В нем действительно была сила, которая могла заставить ее сделать всё, что угодно. Самая большая слабость в ее жизни. Как она могла отказать ему?

* * *

Она была готова через полчаса. И снова замерла на верхних ступеньках, как сделала в прошлый раз, когда появилась на втором этаже вместе со своей горничной, которая должна была сопровождать их.

И снова Уильям не мог оторвать взгляд от Шарлотты, которая медленно спускалась, скользя рукой по каменным перилам. Боже, какой пленительной она была! Как она умудрялась каждый раз поражать его так, что он терял дар речи? Но даже не это поразило его, а то, что при одном взгляде на нее его снова охватило чувство того, будто он именно там, где и должен быть. Именно с тем, с кем ему следует быть. Чувство обретения чего-то особенного, а когда она посмотрела на него, Уильям осознал, насколько родным стал для него этот взгляд.

Сегодня на Шарлотте была маленькая с золотистыми лентами соломенная шляпка, закрепленная на ее пышных темно-золотистых волосах чуть набок, а сверху на нее было надет темно-золотистый пелисс, застегнутом на все длинные пуговицы до талии на манер мундира. Стройная и изящная, она не шла, а будто бы скользила поверх ступенек, приближаясь к нему. У него замерло сердце в ожидании мгновения, когда же это произойдет. Господи, как он вынес два дня и один короткий вечер, чтобы по-настоящему увидеть ее!

Уильям с трудом вытерпел ночь и дождался времени, когда можно будет навестить ее. После вчерашнего это желание стало таким острым, что оно едва не поглотило его. У него было такое ощущение, словно со вчерашнего вечера в нем появилась тоненькая, но невероятно прочная нить, которая тянулась к Шарлотте и навсегда связала его с ней. Связь, которую он не хотел разрушать. Связь, которая вдруг стала так много значить для него.

Да, он обнаружил ее такой же бледной и подавленной, какой ожидал увидеть, когда приехал сюда. Поэтому должен был пригласить ее на прогулку, чтобы она немного развеялась. Уильям не мог видеть ее такой грустной. В нем будто что-то отмирало, когда он замечал в ее глазах эту невыразимую печаль. Она слишком много думала. Слишком много таила в себе. Уильям был благодарен небесам за вчерашний вечер, когда он смог увидеть хоть что-то в ее тщательно оберегаемой душе. Совсем немного, но он благоговел перед тем, что мог открыть в ней еще. Потому что должен был увидеть всё. Всё это должно было принадлежать ему. Как и она.

Он скучал. Безумно скучал по ней, хоть и прошло не так много времени с их последней встречи. А еще… Ему доставило огромное удовольствие дразнить ее там в гостиной. Господи, он наверное никогда не перестанет наслаждаться моментом, когда ее глаза то темнели, то расширялись, затягивая его в свои умопомрачительные глубины. Он обожал видеть, как она краснеет, а еще прикусывает губу. Одному Богу известно, как он сдержался, чтобы не поцеловать ее прямо там.

— Уильям? — послышался рядом ее озадаченный голос.

Уильям моргнул и почувствовал, как теплая волна разливается по всему телу от того, с какой легкостью и непосредственностью она стала называть его по имени. И стоять рядом с ним. И беседовать. Как будто рухнула какая-то стена, которая всё это время стояла между ними. И всё благодаря вчерашнему вечеру, когда ему явилось не только ее знаменитое упрямство. Но и затаённый намек на то, что он был ей небезразличен. На самом деле она явила ему гораздо больше, как и свою беззащитность и хрупкость, которые он намеревался сберечь.

Подав ей руку, Уильям улыбнулся ей.

— Поедем в экипаже или прогуляемся?

Она спокойно встретила его взгляд.

Боже, да, между ними ничего не должно было стоять!

— Прогуляемся.

Он обожал, когда она произносило то, что совпадало с его желаниями.

Они вышли в новый теплый день, который уже не казался таким невыносимым. Горничная Нэнси семенила позади них, чтобы не мешать. Чувствуя на своей руке нежную руку Шарлотты, Уильям повел ее по Гросвенор-сквер, повернул налево на Дьюк-стрит и пошел вдоль дороги, которая должна была привести их прямо к Оксфорд-стрит.

Поразительно, снова он шел на обыкновенную прогулку, только испытывал при этом такое воодушевление, как будто шел на собственную коронацию. И всё это только благодаря тому, что рядом с ним шла Шарлотта.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил он, на самом деле волнуясь за нее.

— Хорошо.

Украдкой взглянув на нее, Уильям с облегчением заметил, как здоровый румянец возвращается к ней.

— Я же говорил, что прогулка поможет.

Она вдруг поразила его, повернула голову к нему и… улыбнулась. Так нежно и осторожно, что он едва не споткнулся. Господи, Уильям был потрясен, потому что никогда бы не подумал, что она может улыбнуться ему просто потому, что хотела этого. Оттого и была ее улыбка такой завораживающей и бесконечно особенной. Он никогда не видел ничего прекраснее. И никогда у него не кружилась голова просто от того, что он пытался сделать приятное женщине. Не в постели.

