Так в ее гардеробе произошли первые изменения, а потом и не только в гардеробе. Чувствуя себя немного глупо, Настя занялась изучением этикета, после чего расширила круг вопросов самосовершенствования, изучая то, чем интересуется сам Имагин, а еще… совсем уж краснея, Веселова занялась изучением вещей, которые должны были порадовать его в сфере, касающейся только их двоих, ну и записалась на уроки пол-дэнса, тоже, чтоб когда-то порадовать. Травмированная нога еще беспокоила, но не так сильно, чтоб чувствовать себя беспомощной.

Мандраж Насти, похоже, был слишком явно ощутим, именно поэтому Глеб и поехал выбирать платье вместе с ней.

Выбирали они долго и мучительно. Точнее мучилась Настя, а Глеб только смотрел внимательно, задумывался, а потом качал головой, веля мерить дальше.

Когда мужчине надоело сидеть на диване, шаря в телефоне, он переместился к кабинке, посмеиваясь над тем, как Настя ругается там сквозь зубы, снимая обтягивающее платье-чехол. Оно, по мнению Глеба, не подходило именно поэтому – слишком обтягивало. Нет, конечно, на встречу со своими родителями в таком пустить еще можно, тут-то он всегда рядом – в машину посадит, из машины в квартиру доставит, а потом в обратном порядке, но… Если вдруг Настя когда-то соберется куда-то еще… скандал им обеспечен.

Наконец-то стянув злосчастную тряпку, Настя яростно дернула штору, не обращая внимания на то, что осталась в одном белье, посмотрела на Глеба сначала гневно, а потом отчаяно.

– Может, ты без меня сходишь?

Имагин же окинул ее внимательным взглядом от носочков до самой макушки, мысленно поставил этому бельевому комплекту твердую четверку, для пятерки не хватало чулок, а потом быстро зыркнул в сторону, убедился, что консультанты не маячат на горизонте, втолкнул в примерочную, вминая спиной в зеркало. Сжал руками чашечки, а губами накрыл губы, чтоб Настин протестующий писк не достиг чужих ушей.

Оторвался далеко не сразу. Прежде исследовал не только скрытые тканью поверхности тела, но и кожу рук, живота, немного спины… куда достал.

– Ты чего, Имагин? Мы ж не эксгибиционисты… – а Настя откровенно офигела от напора.

– Отвлекаю, блин, – стиснув зубы, Глеб отступил, снова открыл штору, вышел, закрыл, после чего привалился к перегородке, выдыхая. Нет, ну ее-то, конечно, отвлек, а с собой теперь что делать? Он таки ее добрый самаритянин. Это правда. Ради нее – хоть звезду с неба, хоть в состоянии крайней возбужденности терпеть до дому.

А Настя в это время, жутко краснея, трясущимися руками пыталась натянуть на себя следующий наряд, чувствуя, как тело то и дело вздрагивает, а на губах загорается улыбка. Какой же он у нее… один такой.

Взяли они следующее по очереди платье.

Почему именно оно так понравилось Имагину, Настя спрашивать не рискнула. Может, надоело выбирать, может, это действительно было лучше других. Но знакомиться с родителями Глеба ей предстояло во в меру строгом глубокого коричневого цвета наряде.

Потом Имагин перенес еще и второй тур – покупку обуви, а вечером они вернулись домой довольными, но уставшими. Хотя довольной и уставшей вернулась Настя, а Глеб устал и удовлетворился только после того, как ему перепало вознаграждение за хорошее поведение.

***

День встречи с родителями Глеба приближался, Настя волновалась все больше, а Имагин был слишком занят на работе, чтоб дни напролет проводить, успокаивая.

Однажды Настя даже не выдержала, решила спросить совета у мамы. Это был очередной четверг, они сидели на кухне, Наталья пришивала пуговицы к сотворенному не так давно платью, а Настя делилась успехами на преподавательском поприще.

Там, как ей казалось, все складывалось чудесно. Она уже любила своих крошек, а они отвечали ей взаимностью. Мама улыбалась, хваля Настю, Андрей давно умотал к себе, сообщив, что слушать о танцульках ему не интересно.

Не выдержала Настя, когда до приезда Глеба, который должен был ее забрать, оставалось меньше получаса.

– Мам, мы с Глебом едем знакомиться с его родителями, – Настя выпалила, а потом уставилась в стол, тут же покрываясь пятнами стыда. Ей казалось, что права спрашивать что-либо у мамы, она больше не имеет, но не спросить просто не могла.

– Боишься? – Наталья же даже виду не подала, что расстроилась или разволновалась. Посмотрела ласково, отложила шитье, взяла ее ладонь в свою.

– Очень.

– А я рассказывала, как с твоей бабушкой знакомилась?

Настя мотнула головой, позволяя Наталье начать рассказ. Он был длинным, красочным, волнительным, но с очень даже хорошим окончанием. Антонина приняла ее. Приблизительно то же, по словам мамы, светило и Насте. Нервов не избежать, но исход непременно будет положительным.

Матери Настя поверила, приободрилась, а еще не могла нарадоваться тому, что этот разговор стал огромным шагом по минному полю чуть ближе к противоположной стороне.

Наталья постепенно привыкала. Часто созванивалась с Антониной, слушала ее советы, пыталась им следовать, пыталась учиться жить в новых обстоятельствах. Да, пусть путь этот нельзя было назвать стремительным, но она старалась, как могла.

