Кроме того, Джасинда писала о своей подруге Лиззи, которая была почти членом семьи. Лиззи, недавно вышедшая замуж за виконта, ждала своего первенца.

Сама Джасинда была замужем за маркизом, которого она называла Билли и считала самым замечательным человеком на свете. Сестра выражала уверенность, что Джеку он непременно понравится. Далее шли бесконечные описания успехов ее любимого сыночка Бергарда: первые шаги Берри, его первые слова. Было ясно, что золотоволосый Берри – самый чудесный малыш из всех, кто когда-либо рождался на свет. У Иден слезы выступили на глазах от умиления.

Каждое письмо леди Джасинды кончалось одними и теми же словами:

«Дорогой брат, благодарю тебя за подарки. Возвращайся скорее домой. Мы всегда рады тебя видеть. Твоя любящая сестра Джас».

«Если бы у меня была такая семья, – думала Иден, – я бы никогда никуда не уехала».

Очевидно, Джек придерживался иного мнения. Даже на Ямайке его считали одиночкой. Интересно почему?

Вопрос этот обеспокоил Иден. Она размышляла над ним, по очереди складывая в сундук письма, оружие, кубок и черный плащ.

Ясно было одно – нельзя позволить Джеку лишить ее разума. Если дело зайдет далеко и она выйдет за него замуж, то придется делить с ним эту его самоизоляцию точно так же, как прежде она делила одиночество отца. Бессмысленно надеяться, что она сможет изменить этого человека, надо принимать его таким, как он есть.

Сама Иден отлично знала, чего хочет, – нормальной жизни. Хочет обычных вещей, общества, шумных улиц, смеха, новостей. Она уже хлебнула одиночества и сыта им по горло.

Девушка привыкла смотреть правде в глаза. Да, ей нравится Джек, но надо защищаться. К чему связывать себя еще с одним изгоем? С равным успехом она могла бы остаться в джунглях и выйти замуж за Коннора.

Разница была в том, что с Джеком она чувствовала себя в безопасности.


Доктор сидел в тени квартердека на куче старых сетей с томиком Вордсворта на коленях. Чтением он пытался отвлечься от мучительного беспокойства о судьбе дочери. Внезапно его отвлекли резкий птичий крик и раскаты дикого хохота.

Прищурившись сквозь очки, он посмотрел на корму и увидел, что они снова используют несчастную птицу в качестве мишени. Виктор стиснул зубы, понимая свое бессилие. Он не смел ничего возразить.

Они с Коннором обменялись осторожными взглядами. К счастью, Виктор успел предупредить своего неразумного ассистента, чтобы тот сдерживал свой резкий нрав, иначе они оба погибнут.

Так уж случилось, что, направляясь в Англию, они попали на это проклятое судно и теперь были вынуждены наблюдать, как пьяный капитан борется со скукой и однообразием морского путешествия. Наблюдать и молчать, ибо любое возражение приведет к тому, что его просто выбросят за борт, а эти негодяи будут делать ставки на то, как долго он продержится на воде.

Вздохнув, доктор Фарради захлопнул книгу. Он покинул цивилизацию двенадцать лет назад. Очевидно, что нравы с тех пор не улучшились. Если бы не тревога за дочь, он никогда бы не вернулся к людям.

Да, с кораблем получилось неудачно. Доктор готов был признать, что им следовало отправиться с Джеком Найтом.

Когда Виктор прочел записку Иден, пускаться в погоню было поздно – наступила ночь, а река кишела крокодилами. Коннор был вне себя от гнева и тревоги, но доктору удалось с ним совладать, к тому же он очень верил в таланты дочери и сам обучил ее искусству выживания.

На следующий день им удалось найти спрятанное в мангровых зарослях каноэ Иден, но ни ее самой, ни «Ветра Фортуны» уже не было. Вскоре доктор и его ассистент попали в лапы береговой охраны испанцев. Подданные короля Фердинанда бесконечно допрашивали их о цели экспедиции в дельту Ориноко, и прошла целая неделя, прежде чем прибыли документы, подтверждающие разрешение вице-короля Каракаса на эти исследования. К тому времени множество ценных образцов были испорчены солдатами, которые бесцеремонно рылись в багаже. В конце концов, их отпустили, настоятельно посоветовав не возвращаться.

Больше всего в жизни доктор Фарради боялся потерять доступ в свой зеленый рай, но страх за дочь заглушил эти опасения.

Потеряв жену, он не мог потерять еще и дитя!

Успокаивала к тому же мысль, что в страшный момент пленения он успел предупредить взбешенного Коннора, чтобы тот помалкивал о визите Джека Найта и о мятежниках в Ангостуре. Растения, насекомые, рептилии – вот круг их интересов, а больше они ничего не знают.

Надо сказать, что на пляже, где их захватили, Коннору здорово досталось. Он отчаянно сопротивлялся, и Виктор боялся, что ассистента застрелят прямо на месте. У него и сейчас все тело было в синяках, а челюсть подозрительно щелкала при каждом движении.

Освободившись из испанских застенков, они поспешили на Тринидад, который принадлежал британцам, и сели на первый же корабль, направлявшийся в Англию.

