И что ж, если в мире, где грех царит

(Если б было так — о горе и стыд),

Этот легкий отзвук сердец людских

Лишь от скорби и гнева родится в них,

Только их языком всегда говорит![5]

Одинокая слеза упала на страницу, размывая строчки поэмы. Осторожно закрыв книгу, Поппи отложила ее в сторону: она вдруг поняла, что никогда больше не будет читать эту поэму. А потом отогнула в сторону шелковую салфетку, прикрывавшую самое лучшее средство от всех напастей, известное ей. Поппи засунула в рот огромный кусок ктефы, но ей показалось, будто у нее на языке он превратился в опилки, а медовая сладость оказалась горькой, как сок хурмы.

Встав со скамьи, Поппи пошла назад по садовой тропе, отвернувшись от моря и оставив позади себя корзину, книгу и все свои нелепые надежды.


С тех пор как Кларинда оказалась во дворце Эль-Джадиды, ее везде приглашали, за ней ухаживали, ее уговаривали, ей льстили. И ни разу Фарук не прибегал к своей власти, чтобы приказать ей что-то. Высокомерный призыв к совместному завтраку мог оказаться первым признаком того, что ее статус понизился. Кларинда опасалась, что если Эшу не удастся проявить достаточно красноречия и уговорить султана продать ее ему, то появятся и другие признаки.

После того как второй евнух увел Эша, которому завязали глаза — видимо, для того, чтобы подготовить его к встрече с султаном, Соломон стал терпеливо ждать за дверью комнаты, в которой они с Эшем провели ночь, пока Кларинда помоется и оденется в платье, которое ей принесли евнухи.

Наконец Соломон вывел ее из комнаты. Обведя взглядом летящие полы цветного шелкового платья, Кларинда задумалась о том, не станет ли оно ее саваном.

Кларинда так и чувствовала на себе любопытные взгляды жен и наложниц Фарука. Когда Соломон вел ее через главный зал гарема, ей показалось или даже в глазах Ясмин мелькнула понимающая жалость? Надеясь увидеть хоть одно действительно приятное лицо, Кларинда огляделась по сторонам в поисках Поппи, но ее подруги нигде не было видно. Оставалось только надеяться, что у нее еще появится шанс попрощаться с ней. Если она сейчас приближается к смертельной ловушке, Поппи с ее нежным сердцем останется одна в этом жестоком месте.

Фарук сдержал свое слово и позволил Эшу провести ночь в ее постели. Но что, если он попросту тянул время до утра, чтобы подготовиться к мести и нанести Эшу чудовищный удар за то, что тот подверг сомнению его честь? Кларинда слегка поежилась, когда дверь гарема со стуком захлопнулась и они с Соломоном вышли наружу.

Перед ними тянулся длинный безлюдный коридор. Конечно, Кларинда не рассчитывала на особую разговорчивость загадочного евнуха, однако надеялась, что ей все же удастся уговорить его ответить хотя бы на некоторые вопросы.

— Тебе известно, какую участь уготовил нам султан? — спросила она.

Соломон продолжал спокойно идти чуть впереди нее, словно делал каждый свой длинный шаг в такт боя невидимого барабана.

Кларинда вздохнула.

— Я знаю, что ты меня слышишь, Соломон. Ни к чему прикидываться, будто это не так, — проговорила она.

С таким же успехом можно было разговаривать со стеной. С каждым шагом паника и чувство разочарования все сильнее охватывали ее. В конце длинного коридора стала видна дверь. Войдя в нее, они окажутся среди людей, и у них уже не будет возможности потолковать наедине.

— Черт возьми, Соломон! Мне надоело, что ты не обращаешь на меня внимания! — вскричала Кларинда. Прибавив шагу, она нагнала Соломона, схватила его сзади за одежду и потянула на себя, чтобы он наконец повернулся к ней.

Соломон мог бы просто продолжать идти вперед, волоча ее за собой, как упрямого терьера, вцепившегося ему в шаровары. Однако, похоже, Кларинде удалось наконец привлечь к себе внимание евнуха. Соломон медленно повернулся, на его лице было столь угрожающее выражение, что Кларинда невольно выпустила его ливрею и попятилась назад. Поскольку он всегда стоял в тени — такой же солидный и надежный, как старый платяной шкаф, она совсем забыла о том, насколько он крупный мужчина. Кларинда продолжала пятиться назад, а он наступал на нее шаг за шагом, пока ее плечи не натолкнулись на стену. Убежать теперь было невозможно.

А может, Фарук вовсе и не собирался ее убивать, подумала Кларинда, еле сдерживая безумное желание расхохотаться. Может, он приказал Соломону сделать это. Евнух запросто свернет ей шею одной своей огромной ручищей и даже не вспотеет при этом.

Словно сомневаясь в том, что они находятся наедине, Соломон быстро огляделся по сторонам, а затем, наклонившись к Кларинде, серьезно и тихо проговорил:

— Если человек умеет держать язык за зубами, вокруг всегда найдется тот, кто забудет придержать его.

Кларинда слишком хорошо усвоила этот урок, когда во время сеанса массажа приняла Эша за Соломона и выложила ему все свои тайны.

— Так именно поэтому все вокруг считают тебя немым? — спросила она.

— Люди верят в то, во что хотят верить, — отозвался евнух. Кларинду опять поразил его музыкальный голос, словно она впервые услышала его. — Они видят то, что хотят видеть, и слышат то, что хотят слышать.

