Александр Гордиенко - Эффект женщины

Не ожидавший ее появления Железнов буркнул:

– Ааа… Это ты? Проходи. Какими судьбами? Присаживайся, – кивнул на «пьяный» стульчик возле круглого полустола.

– Александр, я хотела бы с вами работать. В вашей команде, – Катя попыталась взять быка за рога.

В это время Оберст неожиданно сделал «вертолет» (вытянулся, взъерошился и быстро-быстро захлопал нерасправленными крылышками по своему телу) и некстати озвучил:

– Маша!

Железнов усмехнулся:

– Нет, Оберст, это не Маша. Это Катя. Но тебе «сподручнее» произносить Строева. Стр-р-р-о-е-ва, – еще раз произнес по слогам Железнов, указывая рукой на Екатерину. Оберст, как водится, три раза открыл и закрыл клюв, пытаясь по слогам про себя произнести новое слово. Однако, видя, что Железнов не настаивает на продолжении, подтянул одну лапу под себя и перешел в режим созерцания. В данном случае – Строевой.

– А кто такая Маша, Оберст? – включилась Строева. Екатерина слегка прикусила губу: «Даже попугай у него знает, кто такая Маша». Строева из досье прекрасно представляла, кто такая Мария Николаевна Азарова, однако для Железнова она должна была демонстрировать неведение, чтобы не выдать свой интерес к нему и ко всему, что его окружает.

– Тебе что, денег не хватает? – Железнов явно проигнорировал вопрос про Машу. – Ответ – нет.

На лице Екатерины ничего не изменилось – по-видимому, она и не ожидала другого ответа от Железнова.

– Почему нет? Деньги меня не интересуют – бюджет программы увеличивать не нужно.

– А в качестве кого, Екатерина? – Железнов уселся в свое кружащееся кресло. – Программиста? Оператора? Редактора? Или ведущего? Что ты умеешь?

– В качестве второго ведущего я вполне смогла бы…

– Ага! – в голосе Железнова появилась ирония. – Чтобы все зрители и жюри пялились только на тебя! Да и девочки на подиуме… – Железнов энергично махнул рукой. – Неужели ты не понимаешь, что они все будут чувствовать себя ущербными на твоем фоне?! Может быть, и не все. Но большая часть – точно! Категорически нет!

– Хорошо. Но я могу быть вашей помощницей…

– «Вашей» в смысле моей или нашей с Наумом?

– Железнов, а скажи мне, вот что такое нужно сделать, какой такой подвиг совершить, чтобы называть тебя на «ты»? – Строева смотрела прямо в глаза Железнову.

«Странно, – Железнов всматривался в глаза Екатерины, которые потеряли свой изумрудно-холодный цвет и выглядели серыми, – сильно нервничает. С чего бы? Может, освещение не то? – Железнов кинул взгляд на окно. – Да нет, как обычно. Очень странно». Однако делиться своими впечатлениями с Екатериной он не собирался.

– Зачем тебе это?

– Потому что я так всегда к тебе обращаюсь, когда разговариваю с тобой.

– Ты – со мной?! И когда же это ты со мной разговаривала? Дней десять не пересекались.

– Двенадцать. Я имею в виду мои внутренние споры-диалоги с тобой. В голове. Железнов! Ну, пожалуйста! – глаза у Кати стали абсолютно голубыми, по-видимому, ее внутреннее напряжение достигло максимальной точки.

– Нам с тобой не о чем спорить.

– Железнов!

– Ладно. Токмо исключительно из-за того, чтобы избежать раздвоения моей личности в твоей голове, – Железнов вяло улыбнулся. – И контрамоции.

– Контра… чего? – на лице Екатерины обозначилось явное непонимание.

– Контрамоции. Развитие личности в двух противоположных временных потоках. Почитай «Понедельник…» Стругацких, узнаешь.

– Какой понедельник?

Железнов несколько жалостливо посмотрел на Строеву.

– Ладно, проехали, не заморачивайся.

– Спасибо тебе, Железнов! – Строева радостно улыбалась. Глаза приобрели исходный изумрудный цвет. – Ты не пожалеешь!

– Это не означает, что я взял тебя в команду.

– Сейчас это не важно, – Строева выглядела счастливой. – Пойду, схожу к Рокотову – предложу себя в качестве пресс-секретаря телеканала.

– Ты думаешь, что он ждет тебя? И что для этого достаточно только внешней привлекательности? Еще говорить уметь нужно.

– В каком смысле? Английский у меня свободный…

– Четко и правильно, – перебил Железнов, – не путая ударения. И понимая, о чем идет речь. Большой вопрос – возьмет ли тебя Рокотов.

– Я попробую. В любом случае я что-нибудь придумаю: я покупаю этаж двумя этажами выше.

– Ни-че-го себе, – растянул по слогам Железнов. – Хотя… да. Я как-то не сразу сообразил, что тебе все равно, что покупать: что чашку кофе, что этаж… или остров, – Железнов достал пачку сигарет. – А зачем?

– Буду создавать кинокомпанию.

– Что?! Извини, я не оригинален – а зачем? Ты же не представляешь, что это такое – кино снимать!

