Губы Трентона дрогнули.

— И ты бросила?

— Да. И по правде говоря, испытала огромное облегчение.

— А что ты любила делать? — с любопытством спросил он.

— Я вела подробный дневник с описанием всех животных, птиц и растений в Уиншэме. Но большую часть дня проводила на уроках французского.

— А, так ты любишь французский?

— Ненавижу.

Брови Трентона вопросительно приподнялись.

— Тогда почему же…

— Потому что моим воспитанием занималась мадемуазель Леблан.

— Кто это мадемуазель Леблан?

— Моя гувернантка, — объяснила Ариана. — Она считала все остальные занятия, кроме французского, пустяками, — говоря это, она подошла к стулу с прямой спинкой, хлопнула по столу орехового дерева и прищемила нос другой рукой.

— Ты выучишь французский, enfant[1], или лишишься завтрака сегодня, — монотонно пробормотала она в нос. — Мы не можем терять время на пустые мечты и не можем научиться чему-то важному, если будем корябать всякий вздор на бумаге.

Погрозив пальцем в сторону Трентона, Ариана нахмурилась и сказала с насмешливым осуждением:

— Когда-нибудь ты выйдешь замуж за состоятельного титулованного джентльмена и будешь путешествовать за границу; ты должна быть основательно знакома с francais… la langue de beaute[2]. О, ты безупречно произносишь такие слова, как la moineau и le rouge-gorge, так же как и le jasmin, le chevrefeuille, а так же название всех других птиц и цветов из сада Уиншэма. Но, уверяю тебя, на благородного джентльмена не произведет большого впечатления, когда он услышат, как ты переводишь «воробей», «малиновка», «жасмин» и «жимолость»! Нет, enfant, он совершенно не будет доволен женой, чей французский состоит из названий les oiseaux et les fleurs[3]!

Из груди Трентона невольно вырвался смех.

— Что за чудовище! Как ты выносила ее?

Ариана опустила руки, на щеках ее появились ямочки.

— Это было довольно просто. Видишь ли, мадемуазель почти ничего не видела без очков. Так что дважды в неделю я просто перекладывала их на другое место, и, пока она пускалась в многоречивой монолог по поводу красот французского языка, я вылезала в окно. Она ни разу не заметила. А, к счастью для меня, окна классной в Уиншэме выходили прямо к конюшне. И я восхитительно проводила утро.

— А я-то думал, что ты была самой послушной и покорной из детей, — усмехнулся Трентон.

Ариана склонилась вперед, с заговорщическим видом прижав палец к губам.

— Все так думали. Я и была… большую часть времени.

— Запомню это.

— А я запомню, что должна быть послушной и покорной.

— Большую часть времени, — уточнил он. — Бывают случаи, когда покорность совершенно нежелательна.

Их взгляды встретились… и все веселье внезапно испарилось.

Ариана медленно перевела дыхание, сердце ее бешено забилось. Глаза Трентона потемнели и обратились к ее губам, Ариана ощутила его невольное движение по направлению к ней.

Затем он резко отвернулся.

В воздухе повисло напряжение, омрачив прелесть прошедших мгновений. Отчаянно стремясь сохранить если не пыл их желания, то хотя бы непринужденность добродушной болтовни, Ариана задала первый пришедший ей в голову вопрос:

— А Дастин пошел по твоим стопам?

Трентон повернул голову и посмотрел на нее.

— Что ты имеешь в виду?

— Его предпочтения в учебе. Следовал ли Дастин твоему примеру?

Он явно расслабился.

— Дастин предпочитал идти своим путем. — Легкая улыбка коснулась губ Трентона. — С ранних лет его интерес к женщинам превосходил интерес к учебе. К счастью, он обладал врожденными талантами. Иначе страшно подумать, как он проводил бы сейчас время.

— Талантами? — Ариана вопросительно подчеркнула множественное число. Трентон кивнул:

— Архитектурное проектирование — всего лишь хобби Дастина. Обычный бизнес никогда не был его сильной стороной. Нет, истинные склонности Дастина лежат в той области, которая доставит тебе огромное удовольствие. Он покупает и разводит самых великолепных лошадей, которых я когда-либо видел.

— В Тирехэме?

— Да. Его кандидаты заняли одно из призовых мест в Дерби, две тысячи гиней… я могу продолжать и продолжать до бесконечности. Он обладает уникальным чутьем в подборе лучших лошадей и через узкородственное размножение выводит поразительное потомство. Его удостоенная наград кобыла Чародейка чуть не завоевала в прошлом месяце Кубок Гудвуда, и, насколько мне известно, сейчас он готовит жеребенка к скачкам в Ньюмаркете этой осенью.

— Я не имела об этом ни малейшего представления! — изумленно воскликнула Ариана.

— Дастин скромный и не болтает о своих достижениях.

— Он то же самое сказал о тебе.

— Разве? Что ж, мои достоинства весьма сомнительные, а Дастина — нет.

— Ты очень гордишься им, — заметила Ариана, не зная, как прореагировать на самоуничижительное заявление Трентона.

— Да, горжусь. Он замечательный человек и проявил без преувеличения исключительную братскую преданность.

— Вы оба учились в Оксфорде?

