Карен Рэнни - Его единственная любовь

Он теперь смотрел на мост через лощину и на окружавшие ее холмы. И внезапно на него снизошло откровение, как приходят все великие откровения или открытия – неожиданно и без барабанного боя и звуков фанфар. Он любил это место, эти горы и сумерки, опускавшиеся на Гилмур как мягкое голубовато-серое покрывало.

– Почему? – спросила она. – Почему ты позволял им бежать? Почему ты это делал? Не все ли тебе было равно? Они ведь скотты, и тебе должно было быть приятно убивать их.

– Когда человек лежит в могиле, он не может похвастаться своей национальностью, – возразил он, поворачиваясь и делая к ней шаг. – Как я заметил, это относится и к узникам.

Он протянул руку и стер пятно грязи с ее щеки. Как ни странно, но она не отшатнулась при его прикосновении.

– Была война, Лейтис, – сказал он сурово, – случается, что на войне люди умирают. Но они не должны умирать только для удовлетворения чьей-то кровожадности.

– Почему ты не сказал мне об этом раньше? – сердито спросила она.

– А ты бы мне поверила? – с любопытством поинтересовался он.

– Нет, – ответила она, и он чуть было не усмехнулся, услышав в ее голосе честное, хоть и вынужденное, признание.

– А теперь ты мне поверила?

Несколько минут она внимательно смотрела на него, будто изучая. Время текло неумолимо, секунды убегали в вечность. Сознавала ли Лейтис, что слова, которые она готовилась произнести, возможно, будут самыми важными и значительными в ее жизни? То, что она скажет, определит, есть ли у них совместное будущее или нет.

– Да, – ответила она, наконец. – Потому что ты Йен.

Он не мог найти подходящих слов. В его мозгу что-то щелкнуло и замкнулось. «Потому что ты Йен». Неужели всегда все было так просто?

– Значит, ты стремился к тому, чтобы прозвище Мясник из Инвернесса прочно к тебе пристало? Я права?

Он печально улыбнулся.

– А как иначе я мог бы убедить герцога Камберленда в том, что выполняю все его приказы?

– Дональд все знает, – внезапно осенило ее. – И Харрисон. И сколько еще людей знают правду?

– Мои дела касаются только меня, Лейтис, – сказал он. – Люди под моим началом – честные английские солдаты.

– Но это не так, – сказала она твердо, и это заявление повергло его в изумление. – Они верны тебе!

– Они просто хорошие люди, – возразил он. – Им было так же, как и мне, ненавистно то, что они видели.

– Поэтому ты играл роль Ворона? – спросила она тихо. – Потому что боялся, что я тебе не поверю?

– Отчасти, – честно признал он. – Но, кроме того, я хотел как-то помочь людям Гилмура. Не ради тебя и не ради себя, Лейтис. А потому, что они тоже страдали из-за беззакония, творимого в этой стране Камберлендом.

Должно быть, она собиралась что-то сказать, но не успела – со стороны лощины послышался какой-то звук. Оба обернулись и посмотрели в том направлении. Тяжело покачиваясь в море сочной зеленой травы, как шхуна с полной оснасткой покачивается на волнах моря, к замку приближалась карета. Кучер в темно-синей ливрее правил четверкой серых лошадей. К задку кареты было привязано множество сундуков и саквояжей.

Постепенно экипаж замедлил движение и наконец совсем остановился. Кучер спрыгнул на землю, открыл дверцу кареты и спустил лесенку, чтобы вышли пассажиры.

С большого расстояния Алек не мог узнать женщину. Но ее золотые волосы сверкали на солнце. Вслед за ней из кареты вышел молодой человек и остановился, оглядывая местность. Алеку было невдомек, кто эти люди, пока он не разглядел на дверце кареты герб Шербурнов.

– Кто это? – спросила стоявшая рядом с ним Лейтис.

– Думаю, это моя мачеха, – ответил удивленный Алек.

– Что она делает здесь, в Гилмуре?

Он не ответил, не желая облечь в слова только что посетившую его догадку. Он все еще надеялся, что ошибся, но женщина, стоявшая возле кареты, была в глубоком трауре.

Алек посмотрел на Лейтис.

– Нам с тобой надо поговорить, – сказал он тихо. – К сожалению, сейчас не время.

Он оставил ее и направился к карете поприветствовать мачеху.

– И это место, где привык жить Алек, мама? – спросил Дэвид.

Очарованный, он оглядывался по сторонам, в то время как Патриция с чувством глубокого облегчения вышла из кареты. По крайней мере, в течение нескольких дней она будет ступать по твердой земле. А если найдется постель пошире, чем сиденье кареты, она почувствует себя счастливой вдвойне.

– Да, дорогой, это то самое место, – ответила она сыну, оглядывая развалины замка. – Но не думаю, что он выглядел так в те времена, когда Алек приезжал сюда на лето.

– Мадам!

Патриция оглянулась и увидела молодого человека в щегольском мундире, в котором сочетались синий и ярко-красный цвета. Он старался привлечь ее внимание, почтительно улыбаясь.

– Могу я вам помочь, мадам? – спросил он.

– Я ищу своего пасынка, – ответила она. – Алека Лэндерса.

Лицо молодого человека тотчас же изменилось. Застывшее на нем равнодушие сменилось неподдельным интересом.

– Я сейчас же разыщу его, мадам, постараюсь сделать это как можно скорее, – сказал учтивый молодой человек.

