Его глаза поблескивают.

— Нет, я полагаю, нет, — он замолкает. — Как я узнаю, что ты не обманываешь?

Лана сглатывает. Вкус ее унижения — горький.

— Я могу пройти какие-нибудь медицинские тесты, если вы потребуете их от меня.

Он смеется.

— Нет необходимости. Нет нужды, — отказывается он. — Кровь на простыни будет достаточно для меня.

Когда он произносит эти слова, кровь стынет в жилах у Ланы.

— Все отверстия на продажу?

Ох! жестокий мужчина. Что-то умирает внутри ее, но она вспоминает образ своей матери, и отвечает четко и уверенно:

— Да.

— Итак, все, что осталось, это пересмотреть цену?

Лана пытается остановить себя, чтобы не испытывать отвращения к нему. Сейчас она понимает, что ее долг выбрать два из девяти основ поведения ее матери, предупреждающей ее всегда учитывать и брать во внимание, стоящий результат, даже если тебе придется его получить, сделав что-то презираемое другими. Она рассчитывает на щедрость жмота, и она внутренне сказала сама себе, что ей нужен этот противник.

— Цена не подлежит обсуждению.

Его взгляд многозначительно скользит к ее бокалу шампанского.

— Мы сходим на эту вечеринку сначала, а позже обсудим сделку, когда ты будешь в более хорошем настроении?

Лана понимает, что он попробует снизить цену, если она будет пьяна.

— Цена останется прежней, — твердо говорит она. — И нужно будет сначала заплатить.

Он заискивающе улыбается.

— Я уверен, что мы придем к какому-то соглашению, и оба будем счастливы.

Лана хмурится. Она была наивной. Ее план поверхностный и не имеет возможности для смены неприятного клиента или снижения цены. Она слышала слухи, ходившие в ее офисе, в котором работала в качестве временного секретаря, что ее босс был одним из тех мужчин, который готов заплатить в легкую десять тысяч фунтов за свои удовольствия и делал это довольно таки часто, но она никогда не думала, что он унизиться до торгов.

В то время пока Руперт набивает себя сыром и печеньем, она извиняется и отправляется в дамскую комнату. Там находится единственная женщина, стоявшая перед зеркалом. Она мельком смотрит на Лану со смесью зависти и отвращения. Лана ждет, пока та не уйдет, и звонит маме.

— Привет, Мам.

— Где ты, Лана?

— Я все еще в ресторане.

— Когда ты приедешь домой?

— Я буду поздно. Я приглашена на вечеринку.

— Вечеринку, — повторяет мать с тревогой. — Куда?

— Я не знаю адреса. Где-то в Лондоне.

— Как же ты попадешь домой? — нотки паники послышались в голосе ее матери.

Лана вздыхает. Она почти никогда не оставляла свою мать в одиночестве в ночное время; следовательно, сейчас у мамы нервы связываются в узел. — Я приеду, мама. Просто не ждите меня, хорошо?

— Все в порядке. Будь осторожна, ты знаешь об этом?

— Ничего не случится со мной.

— Да, да, — ответила мать, но голос ее звучит отвлеченно и несчастно.

— Как ты себя чувствуешь, мама?

— Хорошо.

— Спокойной ночи, тогда. Увидимся утром.

— Лана?

— Да.

— Я очень люблю тебя.

— Я тоже, мама. Я тоже.

Она с легким щелчком закрывает свой телефон. Она больше не чувствует себя дешевой или непристойной. Она чувствует себя сильной и уверенной. Нет ничего такого, что Руперт может сделать, чтобы она почувствовала себя деградирующей. У нее будут эти деньги, невзирая ни на что. Она едва ела, просто наблюдая, как Руперт издавал булькающие звуки, поглощая устрицы, от этого, она ощущает себя совсем больной, и откуда ей было знать, что стейк Тар-Тар был из сырого мяса. Она подкрашивает губы и выходит, чтобы встретиться с Рупертом.


3.


— Итак, мы идем? — спрашивает Руперт, и прежде чем Лана соглашается, настойчиво нажимает пальцем на звонок. Они покинули ресторан, оказавшись на улице, Руперт поймал черный кэб.

Стоит такой теплый вечер, что Лана несет свое пальто в руках. Руперт дает адрес водителю, и они набирают скорость. Платье Ланы задирается до бедер, и когда она пытается его поправить, он останавливает своей мясистой, белой рукой, положив на ее руки, и твердым голосом приказывает:

— Оставь.

Смутившись, Лана смотрит в зеркало заднего вида. Водитель такси наблюдает за ними. Молча, она кладет свое пальто на колени, чтобы как-то загородиться, и отворачивает свое лицо от Руперта, который смущает ее своим пристальным взглядом. Черт бы его, побрал. Она ничего не видит вокруг, но вдруг чувствует, как его рука скользит под ее пальто вверх по бедру.

Прикусив губу, она пытается игнорировать его руку, но та продолжает скользить по ее бедру. Когда он почти подкрадывается к ее промежности, она ловит его за руку. Она поворачивается к нему и смотрит ему в глаза.

