Пока Юлия спала, Хадасса сидела в перистиле и молилась. Она не ожидала, что при возвращении на эту виллу ей придется испытать такую растерянность. Каждый раз, когда ей в голову приходила какая-то мысль, она относилась к ней настороженно. Является ли это истиной? Честно ли это? Чисто ли это, красиво ли? Из добрых ли это побуждений? При оценке многих мыслей Хадасса не могла дать на эти вопросы положительные ответы, и такие мысли она отвергала. Но темные мысли все равно продолжали приходить к ней.

Гораздо легче было сосредоточить свои мысли на Господе, находясь в уединении. А когда Хадасса общалась с Юлией, ее доспехи начинали казаться ей слишком слабыми против тех стрел, которые в нее летели.

Она всеми силами боролась с мыслями о прошлом, настраивая себя на то, чтобы славить Господа. Она вспоминала всех тех, с кем Бог свел ее в последние два года. Она благодарила Его за жизнь Антонии и ее сына, за Северину и Боэта и за десятки других людей. Она молилась о Фебе и Юлии. Она молилась о Марке, но мысли о нем снова возвращали ее в прошлое. Поэтому она стала молиться и об Александре. Она и не думала, что ей будет так его не хватать.

Открылась передняя дверь, тишина виллы нарушилась. Хадасса с радостью увидела, что пришел Прометей. Она почувствовала, что на душе у нее стало легче, потому что она часто сидела с ним здесь, слушала его, говорила с ним о Господе. Она не открыла ему всей правды о себе, но все равно ощущала, что их былая дружба не пропала и даже стала еще крепче. Она уже смотрела на него не как на мальчика-раба, но как на свободного юношу.

Она наблюдала, как Прометей прошел через переднюю и вошел в перистиль. Глядя на выражение его лица, она продолжала молчать. Прометей выглядел глубоко подавленным. Он подошел к фонтану, не заметив, что она сидит в алькове. Наклонившись вперед, он опустил руки на мраморный край колодца. Постояв так несколько минут, он произнес проклятие, плеснул себе на лицо воды и растер мокрой рукой шею. Потом он снова выругался. Опустив руки в воду, он умыл лицо, но легче ему от этого, видимо, не стало. Его сильно трясло.

— Прометей?

От неожиданности он вздрогнул, и Хадасса увидела, как покраснело его лицо. Плечи юноши были опущены, что делало его особенно жалким. Он не смотрел на нее.

— Ты выглядишь очень расстроенным.

Он повернулся к ней.

— Я не знал, что ты здесь, госпожа Азарь.

— Извини, что напугала тебя.

Он отвернулся.

— Как госпожа Юлия?

— Она спит. Я дала ей мандрагоры, — судя по всему, дела у Прометея шли очень плохо, и Хадасса надеялась, что ему удастся избавиться от невеселых и тяжелых мыслей. — Посиди. Ты, наверное, очень устал.

Прометей нехотя подошел к алькову и сел напротив нее. Он растерянно стал смотреть на ее руки, плотно сжатые на коленях.

— Ты молилась?

— Да.

— Я молюсь все время. И пока от этого никакого толку.

— Что случилось, Прометей?

Наклонившись вперед, он провел руками по волосам. И неожиданно заплакал, громко всхлипывая и вздрагивая всем телом.

Хадасса наклонилась к нему, обняла его голову.

— Что случилось? Как мне помочь тебе? — сказала она, сама едва сдерживая слезы.

— Я думал, что все кончено, — говорил он сквозь рыдания. — Я думал, что когда приду к Господу, Он омоет меня, сделает белее снега и забудет мои грехи.

— Так и есть.

Прометей поднял голову, слезы катились по его щекам, а в глазах светился гнев.

— Тогда почему снова и снова повторяется то же самое?

— О чем ты говоришь?

Он снова опустил голову на руки.

— Ты все равно не поймешь.

— Пока я понимаю, что ты расстроен. И я тоже.

Он поднял голову и удивленно посмотрел на нее.

— Ты? Но ты так сильна в Господе.

— Сильна? — Откинувшись назад, Хадасса вздохнула. — Да я слабее всех женщин, Прометей. Иногда я не знаю, что мне делать здесь, чего Господь хочет от меня, и хочу ли я делать то, чего Он от меня хочет. С Александром жизнь была гораздо проще.

— С госпожой Юлией трудно.

— С госпожой Юлией невозможно.

Прометей в знак понимания грустно улыбнулся Хадассе, но потом снова нахмурился, погружаясь в свои проблемы. Он глубоко вздохнул. Сцепив руки на коленях, юноша уставился в пол.

— Невозможнее меня, наверное, во всем свете нет. Думаю, есть такие люди, которые просто не могут спастись.

— Ты спасен, Прометей.

Он грустно усмехнулся.

— Я тоже так думал. — Он посмотрел на нее, в его влажных глазах отражалась боль. — Но теперь у меня нет такой уверенности.

— Почему?

— Потому что сегодня я встретил одного своего друга, и он сам мне дал это понять. Мы говорили довольно долго. Я говорил ему о Господе. Он слушал меня так внимательно, что я был просто счастлив. Мне казалось, что он уже вот-вот примет Христа. — Прометей снова горько усмехнулся. — И тут он прикоснулся ко мне. В тот момент я понял, что ему был нужен вовсе не Господь.

