– Кажется, я имею непосредственное отношение к пункту 8, – задумчиво проговорил Джин. – Я был так занят трудностями юного Карла, что забыл обо всем остальном. Я не знал, что диссертация идет тяжело.

– А чем, по-твоему, я все это время занималась у себя в кабинете? Почему у меня вообще нет жизни, как ты думаешь? Дон не говорил тебе, что я не успеваю с диссертацией?

Она говорила агрессивно, но я уловил и примирительные ноты.

– На самом деле нет. Мне кажется, вам с Доном надо многое обсудить, ну там, академический отпуск, физические нагрузки, запрещенные вещества… Я пойду перехвачу где-нибудь бургер, а завтра займусь поисками жилья.

Рози добилась желаемого, но по необъяснимым причинам отказалась от достигнутого.

– Нет, нет, извини. Поужинай с нами. О веществах и нагрузках мы поговорим как-нибудь в другой раз.

– Нам надо это обсудить сейчас, – вступил я.

– Подождет, – отрезала Рози. – Расскажи нам про Карла, Джин.

– Он считает, что мы с Клодией разошлись по моей вине.

– А если бы ты мог повернуть время вспять? – спросила Рози.

– Я бы ничего не стал менять ради Клодии. Но если бы я знал, как это скажется на Карле…

– К сожалению, прошлое нельзя изменить, – заметил я, желая вернуть разговор к теме практических решений.

– Признание собственной вины может оказаться полезным, – проигнорировала мои попытки Рози.

– Вряд ли Карлу этого будет достаточно, – ответил Джин.

Что ж, по крайней мере один пункт повестки дня мы поставили на обсуждение, хотя решение так и не нашли. Я вычеркнул его из списков Джина и Рози.

Дальше нам продвинуться не удалось. Рози достала из сумки большой конверт и протянула его Джину.

– Вот чем я занималась сегодня днем.

Джин достал из конверта лист бумаги и немедленно передал его мне. Это была сонограмма, предположительно с изображением Бада. На взгляд неспециалиста, оно ничем не отличалось от хорошо знакомой мне иллюстрации из Книги. Изображение было не таким четким, как картинка, которую я пять дней назад поместил на плитку «12-я неделя». Я вернул сонограмму Рози.

– Я полагаю, ты это уже видел, – сказал Джин.

– Нет, не видел, – отозвалась Рози и повернулась ко мне. – Где ты был сегодня в два часа дня?

– У себя в кабинете, проверял протокол исследования для Саймона Лефевра. А в чем проблема?

– Ты забыл про сонограмму?

– Нет, конечно.

– Почему тогда не пришел?

– А должен был?

Это могло оказаться интересным, но я не понимал, что мне там делать. Раньше я никогда не ходил вместе с Рози к врачу, и она со мной тоже. По сути, на прошлой неделе она впервые посетила акушера-гинеколога, который, предположительно, предоставил ей первичную информацию о протекании беременности. Если мне и надо было посетить врача вместе с Рози, то, конечно, для того чтобы мы оба располагали одинаковыми сведениями. Однако меня не пригласили. Сонограмма представляет собой прежде всего процедуру с участием технических специалистов и использованием технологий, а я по опыту знаю, что профессионалы предпочитают работать в отсутствие зевак, которые отвлекают их вопросами.

Рози медленно кивнула.

– Я пыталась тебе дозвониться, но телефон был выключен. Я подумала, что с тобой что-то случилось, но потом вспомнила, что я всего два раза сообщила тебе место и время и не уточнила: «Используй эту информацию для того, чтобы оказаться там».

Это было благородно со стороны Рози – взять на себя вину за недопонимание.

– Обнаружились какие-то дефекты развития? – спросил я.

На сроке в тринадцать недель сонограмма способна зафиксировать, например, дефекты развития нервной трубки. Я полагал, что, если бы возникли проблемы, Рози, как обычно, поставила бы меня в известность, точно так же как сообщила бы о потерянном в метро телефоне. Согласно статистике, приведенной в Книге, отклонения на этом этапе маловероятны. В любом случае я ничего не могу сделать для решения проблемы до тех пор, пока она не выявлена.

– Нет, дефекты не обнаружились. А если бы они нашлись?

– Зависит от их природы, очевидно.

– Очевидно.

– Значит, это хорошие новости, – вступил в разговор Джин. – Некоторые из нас изначально предполагают худшее, а некоторые предпочитают решать проблемы по мере их поступления. Дон относится к числу последних.

– Есть еще один пункт повестки дня, – сообщила Рози. – Забыла тебе сказать. Завтра вечером у меня групповые занятия. Здесь.

– Семестр еще не начался, – возразил я. – А тебе надо сосредоточиться на диссертации.

– Диссертация моя в полной заднице. За десять дней я ее не закончу.

– Не переживай, – сказал Джин. – Я договорюсь о продлении срока.

Рози покачала головой.

– Это Колумбийский университет. Здесь все делается по правилам.

– Это для простых смертных. Не напрягайся.

Рози действительно выглядела напряженной.

– Я поговорила кое с кем из администрации. Не могу сказать, что это помогло.

Джин улыбнулся.

