О том, что я мысленно называла Марка своим, хоть и мудаком, хотелось поежиться. Пока мы с Олесей ехали в машине скорой помощи, Марк звонил мне дважды. Я даже скидывать его не стала — много чести, — просто отрубила полностью звук на телефоне, и все.

Немного погодя в клинику приехала мать Глеба, женщина оставила Маришу на няню. Появившись на пороге помещения, в котором мы ожидали, она тут же порывисто обняла уже порядком взъерошенного Глеба и повела его к удобному диванчику.

Вавилов же до прибытия матери только и делал, что метался из угла в угол, постоянно повторяя, что никогда в жизни больше не станет слушать Олесю, ведь он настаивал на совместных родах, подруга же его отговорила, и чисто по-женски я ее понимала. Да и вряд ли Вавилову стало бы спокойнее, наблюдай он все это время за Олесиными мучениями.

Через какое-то время в нашей комнате ожидания появился еще один папаша, своим поведением точь-в-точь напоминающий Глеба. Время же тянулось бесконечно. Оксана Борисовна два раза уходила и приходила с перекусом для нас всех, и если я заставляла себя что-то съесть, то Глеб отказывался. Конечно, его можно было понять, мне самой кусок в горло не лез, да вот только мне уже пора было начинать думать не только о себе.

Спустя целую тьму времени, когда за окнами уже стемнело, заявился пузатый мужчина с хаотично бегающим взглядом и подозвал к себе Глеба. Они вместе с Оксаной Борисовной отправились в ординаторскую, я же осталась ждать их у двери кабинета. Разговора не слышала, но крик Глеба и шум, словно кого-то прожили об стену, прекрасно дали мне понять, что ничего хорошего не случилось. Тут же из кабинета вылетел Глеб, и я, схватив его за рукав белого медицинского халата, которые нас всех заставили надеть, судорожно шепнула:

— Глеб…

Он понял меня без слов.

— Она уже в палате в послеродовом отделении. Саша в детском, пока, — выдохнул мужчина, сжимая кулаки.

— Что не так? — Я взволнованно прикусила губу: реакция Глеба, поведение того врача и странный шум в кабинете говорили о том, что что-то не так.

— Заместитель заведующей отделением не пустил меня к врачу, который принимал роды у Леси, до последнего уверяя, что тот идиот все сделал правильно. За что и получил… Заместитель.

— Глеб, да успокойся же ты, — тут же шикнула на него вышедшая из кабинета Оксана Борисовна. — Пойдемте, Лесе сейчас…

Глеб кивнул, заставляя замолчать свою мать лишь одним движением головы, и двинулся в сторону лифта. Они оба ничего не говорили, чем только увеличивали мою панику, уже в лифте я обняла себя за подрагивающие плечи и все же недовольно произнесла:

— Может, вы прекратите молчать?

— Нужно было договариваться о совместных родах, как я и хотел!

Глеб заехал кулаком в дребезжащую створку лифта, заставив меня выпучить глаза. Я никогда не видела Вавилова таким, да и не представляла, что существует на свете хоть что-то, способное вывести его из равновесия. Даже тогда, когда мы нашли Олесю с пробитой головой в ее квартире, он вел себя по-другому. Четко принимал решения, не позволяя себе такой роскоши, как бессмысленные приступы злости.

— Ей нужно было делать кесарево, — спокойно проговорила свекровь Олеси. — Скорее всего, ошибка врача действительно есть, что он вовремя не заметил слабую родовую активность. Лесю нужно было кесарить, и все.

Она прикрыла глаза и подняла голову вверх, Глеб тут же шагнул к ней и притянул Оксану Борисовну к себе, крепко обнимая. В этот момент лифт издал звуковой сигнал и его створки начали разъезжаться. Я же начала нервно грызть, пожалуй, последний целый ноготь. За весь сегодняшний день от моего маникюра почти ничего не осталось.

— Все будет хорошо. Вакуум-экстракция плода сейчас не такая уж и редкость, негативные последствия у детишек минимальны, — все еще спокойно, так, словно читала лекцию, произнесла женщина, а я громко ахнула. Я понятия не имела, что это за вакуум такой, но незнакомые слова вгоняли в первобытный ужас.

— Но бывают же… — прохрипел Глеб.

— Бывают, — тихо добавила Оксана Борисовна, — но у нас все будет хорошо. Слышишь, сын? Хорошо.

— Это что, его щипцами тянули?

Наконец до меня дошло, и сердце забилось, пожалуй, с такой же скоростью, как и у моего малыша на УЗИ. Я рефлекторно потянулась к животу, накрывая его ладонью и совершенно не думая о том, что мой жест мог кто-то заметить. Мне просто было страшно. За Лесю, Сашку, за себя и моего нерожденного малыша. За всех женщин, что проходили через это.

— Нет, этот метод менее травматичен, но все же, — Оксана Борисовна даже не пыталась меня успокоить. — У Саши кефалогематома, хотя могло бы ее и не быть. Еще раз убеждаюсь, что врач не очень компетентен. — Женщина сжала на мгновение губы и еще раз, словно мантру, добавила: — Все будет хорошо.

До палаты мы дошли в полном молчании. Леся спала на животе. Специальная кроватка для новорожденного была пока еще пуста. Оксана Борисовна положила ладонь на плечо сына и шепнула, что мы здесь и без нее справимся, а она как раз сходит в послеродовое, проверит внука, в палату его принесут не раньше чем через пару часов.

