Мистер Гейб еще быстрее трахает меня своими пальцами. Он крутит языком вокруг клитора. Мое тело распалено, мое лицо покраснело, мой лоб влажный, а голова напряжена, поскольку я прямо сейчас пытаюсь удержать себя от крика. Мне хочется стонать и кричать так, чтобы весь мир услышал меня, но я не могу. Вместо этого я сжимаю стул до тех пор, пока мои пальцы не немеют, и я больше не чувствую их. Я кусаю губу, чувствуя вкус крови.

Какой был вопрос?

- Ты не знаешь в какую церковь ходила?!

- Эм, да. Я… - я задыхаюсь.

- Ты лжешь мне, Пьюрити Тейлор? Бог ненавидит лжецов.

Мистер Гейб нажимает на то местечко внутри меня, а затем начинает гладить его быстрее. Мне кажется, что температура в его доме достигла тысячи градусов, а мое сердце бешено колотится в груди, пока я пытаюсь не закричать.

- Церквовь… Хм… - слова выскальзывают между вздохами. – Святого…

- Святого кого?

Черт возьми, я сейчас кончу.

Я издаю громкий вздох, когда понимаю, что я прямо сейчас испытаю оргазм, пока мой отец читает мне нотации. Я уверена в этом, так как ощущения усиливаются во мне, словно волны цунами.

Я знаю, что не смогу сдержать себя.

Я больше не могу контролировать это.

Я собираюсь испытать оргазм. Я собираюсь кончить, это будет очень интенсивно и это случится на лице мистера Гейба.

Его рот и язык щелкают по моему клитору снова и снова.

Его пальцы трахают меня все быстрее и глубже.

Моя киска набухает вокруг них, пока он вставляет и вынимает свои пальцы из меня. Звук моей влажности, пока он трахает меня, оглушает.

- Святого… Эм… О, боже, - я издаю длинный стон, тут же зажимая рот рукой.

Я же не простонала вслух? Я не могла этого сделать.

- Что происходит? – кричит мой отец.

- Ничего! – я едва произношу это слово, прежде чем снова застонать.

Проклятье.

- Ты больна? Ты плохо говоришь.

- Да! – всхлипываю я, мой голос слишком громкий и восторженный. Мистер Гейб трахает меня все сильнее и жестче. – Больна. Я очень…. О, боже мой…

Я сейчас кончу.

Я пытаюсь успокоиться.

Старюсь быть хорошей девочкой.

- Я сейчас такая, такая, такая больная… - стону я.

Такая больная.

Такая больная, грязная и развращенная.

Возбуждение все растет и растет, и уже слишком поздно. Я не могу остановить это, как бы ни старалась. Я задыхаюсь, сжимая бока стула, пока объезжаю лицо мистера Гейба.

Я трахаю лицо своего профессора, пока разговариваю по телефону со своим отцом.

Отцом-проповедником.

И я отпускаю все.

- Да, да, да!

Я падаю через край, взрыв моего оргазма уничтожает весь мир.

Я не знаю, что произношу, пока кончаю. Насколько мне известно, я могу выкрикивать имя мистера Гейба.

Я полностью теряю контроль.

Когда я открываю глаза, я осознаю, какая вокруг тишина. Мое сердце все еще колотится, кровь громко стучит в ушах, но в комнате тишина.

Я начинаю паниковать.

Задирая юбку, я смотрю вниз на лежащему между моих ног мистера Гейба, молча пытаясь передать свой ужас. Он смотрит на меня, его глаза наполовину закрыты и пьяны от похоти; он посылает мне самую самодовольную улыбку, которую я когда-либо вообще видела.

Задница. Должно быть, для него это все – игра.

Громкий голос моего отца разносится по комнате.

- Что это было?

Боже. Меня сейчас стошнит.

Смущение убивает меня, пока я ломаю голову в поисках ответа. Не могу поверить, что я сделала это. Не могу поверить, что мистер Гейб захотел, чтобы я сделала такое.

Это неправильно, неправильно, неправильно.

Вставая на ноги, я хватаю свой мобильный. Выключаю громкую связь и прижимаю его к уху; мое сердце колотится.

- Извини, отец, - говорю я быстро. – Мы смотрели футбольный матч по телевизору в общей гостиной. Здесь много людей.

- С каких пор ты смотришь футбол?

- Ох, с недавних пор, - я с трудом произношу слова, слишком униженная, чтобы говорить.

Мне нужно убраться отсюда прямо сейчас.

Когда я смотрю на мистера Гейба, в ответ он посылает мне теплый взгляд. Я игнорирую это. Смущение от того, что я только что сделала слишком сильно, чтобы ответить ему. Я не могу смотреть ему в глаза, и уж тем более не могу говорить перед ним с отцом.

Я хватаю сумку и ноутбук, а затем бегу к входной двери.


27

Габриэль

По крайней мере, девушка пришла сегодня на пары.