– Я уже обсудил эту тему с Боренштейном. Если успеешь до начала клинической практики, все будет в порядке.

Групповые занятия грозили серьезными сбоями в моем расписании. Но Рози была перегружена, и я должен был помочь ей в эти непростые для нашей семьи времена. Так советовала Книга.

– Мне надо пересмотреть завтрашнее меню. Сколько человек придет? – осведомился я.

– Не беспокойся. Мы закажем пиццу. Один раз можно…

– Я не беспокоюсь. Я легко могу приготовить блюдо, значительно превосходящее пиццу.

– А может, вы с Джином сходите завтра куда-нибудь?

– Это более серьезная угроза для моего расписания, нежели увеличение количества ужинающих.

– Просто… ты же профессор, а они здесь будут впервые. Ты с ними не знаком.

– Очевидно, что должна случиться первая встреча. Я могу познакомиться со всеми сразу.

– Это чужие люди. А ты не любишь встречаться с незнакомцами.

– Студенты-медики. Завтрашние ученые. Псевдоученые. Мне есть о чем с ними подискутировать.

– Именно поэтому я хочу, чтобы ты прогулялся. Пожалуйста.

– Ты думаешь, что я буду помехой?

– Я полагаю, что мне нужно мое личное пространство.

– Все в порядке, – вмешался Джин. – Я пригляжу за Доном.

Рози улыбнулась.

– Прости, что вмешиваю тебя в это. Спасибо за понимание.

Она смотрела на Джина.


Когда на следующий вечер мы с Джином собирались отправиться в бар, позвонил Джордж.

– Дон, поднимайтесь лучше ко мне. Закажем пиццу. Я хочу кое-что обсудить с Джином, чтобы проверить его гениальность.

Я позвонил Дейву. Если Джордж платит и можно смотреть бейсбол, то местоположение второстепенно.

Во время перерыва после седьмого иннинга Джордж обратился к Джину:

– Я думал про то, что ты рассказывал насчет генетики. Довольно много времени на это потратил. Но вот объясни мне, почему один мой сын наркоман, а двое других – нет?

– Всего два слова: разные гены. Не скажу наверняка, но могу предположить, что в его организме наблюдается переизбыток гормонов, побуждающих его искать удовольствия.

Джордж явно заинтересовался. Джин продолжал:

– Все мы запрограммированы – генетически запрограммированы – на то, чтобы получать удовольствие и избегать негативных ощущений. В мире, где не существует искусственных препаратов, с этим не было бы проблем.

– Аяуаска, – отозвался Джордж. – Один раз попробовал, больше не хочу.

– В большинстве случаев мы не причиняем себе вреда. Вот вам и принцип, с которым согласны большинство психологов, но который прямо вытекает из генетики: люди повторяют себя.

– Откуда они знают, что надо делать в самый первый раз? – задал я очевидный вопрос.

– Они копируют своих родителей. В древности родители по определению были успешными людьми. Им удалось размножиться. Если вы хотите понять поведение отдельного человека, ключ в словах «повторяющиеся модели поведения».

– Он мне будет рассказывать, – заметил Джордж. – Я барабанщик. Повторяющиеся модели поведения. Одни и те же песни, тот же корабль, один маршрут.

– Почему вы продолжаете выступать? – спросил я.

– Хороший вопрос, – сказал Джордж. – Когда у меня появилась эта квартира, я думал, что перееду сюда и найду место, где раз в неделю буду играть на соло-гитаре. Я на гитаре тоже немного могу. Опять начну писать музыку. Каждый год я себе обещаю, что так и сделаю, и каждый раз возвращаюсь на этот чертов корабль.

Он поставил стакан с пивом на стол.

– Не хотите ли перейти на вино, джентльмены? Я купил ящик кьянти.

Джордж принес бутылку сассикайи урожая двухтысячного года, которая формально не кьянти, но производится в том же регионе.

– Боже, – сказал Джин, – для пиццы это немного слишком хорошо.

– Это для лучшей в мире пиццы, – сказал я, чтобы внести ясность, и все засмеялись. Ничего особенного, но мне было приятно, и я пожалел, что Рози отсутствует и не может разделить мою радость.

Джордж безуспешно пытался найти штопор. Решение представлялось простым.

– Я принесу свой.

Мой штопор, выбранный после масштабных исследований, по определению был не хуже или даже лучше того, что принадлежал Джорджу.

Я спустился этажом ниже и открыл дверь в квартиру, ожидая застать там множество студентов-медиков. Гостиная была пуста. Рози была в спальне. Горел свет, на кровати рядом с ней лежал открытый роман. На полу стояла единственная небольшая коробка из-под пиццы, на приклеенной к ней бумажке было написано «$14.50. Особый рецепт для любителей мяса». Рози спала.

19

– Что-то случилось? – спросил я Рози на следующее утро.

– Я собиралась задать тебе тот же вопрос. Ты провел в ванной больше часа.

Я перерисовывал Бада с сонограммы на плитку № 13. Сделать это оказалось труднее, чем воспроизвести линейные диаграммы, найденные в интернете. Но использование изображения представлялось разумным. Рози была права: интересно было бы наблюдать его в развитии.