— Мы не договорились еще.

— Верно, — говорит он, и убирает свою руку, но улыбка на его лице таит в себе насмешку и самоуверенность. Он знает, что она нуждается в деньгах.

Остаток пути проходит в молчании, желудок Ланы скручивается. Она так нервничает, что фактически боится, что ее вырвет на пол кэба всеми теми овощами, которые она съела. К счастью, такси поворачивает на Авеню Бишоп, и останавливается за пределами большого, белого, трехэтажного дома в стиле Регентства. Необычные модные автомобили, припаркованные бампер к бамперу по всей длине улицы. Руперт платит водителю, и они поднимаются по короткой освещенной лестнице к черным дверям. Он звонит в звонок и через высокие окна Лана видит таких людей, которых она видела только в журналах. Безукоризненно одетые, с поблескивающими ювелирными украшениями. Она смотрит в смятении вниз на свое дешевое оранжевое платье, тянет за подол, но ее скромные усилия оказывают противоположное действие, больше открывается ее декольте, выставляющееся на всеобщее обозрение.

— Не волнуйся, — весело заключает Руперт. — Ты подходишь.

Круглый мужчина в старомодной униформе дворецкого открывает двери. Его манера предполагает презрение. Он может мгновенно сказать, что они не принадлежат этому обществу. Руперт надменно сообщает ему, что они гости Блейка Баррингтона. Глаза мужчины тут же отмечают узнавание, и даже появляется легкий проблеск поверхностной улыбки.

Он вежливо кивает и отходит в сторону, чтобы пригласить их внутрь.

Лана делает глубокий вдох, входит в великолепный холл и подавляет вздох восхищения от окружающей роскоши.

Снаружи дом не казался таким огромным и просторным.

Она никогда не была в таких местах, где было бы так красиво. Теперь она понимает, что имел в виду Руперт, говоря о запахе старых денег. Стены покрывают картины, достойные храниться в музеях. Она скользит взглядом по херувимам с Мадонной, похоже, женщина, смотрит на нее с благоговением. Они настолько прекрасны, что она хочет подойти поближе и рассмотреть их, но Руперт крепко сжимает ее локоть и ведет в сторону нечто вроде прихожей, где молодая женщина берет ее пальто в обмен на билет.

Из двух открытых дверных проемов слышится живая классическая музыка и приглушенные голоса. Официант, несущий поднос с шампанским, останавливается перед ними. Лана едва не опьянела в ресторане, ей стоило больших усилия, чтобы оставаться трезвой и уравновешенной, но теперь она знает, что должна напиться, иначе она никогда не сможет пройти через эту сделку с дьяволом. Одутловатым белым дьяволом с перхотью.

Лана сдерживает пальцами руку удивленного официанта, вытягивая высокий бокал. Пузырьки ударяют ей в нос, и слезы выступают на глазах.

Она возвращает пустой бокал на поднос и забирает еще два.

— Спасибо, — говорит она, запыхавшись, и молодой официант средиземноморского типа, позволяет своим темным, неугомонным глазам побродить по ее груди.

Руперт наблюдает за ней дикими, возбужденными глазами. Он хочет ее пьяной. У него есть планы на нее. Он поведет ее немного-немалого в глубь дома в одну из комнат. Лана поглядывает на одежду других женщин. Вероятно, та стоит больше, чем она может заработать за год. Лана чувствует, как глаза многих рассматривают ее. Она прекрасно понимает, что именно здесь выделяется, как воспаленный нарыв на идеальном теле. Она переводит взгляд в сторону струнного квартета, и глаза музыкантов также прикованы к ней.

Черт побери, этого парня Баррингтона, который пригласил их сюда. Она попивает свое шампанское, пока бокал не становится пустым. Другой официант проходит мимо, и она берет еще один бокал с подноса.

— Полегче, — предупреждает Руперт.

Она поворачивается к нему с сияющей улыбкой.

— Я думала, вы хотите, чтобы я была пьяной и податливой.

Он берет ее за локоть и ведет вглубь комнаты к крупным пальмам. Повернувшись спиной к окружающим, он говорит:

— Я не люблю трахать инертное тело.

Ее глаза расширяются. Шампанское уже ударило ей в голову. Нет лучшего времени, чем сейчас. Она снова чувствует себя храброй.

— Окэй, я готова обсудить условия. Хорошо, вы не хотите инертного тела. А что вы хотите?

От него пахнет перегаром.

— Ты читала «Пятьдесят оттенков серого»?

Почти все другие девочки в агентстве прочитали книгу, они словно бредили ею, потому что считали, что там все по-настоящему, но она была смущена этой популярностью. Разве женщины действительно имеют тайное желание принадлежать сильным мужчинам? Разве можно это назвать любовью, когда мужчина хочет связать вас и выпороть до ссадин? Когда она упомянула об этом своей матери, та улыбнулась и проницательно заметила: «Западная женщина глумилась над женщиной в парандже, а теперь она надевает ошейник и поклоняется в том же алтаре». Лана смотрит в его бледные глаза.