— Да, кажется, ты был прав.

Да, кажется, мир сошел с ума, раз она соглашается с ним, но это было потрясающе. Снова на него нахлынуло то, что он всегда испытывал в присутствии Шарлотты: будто море ему было по колено, а все горы легко преодолеваемы. И что он не один во всем мире. Удивительные ощущения.

— Я рад, что тебе стало лучше.

Она продолжала смотреть на него, тревожа душу.

— Почему ты заговорил о бритвенных принадлежностях? — вдруг спросила она, нахмурившись. — Я думала…

— Что я заведу тебя в магазин для лент или перчаток или шалей или что вы там любите покупать?

Шарлотта вдруг округлила глаза и спустила взгляд на его… бакенбарды.

— Боже, неужели вчера я спросила о них?

Уильям почувствовал, как что-то стиснуло ему грудь. Сжав ей руку, он поборол потребность так же сжать ее в своих объятиях.

— Может, я куплю измеритель, чтобы соблюдать определенный угол, — произнес он с лукавой улыбкой. — Какой кстати должен быть этот угол? Шестьдесят, семьдесят градусов?

Шарлотта смотрела на него в каком-то ласковом ужасе, а потом… просто рассмеялась. Уильям застыл, не в состоянии сделать и шаг. Потому что не думал, что может заставить ее смеяться, потому что никогда не слышал ее дивного смеха, от которого завибрировало у него в груди, а желание прижать ее к себе стало просто нестерпимым.

— Ты просто невыносим, ты знаешь об этом? — ласково произнесла она, немного успокоившись.

Уильям смотрел ей в глаза и думал о том, что хочет быть невыносимым только для нее.

— Это плохо? — прошептал он, начиная задыхаться.

Она вдруг стало серьезной и покачала головой.

— Нет, конечно нет. — На этот раз она зашагала первой и повела его за собой. — Кто научил тебя бриться? Наверное, камердинер?

Уильям вдруг обнаружил, что вся веселость и радость покинули его, а на их место воцарилось нечто тяжелое и вековое.

— Нет, — едва слышно ответил он.

Шарлотта удивленно посмотрела на него.

— Нет?

Он не заметил, как сжал зубы.

— Мой отец.

На этот раз Шарлотта нахмурилась, обнаружив, как он не только бледнеет, но и напрягается так, что она могла поклясться, что держит не его руку, а тяжелый камень. Несколько раз он упоминал отца в их разговорах и всегда в неприятном или яростном контексте. Особенно в ту ночь, когда его ранили. И теперь, увидев в нем эту перемену, ей… стало тревожно и неспокойно за него. Потому что она никогда бы не подумала, что есть что-то, что причиняло ему… боль. Настоящую и глубокую душевную боль.

— Ты не был дружен со своим отцом?

Уильям мог поклясться, что ни за что бы не заговорил об отце. Да и о чем говорить? Нечего было говорить. Он не хотел портить прогулку. Очередную прогулку, которую хотел сделать идеальной для нее. Но на него продолжала давить давняя боль, которую заметила Шарлотта. Потому что он почувствовал, как она сжала его руку. Будто в попытке поддержать и подбодрить его. И это тронуло его до глубины души. Он никому не говорил об отце, это было просто немыслимо, но сейчас Уильям внезапно испытал просто отчаянную потребность высказаться. Шарлотте. Потому что именно она могла бы понять его. Потому что Шарлотта была единственной женщиной, которую не смогли бы напугать его мысли.

Единственная женщина, которой он мог доверить такое.

— Мы были с ним очень дружны.

Когда он заговорил, Шарлотта испытала настоящее облегчение, потому что боялась, что он так и не ответит. Благодарная ему за это, за то, что он нашел в себе силы впустить ее в свою душу, она снова сжала его руку. Еще и потому, что отчаянно хотела знать то, что было частью его. То, чего она никогда не знала.

То, что могло помочь ей лучше понять его. Его глубокую, человеческую сторону.

— Всегда, когда бы я не видела его в прошлом, — осторожно заметила она, — мне никогда не оставляло чувство, что он любит своих детей. И очень гордится тобой.

Да, она могла видеть их, видеть его отца, потому что давно дружила с Лидией. Это почему-то сделал разговор более… терпимым. Только…

— Только… он не всегда гордился мной.

— В каком смысле?

Уильям снова напрягся, почувствовав, как холодная испарина выступает на лбу.

— Перед тем, как отправиться в Европу, я… я с ним поссорился.

Шарлотта замедлила шаг, когда мимо стала проходит большая группа людей. Когда снова вокруг воцарилась тишина, она тихо спросила:

— Из-за чего?

Он поджал зубы, от чего жилка задергалась под бакенбардам на правой щеке.

— Это… это…

Это было слишком тяжело, чтобы говорить об этом, — удрученно поняла Шарлотта, не представляя даже, что он мог хранить в своем сердце такую муку. Уильям всегда казался ей беспечным и слегка даже безрассудным. Она даже подумать не могла, что в нем может быть не только такая глубина, но… способность испытывать такие сильные чувства. Господи, открытие, которое… ставило под большую угрозу ее собственное сердце.