Одноглазый и одноногий капитан с радостью воспользовался случаем и вместо денег взял дорогостоящее оборудование натуралиста, которое позже мог заложить.

«Морская колдунья», запущенный, протекающий двадцатипушечный фрегат с грязными палубами и оборванными матросами, выглядел неблагополучно даже на первый взгляд. В обычное время фрегат возил из Вест-Индии в Англию табак и сахар, но у Виктора было ощущение, что тут творятся и куда более мрачные дела, а если так, то он ничего не хочет знать. Его единственная цель – отыскать дочь, поэтому он не задавал никаких вопросов, что явно нравилось капитану.

Доктор и его помощник были готовы к испытаниям – затхлой воде, дурной пище, грязным койкам, но очень скоро выяснилось, что дело обстоит значительно хуже.

Капитан был грубым мерзавцем, хотя иного доктор и не ожидал. Команда относилась к нему с неприкрытой ненавистью. В воздухе витал дух мятежа. Должно быть, капитан его чувствовал и никому не давал спуску за малейшую провинность. Одного из матросов уже вышвырнули за борт, а двоих высекли. Но еще больше, чем угроза мятежа, Виктора беспокоило изменившееся настроение Коннора. Доктор понимал, что помощник – его единственная защита от необузданной злобы команды. С привычной наблюдательностью ученого присматривался он к происходящим в австралийце переменам, пытался разговорить его, но все было тщетно. Доктор очень остро чувствовал, что грядет взрыв. Возможно, Иден с ее женской интуицией догадалась о чем-то и потому отказалась выходить за Коннора замуж? Виктор пообещал себе, что впредь станет внимательнее прислушиваться к словам дочери.

– Виктор… – Низкий голос Коннора оторвал доктора от размышлений.

– Да, мой мальчик? – Виктор снял очки и с беспокойством посмотрел на товарища. – Что случилось?

Коннор сидел, уставившись в палубу, и не поднимал глаз.

– Это… Это я виноват в том, что она сбежала.

– Мы оба виноваты, друг мой.

– Нет. – Коннор посмотрел на него измученными глазами. – Если бы я был другим… Лучше… Я был ей не нужен, и она сбежала.

Виктор с грустью взглянул на помощника. Что тут скажешь? Сам он никогда не умел выражать свои чувства.

– Вы ведь знакомы с ним, с Джеком Найтом? Он не обидит ее?

Виктор тотчас вспомнил, с какой благоговейной осторожностью лорд Джек всегда защищал леди Мору.

– Нет, если в нем осталось хоть что-то от прежнего юноши.

Вечером весь корабль гудел от матросских пересудов о том, как кэп Джек позабавится сегодня ночью с малышкой, запертой у него в каюте. Спорили о том, сколько раз у него получится, а некоторые полагали, что, учитывая бешеный нрав беглянки, следовало бы сначала ее связать.

Обрывки разговоров долетали до капитана, и время от времени он одергивал своих молодцов, пытаясь изгнать из памяти преследующие его видения волшебного купания юной Нимфы по имени Иден.

Джек твердо решил держаться от нее подальше. Когда ему понадобится жена, он выберет покорную девушку, которая никогда и ни в чем не посмеет возразить своему господину. Иден совсем другая, ее вряд ли удастся усмирить.

Но как справиться с собой? Казалось, присутствие девушки изменило сам воздух на корабле. Джек везде ощущал ее запах, свежий, как роса, аромат ванили и орхидей.

Ища спасения в тяжелой работе, Джек целый день трудился на палубе, потом отправился в лазарет нагнать страху па Балласта. Хирург уже наложил несколько стежков на татуированную руку, куда нанесла удар Иден. Джек сообщил больному, что он с ним сделает, если тот посмеет еще хоть раз посмотреть в сторону девушки, и, удовлетворенный, поднялся на верхнюю палубу поспрашивать у офицеров, не купил ли кто-нибудь платье в подарок жене. Капитану не повезло, нашелся один только женский костюм для вакханки на празднике Нептуна, когда пересекают экватор. Наряд больше напоминал карнавальный костюм, чем платье для приличной женщины, но выбирать не приходилось.

– Да, странный рейс.

– Прикажу Мартину сшить ей приличную одежду. У нас в трюме несколько рулонов отличной ткани.

– Джек… – Трайерн опустил взгляд.

– В чем дело?

– Вы… вы ее не обидите?

Капитан саркастически приподнял бровь:

– Ты о чем, Кристофер?

– Я знаю, вы хотите ее…

– Не беспокойся, она под моей защитой. Команда может думать что хочет, но ты же меня знаешь.

– Я так, на всякий случай.

– Черт возьми, это я должен бояться. Моя жизнь в ее руках, я же оставил ее в каюте, где полно оружия.

– Неужели вы забыли? Помните, что она сделала с Балластом?

– Кто сказал, что забыл? Просто у леди не будет причины защищать свою честь с помощью ножа. Я не дам ей повода.

– Кстати, меня удивило, что Балласта не выпороли.

Джек поморщился. В рейсах периодически возникала необходимость в наказаниях, и порка была общепринятой процедурой. Но кому это может понравиться? Однако Трайерн был прав: матросы знают, к чему ведет нарушение дисциплины, а теперь они видели, что Балласту все сошло с рук.