Его перерезали. А мой отец держал нож. Кровь, повсюду кровь.

Коробка с грохотом рухнула на пол, вываливая другие драгоценности. В спальню вторглась тьма, тень взвилась вверх. Нет. Я не хочу, чтобы она вновь здесь появилась. Только не снова. Слишком скоро.

Серебряная цепочка впивалась в кожу, но моя рука сжимала её всё крепче. Я закрыл глаза, хотя продолжал ощущать присутствие тени, терпеливо ожидающую на периферии зрения. Поджидающую меня, чтобы снова отправиться на поиски. Тонкий металл сердец в моей руке, казалось, забился. Мать. Мама. Моя мама…

Я взвыл, и звук эхом отозвался в пустом доме.

Кэт.

Лезвие прорезало основание лифчика, и я подправила его так, чтобы оно не торчало, когда с лестничной площадки пролился свет. Поспешно засунув его за обратную сторону подкладки, я прислонилась к стене со скрюченной и безвольно свешивающейся с трубы рукой.

Гейб медленно толкнул дверь. По-прежнему топлесс. Он так и не надел другую футболку. Я не знала почему: потому, что он пытался продемонстрировать мне свою мускулистую грудь, или потому, что ему на самом деле было всё равно. Зная его, я могла только предполагать, что вероятней последнее.

У него в руках что-то было. Подарок, так он сказал. Приблизившись, он протянул его мне. Это было ожерелье. Серебряная цепочка, болтающаяся на его пальцах. Очаровательные сердца, свисающие на её конце, ярко поблёскивали в слабом свете.

— Вот, — произнёс он. — Твой подарок.

— Ты не завернул, — ответила я ему.

Я не собиралась играть в эту специфичную игру, не после того, как он приковал меня обратно к трубе.

Он промолчал, повернувшись боком к свету, благодаря чему я сумела разглядеть, что ободок его глаз под тёмными ресницами покраснел. Он плакал?

— Ты хочешь, чтобы я его завернул? — поинтересовался он.

Тон его голоса оказался низким, смущённым. Ожерелье вращалось на его пальцах, закручивая сердца на конце цепочки.

— Я этого не хочу, — сказала я, пытаясь говорить уверенно, хотя по каким-то причинам не сумела придать голосу силы.

— Почему же?

— Потому что я хочу уйти.

— Ты не можешь уйти. Но можешь получить его. Этот подарок, — его слова прозвучали мольбой.

— Мне не нужно от тебя никаких подарков. Я тебя ненавижу.

Я оттолкнула его руку, и ожерелье качнулось, будто маятник. Прежде чем я успела что-либо сказать, он схватил меня за руку, скрутил её и завёл мне за спину. Я ощутила, как цепочка начала впиваться в кожу между нашими руками, даже через бинты, что покрывали мои порезы. Лезвие в моём лифчике перевернулось и надавило на ткань. Мне оставалось лишь надеяться, что до моей кожи оно не доберётся.

Гейб грубо поцеловал меня, вдавливаясь в моё тело так же, как и целуя. Я чувствовала его растущую эрекцию через ткань штанов, прижимающихся к моему бедру. Его явное влечение посылало дрожь неудовлетворённого желания по моему телу. Его обнажённая грудь была твёрдой, а мышцы так и перекатывались под давлением между нашими телами.

Горячо, это было так горячо. Я изо всех сил пыталась дышать, и он чуть отклонил голову, отпуская мои губы, и пригвоздил меня спиной, утыкаясь своим лбом в мой и отделяя наши лица какими-то пятью сантиметрами.

— Я привлекаю тебя, — сообщил он.

— Ты всё ещё мне ненавистен.

— Почему? — спросил он.

Его кожа у моей была гладкой, а дыхание свежим, как мята. Я ненавидела даже мысль о том, каким ужасным было моё дыхание, но он уткнулся в меня так, словно в этом не было совершенно никакой проблемы. Я пустила все силы на то, чтобы отодвинуться, но он удержал меня.

— Ты монстр, — бросила я.

Он помолчал, прежде чем заговорить:

— Возможно.

— Возможно? Ты убиваешь людей!

— Котёнок, те мужчины, которых я убиваю, — нехорошие. Они избивают своих жён. Жестоко обращаются с детьми. Откупаются от судей и проскальзывают через щели. Они самые настоящие монстры. Иногда я заглядываю на их похороны и вижу, как их семьи плачут… С облегчением.

— Откуда ты знаешь? — спросила я у него.

Можно ли ему верить? Разве не это бы сказал любой серийный убийца? Разве они не всегда обвиняют своих жертв? Но, возможно, если он думал, что говорит правду… Возможно, он не убьёт меня.

— Я вижу все эмоции, — ответил он. Затем поднёс свободную руку к моей щеке и погладил мой подбородок своим большим пальцем. — Вот откуда я знаю, как на самом деле ты ко мне относишься.

— Ты мне отвратителен, — прошептала я.

— Отчасти, да. Но также я привлекаю тебя, даже сейчас. Моё прикосновение тебя волнует. Ты хочешь, чтобы я взял тебя, трахнул.

— Нет.

Он отступил. В его глазах вновь плескалось веселье.

— Нет, пока нет. Не сейчас. Но ты захочешь. И когда ты захочешь, я буду ждать. А пока прими мой подарок, — он снова протянул мне ожерелье, и вновь в его голосе слышалась мягкость.