Трентон сжал руки за спиной:

— Да, некоторое время, но здоровье нашего отца стало сдавать, он мог управлять только Броддингтоном. Мне пришлось оставить Оксфорд, чтобы взять на себя управление остальными поместьями и семейными делами.

Ариану поразило, с какой скромностью Трентон рассказывал о своем бескорыстном поступке, когда ее брат, оказавшийся в сходном положении после смерти родителей, оплакивает свою судьбу вот уже много лет.

— Какие тяжелые обязательства ты на себя взвалил! — воскликнула она. — И как нелегко тебе, наверное, было… Тебе же не исполнилось тогда и двадцати!

Трентон небрежно пожал плечами:

— Я просто сделал то, что было необходимо для моей семьи.

— И, полагаю, превзошел их самые смелые ожидания. Думаю, твой отец очень гордился тобой!

Мускул на горле Трентона дернулся.

— Возможно, мы никогда не говорили об этом, просто выполнил свой долг. Я никогда не отказывался от своих обязанностей.

— Понимаю. — Ариана невольно подошла к нему, глаза ее светились восхищением. — И все же ты сомневаешься в своих достоинствах? — Она протянула руку и дотронулась до его подбородка. — А я вижу, что ты более чем достойный человек.

Лицо его омрачилось.

— Ты не знаешь меня, Ариана.

— Думаю, что знаю.

— Ты романтическое дитя, туманный ангел.

— Романтическое, возможно, но не дитя. — Она решительно вздернула подбородок. — Больше не дитя.

Он понял скрытое значение произнесенных слов, нахмурился и, перехватив ее запястье, оттолкнул руку жены.

— Не обманывай себя, Ариана. То, что происходит между нами в постели, не имеет ничего общего с романтизмом.

Она вздрогнула:

— Возможно, с твоей стороны.

Трентон посмотрел на нее, и его лицо исказилось от боли. Затем он решительно покачал головой:

— Не делай такой ошибки — не позволяй этому браку затронуть твое сердце.

— Слишком поздно, — спокойно заявила она.

— Ты продаешь душу дьяволу, — предостерег он. Ариана пожала плечами:

— Что ж, я рискну.

Прежде чем он успел ответить, она отошла и остановилась в дверях.

— Можно мне все-таки осмотреть остальную часть особняка?

Трентон молча кивнул, глаза его потемнели от какого-то необъяснимого чувства. Затем он проводил ее в холл.

— Я осмотрела большинство спален, — заметила она, устремив пристальный взгляд в коридор, — но мне бы хотелось посмотреть еще раз твою гостиную.

Трентон напрягся:

— Зачем?

— Потому что я провела там очень мало времени, — бросила она на ходу, направляясь к гостиной.

— Так же, как и я, — сказал он с иронией в голосе. Он неохотно последовал за ней и открыл дверь, ведущую в спартанское помещение.

— Почему?

Ариана прохаживалась по пустой комнате, и ее прежнее впечатление, что она практически необитаема, все более усиливалось.

— Как ты знаешь, я не был в Броддингтоне много лет. А когда был… — Трентон засунул руки в карманы и отвернулся. — Скажем так — мне неприятна эта комната. Она ассоциируется у меня с потерей и болью.

— Понимаю, — тихо ответила Ариана.

По красивому лицу мужа пролегли напряженные морщины. Боль его была вполне очевидной. Он пристально посмотрел на нее, и на лице его отразилось мучительное раздумье.

— Интересно, действительно ли ты понимаешь.

В эту минуту Ариана почувствовала почти нестерпимое желание подойти к Трентону, но поборола его, напомнив себе, что он не примет ни ее утешения, ни сочувствия. Единственное, что он от нее сейчас принимал, было ее тело.

Она осмотрела комнату, представляя, как она могла выглядеть несколько лет назад, заполненная воспоминаниями, которые навевали личные вещи Ричарда Кингсли: картины, эскизы, причудливо сконструированная мебель и ковры. Она отчетливо увидела весело пылающий в камине огонь, свежие цветы — фиалки и ноготки, а может быть, боярышник, украшающие комнату, пропитывая ее своим нежным ароматом. У окна мог бы стоять большой стол красного дерева. Солнечный свет освещает его полированную поверхность, за столом Трентон, брови его сведены, лоб нахмурен — он обдумывает серию проектов, которые сейчас разрабатывает… Образ был настолько зримым, как будто…

Идея ворвалось в ее голову, настолько живо, словно сокрушительный удар молнии, так что Ариана с трудом удержалась от восторженного возгласа. Возможно, она не в состоянии стереть прошлое Трентона, но она может смягчить его боль, предложив ему настоящее, — создать нечто новое, а не жить мрачными воспоминаниями. Она загадочно улыбнулась, представив, с чего начнет. Внутри этих пустых неуютных стен она воссоздаст настоящую комнату, которую только что вообразила себе, и подарит Трентону убежище, которое будет всецело принадлежать ему и где он найдет такое же утешение, как и в Спрейстоуне, но оно, возможно, станет ему еще дороже, так как у него появится возможность отдать дань горячей благодарности Ричарду Кингсли среди своих великолепных владений. И это станет гигантским шагом в плане Арианы превратить Броддингтон в настоящий дом.