Даже уже за выруливающей из двора машиной Имагина, в которую садилась Настя после домашних посиделок, Наталья могла следить спокойно. Возможно, когда-то созреет и для новой встречи. Созреет она, созреет он.

А знакомство с родителями Глеба действительно прошло для Насти лучше, чем она надеялась.

Стоило увидеть этих людей впервые, как страх пересилил любые чувства.

Имагину Настя никогда бы не призналась, но больше всего встречи она боялась, потому что элементарно не знала, как отреагирует на появление и этих людей из своего прошлого в новом амплуа. Девушка очень волновалась, что стоит ей увидеть Северовых, и воспоминания тут же накроют новой волной, заставляя возненавидеть их. Девушка не могла ненавидеть Глеба, но боялась, что их-то сможет.

Повезло, нервничала так, что забыла обо всем, даже об этом.

Юрий оказался мужчиной в годах, очень солидным и серьезным. Он хмурился, глядя на сына и на его избранницу, покашливал, задавал вопросы, а потом смотрел неотрывно, слушая ответы. Но не потому, что хотел напугать, по нему было видно – он такой всегда.

Насте казалось, что справилась она неплохо, а Глеб здорово ей в этом помог – забросил руку на спинку стула, будто ограждая и одновременно делая акцент на том, что они выступают тут единым фронтом. Хотя против отца можно было не выступать, а вот Татьяна, мать Глеба, весь вечер смотрела на Настю насторожено. Не брали женщину ни похвалы ужина, ни восхваления интерьеров и характера сына. Немного смягчилась она только после того, как они с Северовым старшим выходили, вроде как распорядиться насчет десерта, хотя Глеб Насте на ухо признался, что отец сейчас будет усмирять мать.

Как в их семье происходит усмирение, Веселова не знала, но до них с Глебом доносились отголоски беседы, которых было достаточно для того, чтоб девушка поняла – обитателям этого дома принять их с Глебом тандем тоже непросто.

***

– Да она же всю жизнь будет у него перед глазами мелькать! – Татьяна злилась. Злилась на мужа, выведшего ее из гостиной под предлогом того, что пора бы распорядиться относительно десерта. На сына, влюбившегося в единственную в мире девушку, одобрить которую она не могла… Не могла из-за любви к нему. На эту девушку, за то, что вечно будет маячить у сына перед глазами, не давая забыть то, что он и так забыть не смог бы. На себя, что не уберегла, не защитила, не смогла повлиять ни тогда, семь лет тому, ни сейчас…

– Тише говори, – Юрий же облокотился о поверхность стола, следя суровым взглядом за тем, как жена мечется по кухне.

– Ты не понимаешь, – тон Татьяна сбавила, остановилась, повернулась к супругу. – Ты не понимаешь… Она вечно будет напоминать ему о том, что он ей обязан! Вечно будет давить на вину! Он теперь у нее на крючке… А может… Может она вообще так отомстить хочет? За отца?

Избранница сына казалась Северовой хищницей. Ну и что, что выглядит девушка сущим ангелом? Ну и что, что смотрит на Глеба влюбленными глазами? У нее в руках бомба. Бомба, способная нанести сыну непростительный ущерб. И эта милая девушка в любой момент может разжать пальцы, разнося к чертовой бабушке сердце, душу, личность ее сына. И что самое страшное – у него такой же влюбленный взгляд, а значит… скажет прыгнуть в пропасть, он прыгнет. Решит отомстить за отца, он даже сопротивляться не станет… А потому его нужно спасать… Срочно спрятать, забрать, защитить, спасти…

– А теперь слушай меня, – все эти отчаянные мысли, видимо, пронеслись по лицу женщины. Именно поэтому, дальше Юрий говорил жестко и безапелляционно. – Это выбор нашего сына. Сознательный, взрослый, личный. Он выбрал именно эту девушку. И этого достаточно, чтобы мы его выбор одобрили. Поняла?

Татьяна собиралась возразить…

– Он. Так. Решил. Что непонятно?

– Он не понимает, насколько это опасно…

– Что опасно?

– Она… Она опасна…

– Она – Настя. Избранница нашего сына. Девушка, которую он привел к нам затем, чтобы представить. Не спросить разрешения, не ради одобрения. Он просто ставит нас перед фактом, Таня. И это нормально. Если бы я спрашивал у своих родителей, одобряют ли они тебя… Глеб у нас не родился бы. Потому делай так, как я говорю, и выбрось из головы эту паническую придурь. Ясно?

Северова прерывисто кивнула.

– Хорошо, тогда сейчас мы возьмем торт, вернемся, и ты не будешь больше смотреть на Настю волком. Не будешь смотреть так, как она-то на нас не смотрит. Хотя могла бы, помнишь об этом?

Снова кивок.

– И он действительно у нее на крючке, Тань, – уловив смену в настроении жены, Юрий тоже немного расслабился, выпрямился, подошел. – Любит он ее, – а потом обнял, поглаживая по подрагивающей спине.

***

Когда чета Северовых вернулась, Татьяна пыталась проявить радушие куда старательней.

Но спокойно выдохнуть Настя смогла только после того, как Глеб завел мотор в машине, выруливая на дорогу.