— Ты снимешь наручники? — осведомилась я.

Его глаза метнулись выше, и я поняла, что это был первый раз, когда он осознал, что я всё ещё прикована к трубе. Он двинулся вперёд и без лишних слов снял наручник.

Свободна. В моём распоряжении обе руки. Я потёрла больные запястье и предплечье, сопереживая месту, где находилось лезвие. Возможно, сейчас. Если у меня был шанс…

— Возьми его, — произнёс он, протягиваю цепочку.

Я потянулась и взяла ожерелье, задевая его кончиками пальцев. Несмотря на саму же себя, я ощутила трепет, когда он коснулся меня. К чёрту его! К чёрту меня! Я раскашлялась и обратила внимание на амулет, надеясь, что он не различил доказательство моей увлечённости по моему лицу.

— Где ты его взял? — спросила я.

— Оно принадлежало моей матери.

— Где она живёт?

— Нигде. Она мертва. Я просматривал её вещи.

Я не решилась задать вопрос, проплывший в моей голове: «Ты убил её?» Затем я вспомнила о шуме, который донёсся до меня со второго этажа.

— Поэтому я слышала, как ты кричал чуть раньше?

Его глаза устремились к моим. В них была опасность. Гнев, порождённый испугом. Я преступила что-то недоступное для моего понимания, где было много такого, чего бы я предпочла не знать.

— Я не кричал, — его голос был хриплым и очень тихим. Он прозвучал как трепет хвоста змеи перед нападением на жертву.

— Хорошо, — согласилась я быстро.

— Хочешь надеть его? — спросил он.

Я кивнула. У меня не было желания злить его ещё больше, чем он уже был. Я чувствовала, что он находился на грани срыва, и мне чертовски не хотелось, чтобы он набросился на меня.

Гейб взял ожерелье, и я в который раз ощутила недолгий трепет от его прикосновения к моей руке. Он открыл замочек и жестом указал мне повернуться.

Стоя спиной к стене, я потянулась рукой под футболку, в которую была одета. Пальцы коснулись линий лезвия. Теперь я смогла бы его вытащить. Смогла бы резко развернуться, разрезая воздух и его горло. Если бы я прицелилась вправо, то смогла бы перерезать ему яремную вену и бежать, бежать, бежать…

Его пальцы скользнули под мои волосы и смахнули их в сторону. От его прикосновения я вздрогнула. Вид его печальных глаз, слабость в голосе… Я не могла этого сделать. Не сейчас. Что-то удерживало меня.

Может быть, то, что сама я убийцей не была. Может быть, меня пугала темнота, а если я вдруг что-то напутаю, мне бы не хотелось всё испортить и потерять единственный шанс на побег. Может быть, мне стало его жалко. Какой бы ни была причина, мои пальцы отступили, оставляя лезвие безопасно припрятанным в основании лифчика.

Гейб занёс цепочку над моей головой и обвил ей мою шею. Я почувствовала, как костяшки его пальцев задели мой затылок, пока он закрывал застёжку на замок. Прикрыв глаза, я могла бы представить, что мы были семейной парой, а он помогал мне подготовиться к званому ужину. Чувство защищённости, тёплое чувство охватило меня. Странное ощущение.

Габриель наклонил голову и поцеловал моё обнажённое плечо, его губы чуть заметно дрожали у моей кожи. Он поцеловал меня как муж, как нежный любовник. А слова его слабым шёпотом проплыли в темноте:

— С Днём Рождения, котёнок.

Глава 11.

Гейб.

Почему я так увлёкся ею? Это не имело никакого смысла. Была в ней какая-то искра, привлекавшая внимание, вырывавшая меня из самых тёмных теней. Никакая другая женщина не притягивала меня так.

Дело заключалось не только в том, что я не любил приводить женщин домой. Тут было кое-что большее. Я ненавидел их. Каждую. Золотоискательницы. Идиотки. Они смотрели на меня и видели то, что хотели видеть, а не то, что скрывалось глубже. Я подходил им, потому что был их фантазией: сексуальный миллионер, заманивающий их в постель; адвокат, нашёптывающий мечты о Париже; молодой генеральный директор, который вытащит их из скучной и никчёмной жизни, коей они живут.

Видимо, поэтому она меня и привлекла. Взглянув на свою скучную, никчёмную жизнь, она решила убежать от неё, не прося у кого-либо помощи. Она обратила взор к миру и сказала… Нет.

И этим я восхищался.

Кто-то может сказать, что самоубийство — это для трусов. Держу пари, так они и говорят, когда бритвой разрезают собственную плоть.

Существовало не так много вещей, пугающих меня. Я всаживал в сердце нож. Видел, как хлестала и пенилась кровь на губах умирающих на моём столе. И всё же мысль о самоубийстве ужасала меня, посылая дрожь по рукам с самых кончиков пальцев.

Тень внутри меня улыбалась. Она знала, что существовала всего одна вещь, которая меня пугала, а люди, заслуживающие быть убитыми, постепенно иссякали.

Я застегнул ожерелье, ласкающее её ключицы, и подумал о том, как она всё преображала. Наручник с её запястья исчез, но одна эта серебряная цепочка привязывала её ко мне куда больше. Существовали ещё какие-то секреты, которые она пока не открыла мне, но я знал, что сумею убедить её сделать это в ближайшее время. Тогда она станет моей, моей навеки.