Александр Гордиенко - Эффект женщины

– И что же, они не воспользовались советом?

– Настоятельница сказала, что у них все простыни старые и ветхие. Веревки из этих простыней не выдержат веса и одного человека, не говоря уж о нескольких. Война. Монастырь не мог себе позволить приобрести новые крепкие простыни. Да и не смогут монахини спуститься по канату на 50-метровую глубину.

– А о тайном ходе, выходит, настоятельница не знала?

– Никак нет, господин штурмбанфюрер. Она и сейчас не знает.

– Вы ей не сказали? Почему?

– Потому, что у меня не было приказа. Потому что если по нему уйдут монахини, по нему за нами могут пойти русские.

Штурмбанфюрер несколько секунд с недоумением на лице изучал сидящего напротив него лейтенанта. В результате чего недоумение на его лице трансформировалось в легкое презрение, а голос приобрел сарказм.

– Значит, горстка русских считает своим долгом отдать свои жизни за честь, жизнь и достоинство наших женщин, а мы, наследники Великого Зигфрида, прикрываясь их жизнями, будем спасать свои задницы? Сколько их там?

– Монахинь? Сорок три…

– Ясно. Но я имел в виду русских. Сколько их там?

– В живых осталось человек десять. Остальные – либо ранены, либо убиты. Монахини выносят с верхней обходной площадки раненых, укладывают во внутреннем дворе и оказывают им помощь: перевязывают, дают воды…

– Мы обязаны им помочь!

– Русским?! – в глазах лейтенанта было столько неприкрытого удивления и непонимания… этого не может быть, потому что не может быть никогда!

– Мы должны вывести монахинь через ход. А с русскими… это уж как карта ляжет. Этих русских я не хотел бы убивать. Война и так проиграна. А людей чести не так уж и много осталось.

Офис телекомпании. Кабинет Железнова

Через 4 месяца и 15 дней после точки отсчета. Четверг. 10.09

– Ну что, коллеги, – Железнов сидел на столешнице своего рабочего стола и обращался к Науму и Андрею, привычно расположившимся по сторонам полукруглого стола у стены напротив Железнова, – прошел месяц, как мы запустили свои боевые счета, и настало время подвести первые предварительные итоги.

– Саня, а почему ты называешь нас коллегами, тем более при обсуждении данного вопроса? – Наум прищурил один глаз, задавая этот вопрос. – Почему не друзья?

Железнов явно не ожидал такого вопроса, однако ответил мгновенно:

– Наум, если ты заметил, за все годы нашего общения я ни разу не обращался к тебе «друг мой», хотя я тебя считаю самым близким своим другом. Одним из очень немногих, – Железнов говорил очень серьезно. – Это слово я практически никогда не произношу вслух, потому что очень дорожу его единственным смыслом – «Друг». И когда я вижу, что человек в электронном письме или с микрофоном в руках обращается к сотне человек: «Друзья мои!», я этому не верю, и меня от этого коробит. Вот так.

– Извини, Саша, – более серьезного Наума, наверное, никто никогда не видел. – Я понял тебя. И… спасибо тебе. Ну, хорошо, коллеги, – в глазах Наума появилась хитринка, – раз уж у нас деловая встреча, то где кофе?! Замечательный кофе, который мог бы стать хорошей традицией на наших совещаниях?

– Вымогатель, – констатировал Железнов и потянулся к трубке внутреннего телефона:

– Алина, добрый день! Это Железнов. Тут у меня собрались вымогатели и шантажисты. Приставили нож к горлу – хотят кофе… Да, волшебного, бразильского из твоего итальянского автомата… Сколько шантажистов? Двое. Плюс один шантажируемый… Ага, я… Да неправда, я овечка безобидная… Алинка, пожалуйста, не в службу, а в дружбу… Спасибо тебе! Я перед тобой в долгу. …Да, в неоплатном.

Железнов положил трубку и развернулся к «шантажистам и вымогателям»: – Щас принесет. Ну а пока кофе варится, продолжим. Как вы знаете, мы запустили четыре боевых счета с интервалом от двенадцати часов до суток…

– А это зачем? – подал голос Наум, который ориентировался далеко не во всех деталях проекта.

– Для того чтобы у них у всех были разные точки входа в торги. Соответственно у каждого счета – своя траектория движения. Это позволяет нам хеджировать свои расходы…

– Чего-чего?! – на лице Наума присутствовало искреннее негодование. – Издеваешься?! Да?! Над бедными и убогими! А по-русски? По-русски нельзя говорить? Нутром чувствую иностранщину – «хекширование» какое-то!

Железнов видел, что Наум играет, но воспринимал это на уровне данности характера друга, тем более что тот хочет искренне понять, о чем идет речь, хотя бы на уровне своего восприятия.

– Ты прав, Няма. Вопрос терминологии очень важен в науке, да и в обычной жизни – тоже. Очень важно, чтобы все вкладывали в один и тот же термин одинаковый для всех смысл. Так вот, хеджирование – это процесс, направленный на снижение рисков. Как правило, он используется в финансовых операциях с акциями, когда в один пакет включаются высокодоходные, но в силу этого – и более рисковые акции, а также – стабильные акции с низким доходом. Это позволяет в целом не понести больших убытков: в случае потерь по рисковым акциям, небольшой доход по стабильным акциям частично компенсирует потери.