– Можете не искать меня, Армстронг.

Патриция обернулась и увидела, что Алек стоит рядом, такой же красивый, каким она его помнила. Но годы его все же изменили. Он стал выше и шире в плечах, а его лицо утратило юношескую округлость. Из глаз исчезло выражение невинности, сменившись холодностью и настороженностью.

Патриция раскрыла ему объятия и на мгновение прижала к груди, а потом отступила и вытолкнула вперед Дэвида.

Юноша покачал головой, вцепился руками в корзинку с кошкой и не двигался с места. Как ни хотел Дэвид совершить это путешествие, мысль о том, как их примут, страшила его. О мире юноша знал достаточно, чтобы понимать, что он отличается от большинства людей.

– Это Дэвид, – сказала Патриция, вымученно улыбаясь. – Твой сводный брат.

Она поняла, что всю дальнейшую жизнь будет любить пасынка за его поступок. Как ни в чем не бывало он шагнул к Дэвиду и заглянул в кошачью корзинку.

– Похоже, там какой-то страшный зверь, – сказал он мягко.

– Это Ральф, – ответил Дэвид.

Алек просунул руку в корзинку и почесал у кошки за ушами, но мгновенно отдернул руку, когда Ральф решила, что это ее ужин.

– Она, наверное, замечательно ловит мышей, – сказал он, улыбаясь Дэвиду.

– Она ест ростбиф. – Дэвид покачал головой.

– И все остальное, что попадется; – дополнила Патриция. – Что же до мышей, то она ими пренебрегает. Думаю, она считает ниже своего достоинства ловить их.

– Ральф? – мягко переспросил Алек.

– Для Дэвида пол не имеет значения, – пояснила она шепотом.

– Хочешь ее подержать? – предложил Дэвид, поглаживая корзинку кошки.

Алек переводил взгляд с него на Патрицию.

– Эту привилегию получают далеко не все, – сказала она в надежде на то, что Алек поймет. Но было похоже, что он отлично понимал, как легко обидеть Дэвида. Он молчал, пока открывали корзинку и Ральф оказалась у него на руках.

Кошка и полковник смотрели в глаза друг другу настороженно и с уважением. Минуты шли одна за другой. Наконец Алек вернул кошку Дэвиду.

– Думаю, ты ей нравишься больше, – сказал он, улыбаясь брату.

– Я тоже так считаю, – ответил Дэвид. – Но ты можешь брать ее на руки, когда захочешь. Когда она мурлычет рядом, так приятно засыпать. А иногда, среди ночи, если не спится, я с ней разговариваю.

Алек обнял Дэвида за плечи и повел в форт. Патриция, ее горничная и кучер последовали за ними в полном молчании.

– Отец умер? – спросил Алек, не в силах больше ждать. Пока еще его мачеха не произнесла ни слова. Он предвидел, что сейчас на него обрушится печальная весть, и, когда она грустно и торжественно кивнула в ответ, понял, что не ошибся.

– Мне очень жаль, – сказала она. – Это была чахотка. Она унесла его внезапно.

– Он получил мое письмо? – спросил Алек.

Она покачала головой, и на ее лице отразилось искреннее сострадание. Алек оценил это.

Мачеха улыбнулась ему слабой улыбкой, сунула руку в свой ридикюль и вытащила оттуда кольцо. Она протянула его пасынку.

– Лэндерсы всегда соблюдали этот ритуал, – сказала она.

– Не думаю, что ему много сотен лет, – задумчиво сказал Алек, глядя на серебряное кольцо с печаткой из оникса. – Знаю, что оно принадлежало моему деду, а потом перешло к отцу.

– А теперь принадлежит тебе, – сказала она мягко. – Четырнадцатому графу Шербурну.

Он кивнул, ощущая какую-то странную отрешенность от настоящего. Он не мог себе представить, что его отец умер, как и то, что он вдруг поднялся на ступеньку выше и стал графом. Об этом все эти годы он не думал.

И все же в эту минуту было кое-что поважнее, чем его новый титул.

Теперь он думал прежде всего о пещере, в центре которой стояла Лейтис. Она смотрела на него так, будто он стал самым отвратительным существом в мире. И когда он с ней расстался, она только растерянно смотрела ему вслед.

Намеренно ли он ей позволил узнать свою тайну? Или просто хотел покончить с маскарадом?

Время бежало стремительно. Он должен помочь жителям Гилмура погрузиться на корабль до вечера завтрашнего дня. Но что было гораздо важнее, он должен решить, какое будущее выбрать. Захочет ли Лейтис, чтобы он остался с ней? Пожертвует ли он ради нее своим наследством? Расстанется ли со своим положением? Он вдруг понял, что этот вопрос для него уже решен.

И ему оставалось только убедить Лейтис в том, что он ее любит. Алек надеялся, что и она его любит.

Лейтис наблюдала эту сцену, а ее мозг продолжал неустанно работать. Вот он стоит, Мясник из Инвернесса, Йен, и нежно держит на руках кошку.

Женщина рядом с ним носила шляпу, несколько напоминавшую головные уборы английских офицеров. К ее тулье была прикреплена длинная черная кружевная вуаль. Ее черное платье означало, что она вдова. У платья был модный покрой – облегающий узкий корсаж, узкие рукава и широкая юбка с разрезом, выставлявшим напоказ черную нижнюю юбку. И, несмотря на то что, судя по одежде, дама была в глубоком трауре, она ослепительно улыбалась.