Я как всегда не получил то, чего ожидал. С ней просто невозможно что-то планировать, ее невозможно предугадать. Я ожидал увидеть страх, растерянность, и мольбы, а увидел ярость и силу духа. Ее слова о деньгах меня просто вывели из себя. Хочет свободы, ну что ж, пусть тогда узнает, что такое заключение.

Глава 20



   РИТА

Я два дня и две ночи просидела в КПЗ. Это были двое самых жутких суток в моей жизни. Это сейчас мне кажется, что самых, но с ним нельзя быть в чем-то уверенной. Еще полторы недели назад, я думала, что хуже того насилия и всего, что последовало за ним, быть просто не может, потом был случай с Ромкой, и я думала, что просто не переживу того позора, так нет же вот тебе еще одно испытание. Где же я так успела нагрешить, что мне послано испытание в виде свихнувшегося шефа.

Меня закрыли в пустой камере, точнее клетке, отгороженную решетками с двух сторон, с двух других были стены. Там было что-то вроде деревянного узкого топчана покрытого тонким грязным тряпьем. Глядя на это приспособление для сна, я поняла весь смысл слова «нары». В уголке стоял деревянный стульчик, на вид он казался очень шатким и не надежным, но более чистым, чем тот топчан.

– Располагайся, ты здесь надолго. – С этими словами все тот же полицейский со светлыми глазами удалился вглубь по коридору, не забыв перед этим защелкнуть на замок мою камеру.

– Как, надолго? Почему я здесь? А как же телефонный звонок? – Последнюю фразу я уже кричала в пустой коридор. Как не странно, но мои слова были услышаны, хоть и не тем, для кого они звучали.

– Ты чего разоралась, сука? Спать не даешь. А ну пасть закрой, орешь как резаная.– Я оглянулась назад, в поисках говорившего. В соседней камере за железной решеткой сидел бомж. Бомж он или нет, я не знала – в паспорт не заглядывала, а вот что пьяный, грязный и вонючий – было видно и невооруженным взглядом. От него жутко разило перегаром и мочой, и еще какой-то гадостью, какую и определить было невозможно. Как я могла раньше его не заметить? Он поднялся с топчана, на котором лежал, до этого времени, и уставился затуманенным взглядом на меня. На небритом осунувшемся лице сильно бросался в глаза широкий большой нос, маленькие мутные глазки, пытались сфокусироваться на мне. Они были неопределенного цвета, какие-то выцветшие, зато закиси в уголках блестели как вторые зрачки. Одним словом жуткое зрелище.

Он подошел к решетке, разделяющей наши камеры и начал сильно ее трясти. Откуда в этом... мужчине сколько силы? Вонь была непередаваема, я прикрыла нос тем шарфиком, с помощью которого пыталась прятаться, но толку от него было мало. Я пробовала медленно и глубоко дышать, чтобы не вырвать, но как-то слабо помогало. Пока он не двигался, от него не так сильно разило, а вот сейчас это было просто невыносимо. Я отошла в дальний уголок отвернулась к решетке, и пыталась ничего не замечать, но как видно это сильно обижало моего соседа, и он незамедлительно мне об этом сообщил. А такой брани не слышала никогда, смысла некоторых слов даже не понимала, хоть не раз раньше была свидетельницей подобных выражений. То, что я на него не обращаю внимания, еще больше разозлило мужчину. В мой адрес летело столько выражений, что можно было бы смело писать толковый словарь подобного лексикона. Я взяла стульчик и села у решетки, пытаясь, от всего этого отстранится.

Ближе к ночи его сморило и он, развалившись на своем топчане, уснул. Я так и не ложилась на эти грязные подстилки, сидела в уголку, облокотившись на самое чистое, что здесь было – на железные решетки. Попа давно заныла на твердом стульчике, ноги занемели, но подниматься и расхаживаться и тем самым привлекать внимание бомжа я не хотела. Странно, а я уже даже смирилась с этой вонью, и почти не тошнит. Вот так люди ко всему привыкают. От этой мысли мне стало не по себе.

Ночью привезли трех проституток. И это был мой шанс, попросится в туалет, так как дежурный подошел достаточно близко, и мне не пришлось орать об этом на весь коридор. Я видела в глазах дежурного, не насмешку или похотливость, а сочувствие. Это был мужчина лет пятидесяти. Я его раньше не видела, скорее всего, пришел на ночное дежурство. Я бы никогда раньше так не поступила, но находясь в безвыходной ситуации, решила воспользоваться его добротой. Я шла впереди, как и положено под присмотром охраны, дежурный – на несколько шагов позади. Он не одел на меня наручники, и уже за это была ему благодарна. Я остановилась посреди коридора и обвернулась, решив задать давно мучавший меня вопрос:

– Вы не знаете, почему меня задержали? – Он, идя сзади размеренным шагом и не ожидая от меня подобного, чуть не сбил меня, в последнюю минуту схватив за предплечья обеими руками, и остановился. И вместо злости я увидел в его глазах понимание и сочувствие.

– Девочка, ты так больше не останавливайся, а то упадем оба. – В его глазах зажглись искорки веселья. Он показался мне каким-то домашним, родным. Не имея с детства отца, точнее не зная его настоящего, я в каждом мужчине, проявившем хоть какую-то доброту ко мне, искала его черты. Думала, что давно переросла это, как видно нет.