– Мне нужно чем-то заниматься, я не хочу валяться месяцами на средиземноморье или тихоокеанье… А потом… Я рассчитываю на вашу с Наумом помощь, двух самых бескорыстных людей, которых я знаю…

– Всего-то. И не надейся.

– …и единственных людей, которые говорят мне все, что они обо мне думают.

– Ага, – Железнов усмехнулся каким-то своим мыслям. – Ну, разве что только ради этого. В виде психологической разрядки.

(3)(1) Апрель 45-го

Квартира Железнова

Через пять дней после точки отсчета. Вторник. 22.17

Сидя перед «чистым листом», в данном случае – перед пустым экраном компьютера, Железнов размышлял, с чего начать: с плана сценария, с изучения исторической эпохи или – с изложения тезисов основной идеи…

Железнову было немного не по себе: пообещал Науму написать сценарий, от которого тот не сможет отказаться. И это при условии, что сценариев-то он, Железнов, никогда и не писал. «Да-а, несколько самоуверенное заявление. Но что сказано, то сказано. Обратного пути нет. И Наума подвести не имею права – вон как у него загорелись глаза. Да и себя уважать перестану, если не получится».

Почему-то вспомнилось, как в незапамятные времена он, молодой и дьявольски талантливый ученый, так же сидел за столом перед чистым листом бумаги и готовился написать свою первую фразу в диссертацию. Фразу Железнов сейчас не вспомнил бы и под страхом казни, а вот ощущение благоговения перед наукой, ощущение ответственности не более и не менее как перед всем человечеством, которому он хотел предложить новые решения в достижении значимых результатов на мировом уровне новизны, это ощущение осталось. Как и осталось воспоминание, что тогда от нахлынувших на него чувств первую фразу он выписывал каллиграфическим почерком дрожащей от волнения рукой.

Железнов усмехнулся: уже через полгода с него слетела вся (!) пафосность процесса – уверенной рукой он черкал и правил все, что ему не нравилось из уже написанного им, замазывал формулы и поверх небрежно рисовал более точные и совершенные, распечатки ЭВМ доказывали ему «Да, такого еще не было», а он воспринимал это как само собой разумеющееся, для того и голова «дадена».

«Ну, что ж, для того чтобы что-то сделать, нужно делать, а не думать, как это сделать», – Железнов принял решение использовать один из основных своих тезисов «по жизни». Он немного подтянул компьютер к себе, чтобы было удобнее печатать, и набрал первую строку: «Австрия. В 30-ти километрах от восточной границы. 15 апреля 45-го года…»

Австрия. В 30-ти километрах от восточной границы

15 апреля 1945 года. 15.30 по местному времени

Штурмбанфюрер СС Линц аккуратно пригнул ветку ели и в очередной раз поднес бинокль к глазам. Отличная цейссовская оптика моментально приблизила стены монастыря. То, что предстало перед глазами – ожесточенный бой между русскими и немцами, штурмбанфюрер видел десятки и сотни раз. Более того, в большинстве случаев он сам был участником подобных смертельных схваток.

Опытный глаз сразу выхватил главное: в монастыре было окружено до взвода соотечественников (по интенсивности огня со стен Линцу достаточно быстро стало ясно – человек двадцать, не больше), атакуемых русскими. Странными русскими. То, что это не боевые подразделения – было видно и не вооруженным взглядом: глупая, бессмысленная атака… неоправданные потери без артподдержки… хаотичная стрельба… хоть и интенсивная. Нет. Русские сейчас так не воюют. Научились. Или мы их заставили научиться.

– Генрих, – не опуская бинокля, Линц вполголоса обратился к находящемуся в трех метрах от него оберштурмфюреру СС Генриху Гартвигу, также из-за укрытия наблюдавшему за происходящим. – Генрих, у вас нет ощущения иррациональности происходящего?

Гартвиг, истинный стандарт офицера СС – высокий блондин с голубыми глазами, около тридцати, в ладно пригнанной форме, практически в начищенных сапогах и с массой других достоинств, наглядно демонстрирующих «превосходство» арийской нации над другими, аккуратно придержал ветку высокого кустарника, опуская бинокль, неспешно развернулся в сторону командира:

– Так точно, господин штурмбанфюрер. Очень странно.

– Что странно? Что какому-то тыловому русскому генералу захотелось поиграть в войну?

– Никак нет, господин штурмбанфюрер. Странно, что из монастыря стрельба ведется из русского оружия. Только из русского.

Офис телекомпании. Кабинет Железнова

Через неделю после точки отсчета. Четверг. 10.20 утра

– Ну, чего звал? – Железнов услышал за спиной голос Андрюхи Борисова, которому он пару минут назад позвонил и попросил его срочно зайти по неотложному делу.

Железнов оторвался от монитора компьютера, на котором изучал какие-то ярко-зеленые графики, и развернулся лицом к гостю. Андрюха – среднего роста, под сорок, коротко стрижен, волосы ежиком, взгляд умный, убежденный холостяк и гениальный программист по совместительству, с неизменным тетрадным листочком в руке для записи железновских предложений по совершенствованию программного обеспечения проекта «Она мне нравится».