Хадасса не поняла.

— А что ему было нужно?

— Он хотел меня. — Краска мгновенно залила его щеки. Он не мог взглянуть на Хадассу. — И все снова вернулось, — хмуро произнес он, — все то, что я так старался забыть. — Он поднял голову, посмотрел на коридор, переднюю, ступени лестницы. — Я вспомнил Прима.

Только теперь Хадасса поняла, насколько тяжело было сейчас этому человеку. Конечно, Прим не ушел полностью из его жизни.

Прометей откинулся назад, в его взгляде были отчаяние и бесконечная усталость.

— Я принадлежал хозяину, у которого была своя лавка под трибунами арены. Ты, наверное, не знаешь, что это значит.

— Я знаю…

Его лицо снова покраснело.

— Тогда, если я скажу тебе, что именно там Прим впервые увидел меня, ты, я думаю, поймешь, кем был этот человек. — Прометей отвернулся и надолго замолчал. Когда же он заговорил снова, его слова были отрывистыми, лишенными эмоций. — Он купил меня. Он привел меня в этот дом.

— Прометей…

— Не говори ничего, — сказал он болезненным голосом, его глаза при этом стали просто безумными. — Ты знаешь, что я был его любовником. Но ты никогда не узнаешь, каково мне было им быть.

Хадасса соединила ладони вместе и стала молиться о Божьей мудрости, потому что она понимала, что Прометей не сомневался в ее мудрости, а она чувствовала себя не готовой к разрешению этой ситуации.

— Прим любил меня, — его глаза снова наполнились слезами. — Было время, когда и я его любил. Ну… по крайней мере, испытывал к нему теплые чувства. — Он снова наклонился вперед и опустил голову, чтобы она не видела его лица. — Мой первый хозяин был жесток. Прим был мягок и добр. Он хорошо ко мне относился. Для меня все это было так неожиданно. — Его голос стал вдруг спокойным, едва не переходящим в шепот. — Он заботился обо мне, и то, что он делал… мне иногда даже казалось приятным.

Хадасса испытывала отвращение от рассказа Прометея, и в то же время она понимала, что ему мучительно стыдно. Он стал совершенно спокойным.

— Тебе противно слушать все это, правда ведь? — хрипло произнес он.

Хадасса наклонилась вперед и взяла его руки в свои.

— Мы не властны над своими чувствами так, как над своими действиями.

Он крепче стиснул руки.

— Трудно властвовать и над тем, и над другим. — Он опять надолго замолчал, после чего заговорил снова. — Когда Келад прикоснулся ко мне, я почувствовал искушение. — Он еще ниже опустил голову, — Я знал точно, что если останусь еще хоть на минуту, то уже вообще не уйду. — Он убрал свои руки из ее объятий и запустил трясущиеся пальцы в волосы. — Поэтому я сбежал. — Он снова заплакал. — Я не смог бы преодолеть искушение, оставаясь с ним. И я бежал, как трус.

— Не как трус, — мягко сказала ему Хадасса. — Как Иосиф, когда его пыталась соблазнить жена Потифара, начальника охраны фараона. Ты бежал, Прометей. Господь дал тебе возможность бежать, и ты этой возможностью воспользовался.

— Ты не понимаешь, госпожа Азарь. — Прометей поднял голову и напряженно посмотрел на нее. — Я бежал сегодня. А если такое повторится снова, и на этот раз мужчина окажется таким же ловким соблазнителем, как Калаба для госпожи Юлии? Что, если я буду в депрессии? Что, если…

— Не беспокойся о завтрашнем дне, Прометей. Пусть сегодняшний день позаботится о себе. Бог тебя не оставит.

Он вытер слезы с лица.

— Слишком уж все это просто, если тебя послушать, — разочарованно сказал он. — Ты говоришь, что Бог не оставит меня, а я почему-то чувствую себя брошенным. Известно ли тебе, что здесь, в Ефесе, есть христиане, которые начинают избегать меня, как только узнают, кем я был? Некоторые николаиты ходят в храм Артемиды по несколько раз в неделю и пользуются услугами храмовых проституток. И даже к ним не относятся так, как ко мне.

Хадасса была очень огорчена.

— То, что они делают — грех, Прометей.

— Но они же спят с женщинами.

— По-твоему, это имеет значение?

— Кто-то мне сказал, будто в Писании написано, что Бог считает гомосексуализм мерзостью. Что меня следует побить камнями до смерти.

— Закон Моисея такой же мерзостью считает прелюбодеяние и разврат, и по нему эти грехи тоже караются смертью. Бог ненавидит разврат в любом его проявлении. — Хадасса подумала о Юлии, спящей сейчас в верхних покоях и медленно умирающей от последствий того образа жизни, который сама для себя выбрала. Она подумала о том, как Юлия поклонялась иным богам. Какой из этих грехов был самым ужасным?

— Я вижу, как они смотрят на меня, — продолжал Прометей. — На тех мужчин они так не смотрят. Большинство христиан считает, что я недостоин их внимания. И теперь, после всего, что сегодня со мной было, я начинаю думать, что, может быть, они и правы.