Пьюрити зашла в класс и сдала свое задание, то, которое она должна была написать прошлой ночью, сидя на моем лице. Я намеревался удерживать свой рот между ее ног, пока она все не допишет.

Так и было, пока она не выбежала из моего дома, как испуганная маленькая девочка.

Я поехал на машине вслед за ней, надеясь, что увижу ее идущую по тротуару обратно в кампус, но это не сработало. Мои сообщения ею игнорировались.

Сегодня она одета в одно из своих платьев до пола, которое она носила в начале семестра.

Она пытается ускользнуть из моего класса, будто я не замечу, как она делает это. Она пытается протиснуться сквозь толпу студентов в коридоре, очевидно, пытаясь избежать меня, но она сталкивается с другим студентом, роняя на пол тетрадь. Когда я поднимаю ее и вручаю Пьюрити, ее лицо бледнеет.

- В мой кабинет, - мягко говорю я ей.

- Я не могу.

Я разозлен на девушку за то, что прошлой ночью она, запаниковав, убежала из моего дома вместо того, чтобы поговорить со мной о том, что она чувствовала. Я ужасно раздражен из-за того, что она не доверяет мне настолько, чтобы поговорить со мной прямо сейчас.

- В кабинет, - рычу я, наклоняясь к ней, делая вид, что просто отдаю ей тетрадь. Я притворяюсь профессионалом, несмотря на то, что я самый непрофессиональный человек в мире. – Немедленно неси свою задницу ко мне в кабинет, или, клянусь, я протащу тебя туда за волосы прямо у всех на глазах. И мне все равно, уволят ли меня за это или нет. Затем я нагну тебя, задеру это платье и трахну на своем столе.

Пьюрити смотрит на меня своими огромными, словно блюдца, глазами, но я разворачиваюсь и ухожу.

Я веду себя, как чертов дикарь.

И я прекрасно осознаю, что веду себя как безумный. Мне сейчас просто наплевать.

Прошлой ночью я переживал, и не только потому, что она ушла от меня, но и потому, что девушка оставила меня с самым грандиозным случаем посинения шаров в истории Вселенной. Я был раздавлен и находился на грани, потому что слишком далеко зашел.

Я понял это, как только увидел выражение ее лица после того, как она кончила.

Действительно ли меня можно обвинить в том, что я перешел черту? Я теряю свой гребаный разум рядом с этой девушкой. Каждый опыт с ней совершенно новый, а когда мы встречаемся, каждый раз будто первый. Я дам ей миллион первых раз, и это сведет меня с ума.

Мысль о том, как она преодолевает свои запреты и испытывает оргазм при других людях – при своем отце, находящемся по ту сторону телефона, мудаке, который продолжает настойчиво контролировать ее жизнь издалека, толкнула меня через край, не меньше. Я не мог перестать хотеть, чтобы она сделала это.

Не мог не хотеть, чтобы она отпустила себя.

Возможно, я не должен был делать этого, но мои намерения были хорошими… В самом извращенном понимании.

Само собой, минуту назад мои намерения были такими же испорченными, когда я сказал ей, что протащу ее за волосы в мой кабинет и трахну ее. Но я не логичен, когда дело касается этой девушки. Я действую не здраво и не рационально. Ничего из того, что я делаю с ней, не имеет обоснования.

Честно говоря, я не был уверен, что она вообще когда-либо теперь появиться в моем кабинете, но она делает это. Она входит в дверь со сложенными вместе руками, выглядя, как нервный и потерянный маленький ягненок.

Из-за этого я испытываю чувство вины. Я не хочу нервную, робкую маленькую девочку. Я хочу женщину, которая способна перевоплотиться в кого-то более уверенного в себе, чувствуя себя при этом комфортно.

Более безрассудную.

Я хочу женщину, которая может пуститься в омут с головой.

Пьюрити закрывает за собой дверь, с болезненным выражением на лице.

- Я не хотела сбегать.

Я подхожу ближе к ней. Она пахнет клубникой, как будто у нее новый шампунь или гель для душа, поэтому я хочу притянуть ее к себе и уткнуться носом в ее волосы.

Блядь, я хочу похоронить свое лицо между ее сисек и ног.

Хочу узнать, вся ли она сегодня пахнет клубникой.

- Ты поменяла свое мнение? – спрашиваю я.

- Я не знаю… - шепчет она. – Это было так… Так безумно… И мой отец говорил о церкви, а я…

- А ты кончила, пока он говорил по телефону.

Розовый румянец окрашивает ее щечки.

- Это было так…

- Плохо? – шепчу я. Ртом я прислоняюсь к ее уху, и она в ответ извивается, наклоняя ко мне голову, выпуская негромкий стон. – Чем-то, что хорошенькая маленькая дочурка проповедника никогда бы не сделала?

- Вот именно, - бормочет она. – Это… Самое худшее, что я могла бы придумать.