При упоминании о ее отце у него застыло лицо. Она почувствовала, как он насторожился. Он взял распятие из ее руки, пересек комнату и опустил его в свой сундук, громко хлопнув крышкой.

Судя по всему, ненависть его ничуть не утихла. Не сказав ни слова, он вышел из комнаты. Удивительно, что он не уничтожил ее распятие.

Он вернулся только поздно вечером, но Мередит даже не посмотрела в его сторону, когда он остановился у камина, а продолжала расчесывать волосы, чувствуя, что он пристально наблюдает за ней. Длинные пряди струились по плечам и спине, укрывая ее, словно огненной мантией. Они с трудом поддавались гребню, и Мередит с досадой отбросила его в сторону и разделила волосы на три части.

— Не надо, — услышала она его голос. — Не заплетай косу.

— Но я хочу! — заупрямилась она. — Иначе волосы спутаются.

— Но ты не заплетала на ночь волосы с тех пор, как пришла ко мне, — напомнил он.

— Як тебе не приходила! — сердито заявила она. — Ты меня выкрал! А до тех пор я всегда заплетала на ночь косу!

В мгновение ока он оказался рядом. Сильные руки подняли ее со стула.

— Что случилось, Мередит?

Она взглянула на него, возмущенно скривив губы, хотя и понимала, что его этим не испугаешь. Он нахмурил брови, и на лице его появилось озабоченное выражение.

Уж лучше бы он пришел в ярость и накричал на нее. Тогда она получила бы повод его возненавидеть… По крайней мере попыталась бы!

— Ты не можешь сказать мне?

Он был такой внимательный, такой невероятно нежный. Было время, когда она боялась его силы… теперь она боится его нежности. Ей следовало бы возненавидеть его за все зло, которое он ей причинил, однако она… его любила. Когда его губы прикоснулись к ее губам, она с трудом удержалась, чтобы не обхватить руками его шею и не прижаться к нему.

Она больше не могла лгать себе. При одном взгляде на него у нее подгибались колени, кровь превращалась в жидкое пламя. Конечно, она пыталась убедить себя, что капитулировала перед ним, потому что это была единственная возможность получить свободу. Однако после близости с ним ее страстное влечение к нему перешло в более глубокое чувство. «Я, кажется, влюблена», — со страхом подумала она. Но как такое могло случиться с ней?

Она беспощадно ругала себя. Вечно она всего боится. Боялась воды, хотя в конце концов научилась плавать. Боялась мужчин. Боялась будущего.

Взяв ее пальцем под подбородок, он повернул к себе ее лицо.

— Мередит, — повторил он, — ты не можешь сказать мне?

— Ты лишил меня собственной воли, — тихо сказала она. — Ты заставил меня подчиняться тебе, и я ненавижу себя за то, что я такая безвольная и трусливая.

Камерон расхохотался. Это она-то безвольная? Это она трусливая?

— Ты, должно быть, шутишь!

— Не шучу. Женщины — слабые существа, — с горечью сказала она, — а я слабее большинства из них.

Камерон вспомнил, что она сказала во время ужина.

— Разве нет силы в слабости? — тихо заметил он. — Мужчина доказывает свою силу с мечом в руке, с помощью кинжала или ножа. А женщина обладает силой, которая на первый взгляд даже не видна. Женщины ждут мужчин, которые уходят воевать, они растят детей и даже, если возникает необходимость, защищают свои дома. Если их мужчины теряют силы, женщины принимают все тяготы на свои хрупкие плечи. Что касается тебя, то ты вела себя невероятно храбро в ту ночь, когда я выкрал тебя из Коннириджа. Храбрее, чем многие мужчины. Я никогда еще не встречал женщины более храброй и сильной, чем ты. Она рассердилась.

— Ты говоришь так только потому, что хочешь лечь со мной в постель.

— Этого, будь уверена, я очень хочу, — сказал он, ухмыльнувшись, и, схватив ее в объятия, приподнял над полом. — Однако я говорю это потому, что это правда.

Он осыпал ее поцелуями, прогнав недовольную складку возле губ и укоризненное выражение из ее взгляда, и целовал до тех пор, пока у обоих не перехватило дыхание.

Как всегда при его прикосновении ее тело потребовало продолжения и полного удовлетворения. Однако Камерон, видя, как она трогательно беспомощна и как обнажены ее чувства, не тронул ее. Он догадывался, что ранена ее гордость, и хотел успокоить. Почему-то ему хотелось защитить' ее, хотя он и сам не мог понять, почему возникло такое желание.

— Мередит, — тихо окликнул он. — Скажи, тот мужчина, который оскорбил тебя, называл тебя по имени? Значит, это человек, которого ты знаешь и который, возможно, живет в замке?

Она уткнулась лицом в его плечо.

— Я не хочу думать об этом, — невнятно произнесла она, — не могу.

Он почувствовал, как она вздрогнула, — похоже, воспоминания до сих пор преследовали ее! Он обнял ее еще крепче.

— Прости, милая. Мне не следовало начинать этот разговор, — сказал он, мысленно обругав себя за то, что так расстроил ее.

Наконец она заснула. Во сне она плакала, и он чувствовал, что это его вина. Но что, черт возьми, ему делать? Отослать ее к Рыжему Ангусу? Или возвратить в Конниридж?