— А ты, случайно, не слышал, что султан хочет сделать с нами?

— Нет, не слышал, — ответил Соломон. — Но я точно знаю, что тебе надо быть предельно осторожной. Даже самые ласковые животные кусают, когда их ранят.

Кларинда прикоснулась рукой к его руке.

— Ты уже не в первый раз предлагаешь мне совет… или свою поддержку, — прошептала она. — Почему?

— Ты напоминаешь мне одну девушку, которую я знал, когда был совсем юным.

Кларинда внимательно оглядела его бесстрастное лицо, но из-за того, что голова Соломона была гладко выбрита, а на лице не виднелось ни единой морщины, определить его возраст не представлялось возможным. Ему можно было дать от тридцати до шестидесяти.

Подняв прядь белокурых волос с ее плеча, Соломон пропустил их сквозь свои эбонитовые пальцы.

— Она была темной везде, где ты светлая, — проговорил он. — Но она была такой же гордой и упрямой, как ты. И такой же непокорной.

— Ты любил ее? — тихо спросила Кларинда.

Соломон выпрямился и сложил руки на груди.

— В ночь накануне нашей свадьбы в нашу деревню пришли работорговцы и увели меня, — промолвил он. — Я был молод, силен и думал только о том, чтобы поскорее к ней вернуться, поэтому несколько раз пытался убежать, но каждый раз меня ловили. В конце концов они решили, что остановить меня можно единственным способом. После того как они набросились на меня со своими ножами, я понял, что возвращаться к ней бесполезно.

От этих горьких и простых слов евнуха сердце Кларинды наполнилось сочувствием.

— Так ты больше ее не видел?

— Она была молода и прекрасна. Полагаю, она вышла замуж за другого мужчину из нашей деревни и родила ему много чудесных детей.

«Детей, которые должны были быть твоими», — промелькнуло в голове у Кларинды.

— Представляю, как ты должен их ненавидеть, — низким, полным страсти голосом произнесла Кларинда. — Как ты должен ненавидеть их всех! И тех, кто взял тебя в рабство, и тех, кто держит тебя здесь, вынуждая оставаться рабом.

— Из всех хозяев, в чьи руки я попадал, Фарук — самый лучший, — сказал Соломон. — Он больше не следует варварскому обычаю оскоплять мужчин, чтобы, став евнухами, они служили ему. Он просто использует тех, кто стал евнухом при его отце и отце его отца. Фарук научил меня арабскому и английскому языкам, чтобы я мог быть его ушами и глазами в гареме, да и вообще повсюду. Ты — единственная тайна, которую я от него скрыл.

— Я? — переспросила Кларинда, изумленно глядя на него.

— Ты и твой англичанин, — пояснил Соломон.

Кларинда почувствовала, как кровь отхлынула от ее лица.

— Не понимаю, о чем ты толкуешь, — промолвила она.

— Конечно, ты могла считать меня немым, но слепым я не притворялся, — усмехнулся евнух. — С тех пор как меня взяли в рабство, я большую часть времени проводил в обществе женщин. И им не так-то просто скрыть от меня свои сердца.

— Понятия не имею о том, что, как тебе кажется, ты увидел, — сдавленным тоном произнесла Кларинда, стараясь не выдать своего замешательства, — однако позволь уточнить, что капитан Берк — вовсе не «мой англичанин». — Да, когда-то давным-давно мы очень дружили, но что бы между нами ни было, все давно прошло. И как только я выберусь из этого места, я выйду замуж за его брата.

Несмотря на то что ни единая мышца на лице Соломона не дрогнула, Кларинда была уверена, что он смеется над ней.

Она сердито посмотрела на него.

— Знаешь, ты бы нравился мне больше, если бы продолжал притворяться немым, — заявила она.

— Пойдем! — Его огромная рука взяла ее за локоть. — Ни одному из нас не следует сегодня заставлять султана ждать.

* * *

Помещение, в котором Фарук поджидал их, в Англии назвали бы оранжереей. Одну стену занимали высокие окна, выходившие на просторный двор. Сейчас они были распахнуты и пропускали в комнату свежий утренний бриз. Вдоль всех стен стояли яркие глиняные горшки, из которых навстречу солнцу вырывалась блестящая зелень, из-за чего казалось, что любимый уголок Фарука из сада перенесли во дворец. В длинных зеленых листьях то тут, то там вспыхивали красные, желтые и оранжевые экзотические восточные цветы, от которых комната полнилась головокружительными ароматами. Золотые солнечные лучи проникали сюда сквозь стеклянные панели на потолке.

На полу была уложена терракотовая плитка, даже не прикрытая ковром. Ее ржавый цвет прекрасно скрыл бы кровавые пятна, подумала Кларинда, чувствуя, что находится на грани истерики.

Когда они с Соломоном вошли в эту комнату, Фарук с Эшем не преломляли хлеб, откинувшись на восточные подушки и валики, лежавшие на полу, а сидели на обычных европейских стульях на противоположных концах длинного тикового стола. При обычных обстоятельствах Кларинда села бы рядом с Фаруком, чтобы он мог погладить ее волосы или угостить особенно крупным фиником или лакомым кусочком ягнятины. Однако сегодня в комнате находился всего один свободный стул, который по чьему-то точному расчету стоял в середине дальней стороны стола между двумя мужчинами. Телохранители Фарука удалились. Похоже, султан хотел, чтобы в комнате не было ни единого свидетеля их совместного завтрака.