– Ну ты и объяснил. Спасибо тебе, – в голосе Наума присутствовал сарказм.

– Хорошо. На понятном тебе языке: если ты проводишь дорогостоящую съемку, допустим, крупную батальную сцену с участием сотен человек, техники, пиросредств, то ты можешь снять ее и на одну камеру, и на пять. Ты на сколько камер будешь снимать?

– Не меньше шести, если крупная батальная.

– А почему?

– Потому что одна камера может отказать, может быть расфокус, может оператор не сработать, батарея сесть… да мало ли что. А если снимать на шесть камер, то это наверняка – и ракурсы разные, и планы общие и средние, и если одна какая-то камера откажет, то не нужно делать очередной дубль, который стоит времени и больших денег массовке, перезарядки пиротехники и… да чего я тебе говорю, сам все знаешь.

– Вот видишь. И при этом ты понимаешь, что если снимать на одну камеру одним оператором, и все пройдет хорошо, то это дешевле, чем закладываться под шесть камер с шестью операторами.

– Конечно!

– Так вот это и называется хеджированием: ты сознательно увеличиваешь стоимость съемки с шестью камерами, понимая, что если одна не сработает, то убытки от повторного дубля будут в сотню раз больше, чем затраты на использование шести камер.

Наум с удивлением смотрел на Железнова – надо же, все так просто, если по-человечески объяснять.

– Я понял тебя, Саня. Я теперь всем буду рассказывать, что у меня не цацки-пецки на съемках, а что бюджет на производство и смета составлены с учетом хед… хед… – Наум умоляюще посмотрел на Железнова.

– Хеджирования.

– Вот именно – хеджирования! Саня, ты даже не представляешь, какой (!) инструмент ты дал мне в руки для вышибания нормальных денег на съемки!!! – на лице Наума нарисовалось хищно-платоническое выражение. – Очень полезно! Продолжаем обсуждать… движение валютных бабок на рынке, – Наум на секунду задумался: чегой-то такое он произнес, и сам же неприлично заржал.

Под общий смех раздался стук в дверь. Сидевший ближе всех к двери Наум дотянулся до ручки.

– Кофе заказывали? – на пороге с подносом в руках стояла улыбающаяся Строева. – Чего это вам так весело?

– Да это тут Наум «движение финансовых инструментов на валютном рынке» сократил до «движения старых валютных проституток на центральной площади», – пояснил Борисов, продолжая хихикать. – В общем, извратил и опошлил.

– Чего ржете, охламоны? – Наум пытался выкрутиться из пикантной ситуации. – Это у меня от недостаточного словарного запаса…

Все грохнули от смеха.

Наум понял, что единственный путь к прощению – изобразить крестьянина из глубинки:

– Эта… значить… слова-то все городские, неведомые мне… без надобности которые… у нас на засейке… да… так колею для телеги и не проложить по болоту-то… а оно вон как…

Перевоплощение, как всегда, выглядело гениально: сгорбился, глазами из-под бровей зыркает, и ощущение, что на ногах лапти плетеные.

– Няма, – Железнов широко улыбался таланту друга, – все-таки дремучесть у тебя лучше всего получается. На уровне врожденной. Ну, все, хватит. Катя, спасибо за кофе, вовремя и, – Железнов взял чашку в руки, ощутил аромат, – обалденно. А что Алина? Обещалась. А тут – ты.

– Железнов, – глаза у Кати метали изумрудные молнии, – если ты еще раз моей секретарше что-нибудь пообещаешь, я ее уволю!

– Это как-то на тебя не похоже, – Железнов скрестил руки на груди. – Ты что, почувствовала себя Владычицей?

– Да я на Змей Горыныча похожа, когда кто-то начинает кокетничать с тобой. Все. Проехали, – и моментально поменяв металл на бархат, кротко поинтересовалась: – А можно я поприсутствую здесь?

– Оставайся, – Железнов не выдержал и добавил: – Я свободный человек и…

– Да, дорогой, – перебила его Катя, – извини меня за вспышку. Больше ты такого не увидишь.

– Хорошо. Продолжим…

Наум повернул голову к Борисову:

– Прям семейная сцена. Не находишь?

– Ребята, – Катя обращалась сразу и к Науму и к Борисову, – я же извинилась. Забыли. Хорошо?

– Итак, – Железнов отставил чашку и вновь взял листочек в руки, – обобщу сказанное ранее. В течение месяца у нас торговали четыре боевых счета, запущенные по схеме хеджирования…

– А что такое хеджирование? – вскинулась Екатерина.

Все грохнули от смеха.

– Это тебе Няма разъяснит. После совещания. Он теперь у нас ведущий специалист по данному вопросу.

– А что, и объясню. Подумаешь, хеджирование…

– Так вот, за счет использования принципа взведения ордеров, а также за счет использования ордеров-перевертышей нам удалось достичь средней ежемесячной доходности на счет в 20 процентов. Если посмотреть на конкретные счета, то доходность каждого счета лежит в пределах от 16-ти до 24-х процентов…