Кларинда снова посмотрела ему в лицо, прижимая к груди смятый шелк с такой силой, что костяшки ее пальцев побелели.

— Так вы, сэр, вовсе не евнух?

Его усмешка стала еще шире, а на левой щеке появилась такая знакомая, дьявольски привлекательная ямочка.

— А вы, мисс, вовсе не двадцатилетняя девственница, — парировал Эш.

— И чья в этом вина, могу я вас спросить?

— Ваша, — ответил он. — Потому что именно вы соблазнили меня.

Кларинда сердито фыркнула:

— Я вас соблазнила?!

— Насколько я помню, мой выбор был невелик — я должен был выбрать либо тебя, либо тучного гомосексуалиста. — Эш демонстративно приподнял одно плечо, на его лице появилось невинное выражение мальчика-певчего из церковного хора. — Что еще оставалось делать парню?

Кларинда не знала, то ли встревожиться, то ли почувствовать себя польщенной тем, что он помнил каждое слово, каждый нюанс их последней встречи так же отчетливо, как и она.

— Конечно, ты можешь говорить все, что угодно, если тебе это нравится, но я все-таки не соблазняла тебя, — заявила Кларинда.

— Ты права. — Обезоружив Кларинду готовностью не настаивать на своем, Эш наклонился ближе к ней и прошептал: — Ты практически меня изнасиловала.

Яростно тряхнув головой, Кларинда резко отвернулась и пошла прочь от Эша, чтобы увеличить расстояние между ним и собой. Ей почти удалось справиться с гневом, когда большой палец ее ноги случайно запутался в полотенце, отчего оно соскользнуло с Кларинды, на мгновение открывая его взору ее обнаженные ягодицы. Кларинда быстро прикрылась скользкой тканью, при этом ее щеки ярко запылали от досады и какого-то иного чувства, названия которому она не знала.

Кларинда остановилась перед тиковым столиком, опустив глаза на загадочные клубы ароматного дыма, поднимавшегося из медной жаровни, словно в них можно было увидеть и прошлое, и будущее. Ну как она могла ошибиться и принять его за Соломона? Как позволила себе забыть силу этих рук, прикасавшихся к ее плоти?

— Если бы ты был настоящим джентльменом, то никогда не стал бы говорить о подобных вещах, — вымолвила Кларинда.

— Разве это не ты сейчас сказала, что нужно не только похлопать меня королевской шпагой по плечу, чтобы превратить в героя… или в джентльмена?

Кларинда вздрогнула, пытаясь припомнить, в каких именно преступлениях она призналась ему, находясь под воздействием его чар.

— Я говорила не с тобой, — заявила она, — а с Соломоном. — Вдруг Кларинда резко повернулась к Эшу, пораженная еще более чудовищной мыслью. — Господи, что ты сделал с Соломоном? Ты убил его?

Наклонив голову, Эш укоризненно посмотрел на нее.

— Несмотря на россказни, которые ты читала обо мне в скандальных газетенках, я не имею обыкновения разбивать голову евнухам камнями. Полагаю, бедняги и без того немало настрадались. Так что не бойся. Твоего верного Соломона попросту отправили на базар с пустяковым поручением. — Тут Эш тревожно нахмурил брови. — Хотя, судя по тому, что мне удалось узнать, этот человек далеко не глупец.

— А остальные стражники гарема? — не унималась Кларинда. — Их ты тоже отправил на базар?

— Нет, их я отравил. — Увидев, что она потрясенно разинула рот, Эш закатил глаза. — Да нет, необходимости в столь жестоких мерах не было. Благодаря тому, что одна моя знакомая цыганка из Италии обучила меня весьма сомнительному способу очаровывать женщин, я сумел уговорить прекрасную юную мисс показать мне тайный проход в гарем.

Когда их глаза встретились. Кларинда внезапно осознала, что они впервые оказались наедине после того судьбоносного утра на лугу. Она все усилия приложила к тому, чтобы прогнать Эша из своих мыслей, но не было и дня, когда бы он с упорством призрака не заполнял бы ее сердца. И вот он вновь перед ней — во плоти и крови, хоть это и казалось совершенно неправдоподобным.

Однако, возвращаясь в реальность, Кларинда почувствовала, как ее ярость перерастает в тревогу. Бросив отчаянный взгляд на дверь, она повернулась к Эшу.

— Ты хоть понимаешь, как сильно рискуешь? — проговорила она. — Если какого-то мужчину обнаружат в гареме, приговор будет единственным — смерть. Ты можешь лишиться головы!

Эш снизу вверх обвел ленивым взглядом фигуру Кларинды, задерживаясь на явственно проступавшем сквозь непослушное полотенце молочно-белом бедре, на ее груди, высоко приподнимавшейся при каждом судорожном вздохе, на растрепанных волосах, на предательском румянце, заливавшем ее скулы…

Но когда его взор вновь устремился к ее глазам, в нем не осталось и следа насмешки.

— Думаю, уже слишком поздно, — сказал он. — Возможно, я уже потерял ее.

На одно короткое, болезненное мгновение Кларинда вообще перестала дышать. Она уже успела забыть ощущения, рождавшиеся в ней, когда Эш вот так смотрел на нее. Или нет? Глядя ему в глаза, она спрашивала себя, что он сделает, если она перестанет крепко сжимать полотенце, расцепит пальцы и позволит скользкой ткани упасть шелковой волной к своим ногам.