Он стиснул зубы. Ну уж нет! Ни то ни другое его не устраивает. В этот момент он понял, что никогда ее не отпустит. Никогда.

Она принадлежит ему… И останется с ним. Навсегда.

Глава 18

На следующее утро Мередит проснулась, когда Камерон уже ушел. Она со вздохом повернулась на бок. Ее рука инстинктивно потянулась к тому месту, где он недавно лежал, — простыни еще сохраняли тепло его тела.

Она его не понимала и, наверное, никогда не поймет. Когда он узнал, что распятие — это подарок ее отца, глаза его стали холодными как лед. Он ненавидит ее отца… Может быть, и ее он тоже ненавидит?

«Дурочка! — укорила она себя. — Разве по тому, как он обращается со мной, можно сказать, что он меня ненавидит?»

Однако за все время с момента их возвращения с острова это была первая ночь, когда они не занимались любовью.

Может быть, его страсть уже угасла? Может быть, он отказался от мысли получить от нее сына?

Казалось, этому следовало бы радоваться, потому что он, возможно, теперь отпустит ее, а сам вернется к Мойре. При мысли о том, что Камерон вернется к этой роскошной черноволосой леди, у нее даже дыхание перехватило. Почему? Почему у нее заныло сердце? Ей должно быть безразлично, с кем он спит, если ее он оставит в покое! Видит Бог, она не смогла бы ненавидеть его, но должна была бы радоваться возможности получить свободу.

Прошло еще немало времени, прежде чем она заставила себя встать с постели. С недавних пор ей стало все труднее вставать по утрам. В монастыре она всегда поднималась на заре, теперь же сама мысль о том, чтобы встать так рано, вызывала у нее стон. Отругав себя за лень, она спустила ноги на пол и встала.

У нее вдруг закружилась голова, и к горлу подступила тошнота. Силы небесные! Уж не заболела ли она? За последние две недели такое случалось с ней почти ежедневно. Несколько раз после завтрака у нее начиналась жестокая рвота. Груди у нее набухли, и к ним было больно прикасаться. Может быть, это симптомы той же болезни? Но к тому времени, как она умылась и оделась, тошнота и головокружение прошли.

Войдя в зал, она инстинктивно напряглась, стараясь подавить охватившую ее тревогу. За столом сидели женщины. По пути к часовне ей нужно было пересечь зал и пройти мимо них. Ей даже захотелось убежать, пока ее не заметили.

Но ведь так поступают только трусы, сказала она себе. Не станет она прятаться в своей комнате и жалеть себя! Собравшись с духом, она высоко подняла голову и двинулась вперед, твердо решив не обращать внимания на их холодность.

— Миледи, не хотите ли позавтракать вместе с нами? Она не поверила своим ушам. Не может быть, чтобы кто-то из них…

— Мередит! Мередит, остановись, пожалуйста.

Нет, она не ошиблась, ее действительно приглашали к столу. Мередит остановилась, хотя у нее было огромное искушение сделать вид, будто она ничего не слышит. Однако какая-то внутренняя сила не позволила ей сделать этого. Расправив плечи и вздернув подбородок, она повернулась лицом к столу.

За столом сидела Гленда. Мойры, как и вчера, там не было. Из-за стола поднялась Адель. Странно, Адель выглядела испуганной не меньше, чем она. Но Мередит решила не показывать своего замешательства.

— Что вы хотите? — спокойно спросила она.

На толстых щеках Адели появились два ярких пятна.

— Леди, — торопливо сказала она, — мы много думали над тем, что вы вчера сказали. Мы поговорили и решили, что ошибались в вас. Вы были правы. Как женщины, мы понимаем то, чего не могут понять мужчины. И мы считаем, что многому можем научиться друг у друга.

— Это правда, — добавил чей-то голос с дальнего конца стола. — Она говорит от имени всех нас.

— Нам стыдно за свое вздорное поведение, и мы просим у вас прощения.

Последние слова произнесла Меган, которая совсем недавно с такой жестокостью поносила ее. Ошеломленная, Мередит не верила своим ушам. Она вгляделась в лица женщин, но не увидела в них ни насмешки, ни враждебности. Лица была доброжелательны и серьезны. Только Гленда сидела, сложив перед собой руки и опустив глаза.

У Мередит перехватило дыхание. Она решила, что утренняя молитва может подождать, потому что случилось невероятное. Эти женщины протягивали ей руку дружбы, и она не могла ее отвергнуть.

Она заставила себя улыбнуться.

— Леди, — сказала она слегка дрожащим голосом, — я с радостью разделю с вами трапезу.

К ней потянулись руки, ее усадили на скамью.

— Ну, полно, полно, миленькая, только не плачь! — Чья-то рука обняла ее за плечи. — Сразу видно, что у тебя добрая душа! — сказал кто-то, широко улыбаясь ей.

Утро пролетело незаметно. Слабая надежда зародилась в ее сердце: возможно, ее одиночеству пришел конец. Но взглянув еще раз туда, где сидела Гленда, Мередит обнаружила, что та незаметно ушла.

Несколько дней спустя, когда женщины вставали из-за стола, у Мередит неожиданно закружилась голова. Перед глазами поплыли черные и серые точки. В ушах зашумело. Пол под ее ногами покачнулся.