Я сама не осознавала, как смотрела на него, но он почувствовал себя еще больше неловко. Это было видно по его глазам. Мужчина пытался не смотреть на меня – куда-то вверх, вниз, в сторону, но только не в мои глаза. Я уже думала, что не ответит, но он все же решился:

– Догадываюсь, но это не официальная версия. По официальной версии, ты подозреваемая в хищении крупной суммы денег, в фирме в которой на сегодняшний день еще числишься сотрудником. – Он примолк, давая мне время переварить информацию, а потом взглянул все же в мои глаза и продолжил: – Но я-то понимаю это не правда, да? – Я ничего не ответила, слезы навернулись на глаза, а я просто мотала головой из стороны в сторону, говоря жестами, что я этого не делала, так как горло сдавили спазмы рыдания. Совершенно посторонний человек, почему он мне верит?

– Меня посадят?– Ели смогла выдавить я.

– Ты здесь задержана на трое суток. Скорее всего, твой так сказать, бос, просто хочет попугать, чтобы ты была более послушной.

– И что мне делать?

– Пока успокоится и выжидать. С такими людьми напрямую не воюют. И если надумаешь в следующий раз убегать, то учитывай его возможности, и делай это более продумано.

– Откуда вы знаете?– Я была в шоке, неужели все здесь знают, что я домашняя зверушка, убежавшая от папика. Даже не знаю, что хуже – быть в глазах окружающих воровкой, или чье-то персональной шлюхой.

– Слухами земля полнится. Пойдем.

Спустя пять минут, когда я вернулась в камеру, там стоял невыносимый галдеж. Их крики разносились на все отделение, и чем ближе я подходила, тем больше закладывало мои уши. Проститутки устроили разборки, ругались между собой – делили территорию. Потом сцепились с бомжем. И в этой схватке я даже не знала кто кого. Они знали такие лексические закувыки, что даже бомж был в ступоре.

Я толком не спала уже двое суток. В голове каша, не лучше той, которую нам давали кушать, а тело зудит и чешется во всех метах, от невозможности помыться. Проституток выпустили на следующее утро, за них договорился какой-то Владлен, они всю ночь пугали им дежурного. Бомж, как оказалось, загремел сюда на 15 суток, так что лицезреть и нюхать мне его еще долго, да и после такого количества времени, мое немытое тело пахло наверное тоже, не очень приятно. С каждой минутой находясь здесь я все больше и больше ненавидела мое персональное «чмо». Хотя, после двух суток лекций по нецензурной лексике, у меня на языке крутилось намного красочней выражение в его адрес.

Через два дня, ближе к обеду, меня выпустили, так и не объяснив, по какому поводу была задержана. Я сама по себе не конфликтный человек, но после всего, что со мной незаслуженно произошло орала как резаная, что буду жаловаться. Мне уже не было страшно, что меня опять закроют, об этом просто не думала. Я хотела вылить свою боль, свой гнев, накопившийся во мне за все это время.

После моих криков и истерик, дежурный, что сопровождал меня к выходу, резко поменял свой путь и повел меня к тому самому кабинету, куда меня сразу же привезли. Он постучал в дверь и после басистого «можно» втолкнул меня в кабинет. За столом сидел тот самый «беременный» мужчина с двумя большими звездочками на пагонах. Он посмотрел вопросительно за мою спину и ему тут же ответил дежурный, объясняя наш не плановый визит.

– Гражданка Кривенко возмущена своим задержанием, угрожает, что будет жаловаться. – А когда вообще вошел дежурный? Я думала, что он меня втолкнул, как в клетку со львом на растерзание, а нет же, и сам зашел. Но не на долго, после легкого кивка начальства, он тут же скрылся за дверью.

–Маргарита, если я не ошибаюсь? – Я кивнула головой. Этот мужчина почему-то у меня вызывал страх.

– Так вот, уважаемая Маргарита, вы знаете, сколько на нашем отделе висит глухарей, то есть не раскрытых дел? – Я молчала, а он всматривался в мои глаза, как хищник, пытаясь загипнотизировать и съесть. Ну, съесть это смешно звучит, а вот страх перед ним у меня был самый настоящий и уж не как не смешной. Чей-то взгляд он мне напоминал. Этот взгляд уверенности в себе и вседозволенности, я видела еще в одних глазах. Черных как ночь. Из двух бед лучше выбирать знакомую. И после этого понимания, весь мой пыл ушел в никуда.

А мужчина все же мне объяснил, что состряпать под меня какой-то глухарь – нечего делать. Но поскольку я приглянулась многоуважаемому Николаю Петровичу он готов меня выпустить. И очень настоятельно рекомендует не злить этого хорошего человека. О том, что меня задержали, вообще безосновательно не было речи. Была просьба задержать, и если бы не дали отбой, чтобы оправдать свои неправомерные действия, мне бы просто пришили «левое» дело. От возмущения хотелось орать, выть, и на хрен перевернуть весь этот кабинет верх дном, но я сдержала себя и спокойно вышла из этого, напрочь корумпированого помещения.