Вместо этого Кларинда еще крепче впилась ногтями в тонкую ткань, словно та являлась последней ниточкой, удерживавшей ее от безумия. Разве не постигла она еще сложного жизненного урока, не поняла, что об одном мгновении такой глупости можно сожалеть всю жизнь? Если Эш одним взором способен растопить ее решимость, как она докажет ему, что она больше не влюбленная девчонка, с которой он когда-то расстался, а взрослая женщина?

Как она докажет это себе самой?! Или Максу?

Сделав вид, будто она одета в одно из своих самых строгих утренних платьев, а не в тончайшую полоску ткани, Кларинда вздернула вверх подбородок.

— Если вы пришли сюда, чтобы провести одну из смелых спасательных операций, которыми вы так прославились, капитан Берк, то вам лучше поторопиться. Да, возможно, на некоторое время я действительно стала любимой домашней зверюшкой султана, но он все равно держит меня на очень коротком поводке.

В глазах Эша вновь вспыхнуло лукавое выражение.

— Откуда такая внезапная спешка? Насколько я понял, тебе не грозит выйти замуж до тех пор, пока ты не отметишь Шестую годовщину своего двадцать первого дня рождения, — с усмешкой произнес он.

— Когда меня привезли во дворец, никого не интересовал мой возраст, — прищурившись, сказала Кларинда. — Все они таращились на мои волосы.

Эш бережно приподнял с ее оголенного плеча спутанную прядь. Пока он пропускал серебристо-светлые волоски сквозь пальцы, Кларинда почувствовала, как от его прикосновения по ее телу вновь пробежала дрожь.

— Ты должна признать, что волосы — это одна из твоих самых привлекательных черт. — Эш опять обвел взглядом ее фигуру. — Или по крайней мере одна из них.

Кларинда оттолкнула его руку.

— Поверить не могу, что я забыла, до чего ты бываешь несносен! — воскликнула она.

Эш наклонился ближе к ней.

— А я вот никогда не забываю о том, как тебе нравится дразнить меня, видеть, как я страдаю. Ты помнишь, как сбросила меня с утеса в заросли чертополоха, когда мы с тобой играли в жмурки?

— Лучше бы я забралась на утес повыше, — парировала Кларинда.

Как и тогда, они опять стояли нос к носу, глядя в глаза друг другу, словно ему опять было двенадцать, а ей — девять. И опять ощущали ту непреодолимую тягу, которая, словно потрескивающая от напряжения веревка, притягивала их и бросила в объятия друг друга в тот давний вечер в конюшне, когда Эш впервые поцеловал ее.

Кларинда даже не знала, то ли ей чувствовать облегчение, то ли огорчаться от того, что Эш первым оборвал эту веревку. Отойдя от нее, он облокотился на загнутый край кушетки, скрестил ноги и сложил руки на груди, будто щитом прикрывая свое сердце.

— Понаблюдав за тем, каким безумным взором посматривает на тебя султан, Люк потерял уверенность в том, что тебя надо спасать. Вы показались нам такой подходящей парочкой, что он решил, будто ты полюбила этого человека. — Судя по тому, что тон Эша внезапно стал совсем сухим и невыразительным, можно было догадаться, что ее ответ не особо ему интересен.

— Фарук на самом деле чудесный человек с добрым сердцем, — вымолвила Кларинда. — Да, к несчастью, он относится к женщинам как к собственности. Правда, я бы не сказала, что этим он отличается от большинства моих знакомых. Разве наши английские законы не устанавливают такие же порядки, особенно после того, как женщина выходит замуж и превращается в собственность своего мужа? Согласившись взять его имя, она обретает не больше прав, чем охотничья гончая или племенная кобыла.

— Если ты пытаешься убедить меня, что тебя устроит роль племенной кобылы, то у тебя ничего не получится, — заявил Эш. — Я знаю, что девчонка, с которой я дружил в детстве, не слишком изменилась.

— Ты прав, — со вздохом кивнула Кларинда. Перебросив край волочившегося по полу полотенца через руку с таким видом, будто это шлейф бального платья, она принялась ходить взад-вперед. — После того как Фарук купил меня, — с видимым облегчением быстро заговорила она, — все, что я делала, каждое слово, которое произносила, каждое обещание, которое давала, — все это было отчаянной попыткой отложить неизбежное. Я упрашивала. Я льстила. Я пела. Я танцевала. Я строила глазки, облизывала губы, накручивала пряди волос на палец и рассказывала все дурацкие шутки и истории, которые только могла припомнить. Я соглашалась с Фаруком, когда ему это нравилось, и спорила с ним, когда это нравилось ему еще больше. Я крутилась перед незнакомцами в одном нижнем белье. Меня причесывали, массировали, щипали, толкали, купали, умащали маслом и поливали духами так часто, что мне хотелось кричать. И я, обнажая в улыбке свеженачищенные зубы, то и дело лгала! — Остановившись напротив Эша, Кларинда в отчаянии заломила руки. — Ты можешь себе представить, как утомительно быть очаровательной каждое мгновение каждого чертова дня?