сидеть и плакать. Ее слезы приводили его в смущение, и она пыталась остановить их.

— А-а-а… — произносила она, и ее левая рука сильно дрожала.

— Теперь все будет хорошо, — сказал ей Марк, и у него самого на глаза навернулись слезы.

В этот момент Юлий подошел к ним и положил Фебе руку на плечо.

— Твой сын вернулся.

Марк обратил внимание на то, как вольно, на его взгляд, Юлий прикоснулся к его матери. Он также отметил и выражение его глаз. В нем невольно проснулось чувство гнева.

— Я тебя больше не оставлю, — сказал Марк, вытирая слезы с ее щек. — Я найду тебе самого дорогого врача, которого только можно разыскать.

— Самый лучший врач ее уже осматривал, мой господин, — сказал ему Юлий. — Поверь мне, с расходами мы не считались. И все, что только можно было сделать, уже сделано.

Взглянув Юлию в глаза, Марк понял, что раб говорит правду. И все же ему было не по себе. Да, раб был предан своей госпоже, но Марк заметил, что те чувства, которые Юлий испытывал к Фебе, выходили далеко за рамки простой рабской преданности. Наверное, было хорошо, что Бог послал Марка домой именно в это время.

Марк обратил все свое внимание на мать, пристально вглядываясь ей в глаза. Он видел, что и она так же пристально смотрит на него. Один глаз смотрел ясно и осознанно, другой — неопределенно, смутно.

— Ошибался ли я, думая, что ты христианка? — спросил Марк.

Она дважды моргнула.

— Ты не ошибался, — пояснил ему Юлий.

Марк все смотрел на нее, не отрываясь.

— Один человек на берегу Галилейского моря сказал мне, что другие верующие молятся за меня. Ты ведь тоже молилась за меня, правда?