Глеб опустился на стул, подальше от койки, а я все же не выдержала и шепотом окликнула Оксану Борисовну:

— И все же почему ее не прокесарили? Вы не гинеколог и это поняли, а они… Что за специалисты такие?

— Мне легко сделать выводы, видя ситуацию целиком и уже после, — тяжело выдохнула Оксана Борисовна. — В процессе все не настолько понятно. А почему не сделали кесарево потом? Так это абсолютно ясно. Когда ребенок уже в родовых путях, ни о каком кесаревом не может идти и речи. На тот момент действия врача были действительно обоснованы. Там и обвитие пуповиной, и долгое время без околоплодных вод, почти восемь часов, — это очень плохо…

Я прикусила губу, сдерживая нарастающий и практически безотчетный страх, а мать Глеба продолжала говорить, словно специально била меня словами. Только откуда же женщине было знать, что мне совсем скоро самой предстояло стать матерью? Да еще и одинокой матерью. Ведь если я уеду… уеду, как и планировала, не сказав ни маме, ни Скольникову, ни даже Олесе о своем положении, то кто будет рядом со мной и моим ребенком, случись с нами, не дай бог, что-то похожее?

— Еще плохие скачки сердечных сокращений у плода… — Оксана Борисовна продолжила мне что-то объяснять, но я ее уже не слушала, переведя взгляд на Вавилова, надеясь хоть как-то отвлечься от мечущихся в моей голове дурацких мыслей.

Глеб, слушая свою мать, сначала прищурился, затем, наоборот, округлил глаза и тут же повернулся к закрытым жалюзи окнам. Он достал из кармана телефон и отупело заморгал.

— Без двадцати восемь уже, — тут же произнесла я, глянув на запястье, — я тоже не заметила, как время прошло.

Видимо, заговорила я слишком громко, потому что Леся пошевелилась. Глеб тут же подорвался со стула и присел на корточки у кровати, Олеся, тихо застонав, уперлась лбом в матрас, затем медленно приподняла голову и начала оглядываться.

— Как живот болит…

— Все позади, Лесь, — размеренно произнес Глеб, напоминая себя прежнего. Каменная стена, состоящая из одного лишь спокойствия.

Олеся тут же задрала голову, приподнимаясь на локтях, и рассеянно посмотрела на Глеба, затем обвела взглядом палату и, увидев меня, слабо улыбнулась.

— Мне стало плохо на похоронах, да? — глухо спросила она, все еще глядя на меня.

— Лесечка, о каких похоронах ты говоришь? — насторожилась я и, опустившись рядом с Глебом, взяла подругу за руку.

— Бабушкиных…

— А когда у нас были бабушкины похороны? — кашлянув, спросил Глеб. Явно у меня.

— Два с половиной года назад, — шепнула ему в ответ.

Присела на край кровати, немного оттесняя мужчину, который не сдержался и очень некультурно выругался, выпрямляясь.

— Ты только не волнуйся, Лесь, хорошо? — уверенно посмотрела я на подругу.

— Что значит два с половиной года назад?

Олеся попыталась приподняться, чтобы сесть, но я ее остановила.

— Тебе нельзя сейчас сидеть, — за спиной послышался голос Глеба, — у тебя там швы.

— Швы? Где? — Олеся нахмурилась, словно прислушиваясь, а затем огляделась. — А почему здесь люлька? Боже, где мы? И кто это? — Она с интересом смотрела на Глеба и спрашивала тоже о нем.

— Так. Это, наверное, из-за травмы. Сейчас я позвоню врачу, и он все исправит. Начнешь наконец-то пить нужные таблетки, и все будет хорошо, — чуть повысил голос мужчина и тут же осекся: — Прости…

— Карин? — беспомощно протянула Леся, а Глеб, судя по спешным шагам и дверному хлопку, покинул палату. Я же прикрыла глаза и на выдохе произнесла:

— Это твой муж. Глеб Вавилов. Хороший мужик, Лесь…

— Муж? — Подруга округлила глаза, а потом легко улыбнулась. — Вот прямо муж-муж?

— Прямо муж-муж, который заделал тебе ребенка, потому-то ты сейчас и в роддоме.

— Ох-ре-не-ть…

— Да, тут другое слово подошло бы. Более грубое и совершенно нецензурное. Ты летом разбила себе голову и, видимо…

— Блин, Каринка, он такой красавчик, — перебила она меня, не желая слушать о своей травме. — С ума сойти. Как так? Как у меня получилось отхватить себе такой экземпляр?

Я как открыла рот для ответа, так и не смогла его закрыть. Боги, все было еще сложнее, чем показалось на первый взгляд.

— А ещё он очень взрослый, — мечтательно протянула Леся, — сколько ему лет?

— Лесь…

Мне хотелось встряхнуть ее, напомнить, что она, вообще-то, родила, а все ее мысли в этот момент были лишь о Глебе. Оно, конечно, немудрено, мужчина он видный, но сейчас совершенно не к месту.

Интересно, а что, если…

Мои же мысли закрутились в голове, словно хвостом гоняясь друг за другом и убегая от меня — их же хозяйки. Я на мгновение представила, что бы я подумала о Марке, если бы увидела его впервые, не зная о нем совершенно ничего. Не так, как в том загородном доме, и не так, как на свадьбе у Вавиловых, когда между нами уже стояла та ночь. Да, именно она стояла между нами, задавая нам уже тогда определенное направление в наших будущих отношениях.