Мария Акулова - Эффект бабочки

– А мне не нужны деньги, и меня никто не выгонял. И в калеки не записывал.

Ответ у Алины получился грубым, но от этого не менее правдивым.

– Ладно, что я буду тебя уговаривать? – собрав дреды резинкой, Алина наклонилась к чашке, допивая кофе, а потом встала. – Если заинтересует, позвонишь, я дам номер человека, который нашел меня. Если все же нет – буду только рада. А мне пора… на тренировку.

Бросив купюру на стол, девушка наклонилась к Насте, клюнула задумчивую девушку в щеку, а потом вышла из кафе, возвращаясь в нужное здание.

Настя же еще какое-то время сидела, следя за тем, как по улице проносятся машины. Зря она надеялась на то, что предложение Алины станет реальной помощью. Танцевать на тумбе – это унизительно. Да и что она скажет маме? А вдруг из Андрейкиной школы кто постарше заявится, а там она? Или сам Андрейка? Хотя нет, Андрюша еще маленький. Но через пару лет…

Нет, это определенно невозможно. Потом ведь это вечным клеймом на лбу останется. Ночная бабочка из 'Бабочки'. Да и не сможет она. Просто не сможет. Застесняется, стушуется, со стыда сгорит, расплачется…

Нет-нет-нет. Ситуация у нее не настолько безнадежна, чтоб хвататься за подобные предложения. Настя достала кошелек, вложила купюры в счет, забросила рюкзак на плечи. Она будет что-то искать, прошерстит интернет, сходит в школы, и обязательно что-то найдется. Непременно.

***

– Ну как, Настён? – стоило дочери показаться на пороге кухни, Наталья Александровна улыбнулась, схватила полотенце, вытерла о него руки, а потом подошла к девушке, целую в щеку.

– Могло быть хуже, – Настя вымучено улыбнулась, прошла в небольшую уютную комнатушку, опустилась на угловой диванчик.

Все в их квартире было небольшим, аккуратным, уютным. Когда-то папе дико повезло унаследовать этот маленький мирок за двоюродной бабушкой, которую тот невероятно любил, ценил, ухаживал до последнего. Причем ухаживал чисто по-человечески, а не с мыслями о том, что когда-то получит вознаграждение за свой труд. Он вообще был человеком сердешным и искренним. Не юлил, не таил, не притворялся, делал добрые дела потому, что хотел, а не потому, что продумывал возможную выгоду на два хода вперед. Видимо, за это его и любили. За это когда-то полюбила мама, коллеги, друзья, а Настя любила его просто потому, что это был ее папа.

Девушка окинула взглядом кухоньку, в миллионный раз умиляясь цветочным обоям на одной стене, веселенькой плитке им в тон на фартуке, финтифлюшкам, которые были так дороги маминому сердцу, а потому висели, стояли, лежали то здесь, то там. Часики в виде тарелки, горшки с фиалками на подоконнике, вышитая своими руками скатерть с такими же цветами, как на обоях, серьезный домовой, следящий за происходящим вокруг с высоты своего убежища на холодильнике.

Наталья Веселова вкладывала душу в эту кухоньку. Вкладывала почти так же рьяно, как когда-то в мужа, в детей, в их светлое будущее.

Перед Настей опустилась тарелка с сырниками, пиала с вареньем, поймав полный восторга взгляд дочки, Наталья подмигнула, а потом снова отвернулась к плите, выключила чайник.

– Андрюша, завтрак! – крикнула, разливая кипяток по чашкам, а потом перебрасывая чайный пакетик из одной, в другую.

Обычно, каким бы поздним завтрак ни был, к нему Андрюша не спешил. Сначала ему положено было провести ритуал по проверке всех доступных соцсетей, потом выкормить жителей многочисленных ферм, которых на его телефоне было множество, и лишь потом можно было снизойти до умывания и утреннего приема пищи.

Поставив на стол три чашки, блюдце для себя и сына, Наталья опустилась на стул рядом с дочерью.

– Почему грустишь, сластёна? – подперев руками подбородок, женщина устремила внимательный взгляд на дочку. Сразу заметила, что Настя не в лучшем настроении, думала, показалось, а вот теперь понимала, что так и есть. Даже сырники не смогли помочь разгладить морщинку между бровей.

– Не грущу, просто… – девушка опустила сырник в варенье, а потом приподняла, задумчиво следя за тем, как тягучие капельки возвращаются в пиалу. – Я сегодня говорила с Петей…

Мама нахмурилась, но промолчала. Петр ей не нравился. Точнее когда-то нравился, но стоило узнать, как некрасиво он поступил с дочкой, вся симпатия улетучилась. Подумать только! Променять ее Настеньку, на какую-то вертихвостку! Тешил Наталью только тот факт, что Настенька не очень-то страдала, а еще вера в то, что он когда-то пожалеет, но Асю ему уже не видать.

– В общем, решила, что пока не буду с ними танцевать. Нога не пускает. Буду искать что-то другое, – девушка подняла взгляд, несмело улыбнулась. – Потерпишь лентяйку еще несколько недель, пока что-то найду? – посвящать родительницу в то, как именно она «решила» совсем не хотелось.

Конечно, она ожидала, что мама удивится. Подозревала, что расстроится. Даже готова была к тому, что начнет выпытывать, но нет.

Наталья какое-то время смотрела на дочку растерянно, а потом закрыла лицо руками, тяжело вздыхая.

– Меня сократили, Настён. Вчера.

Сердце ухнуло в пятки. Вот так, в один день их семейный мир – небольшая, но устойчивая лодочка – грозил пойти на дно. А то, что ее попросили из группы, вдруг потеряло ту значимость, какую имело еще минуту тому. Без маминой зарплаты они загнутся. Окончательно и бесповоротно.

– Как?

– Просто. Предупреждали давно, что всех не потянут, но я и подумать не могла, что доберутся до нашей бухгалтерии.

– И что теперь? – сырник снова нырнул в варенье, идя на дно посудины, этого не заметила ни одна из сидящих на кухне.

– Если б я знала, Настенька. Вчера и сегодня звоню по знакомым, пытаюсь хоть что-то, хоть как-то… Я уже и не помню, как это – искать работу, представляешь? Сколько я там просидела? Семь лет?

– Семь. – Столько же, сколько уже нет папы.

– Да, и теперь пытаюсь вспомнить, как это делают. Но всем молодых подавай. А на меня, сорокалетнюю, смотрят, как на умалишенную. Будто я в модели набиваюсь.

– Мамочка… – Настя прикрыла глаза, в сотый раз за день чувствуя горечь на языке. Все так сразу и так не вовремя.

– Ты только нос не вешай! – заметив, что дочь стала чернее тучи, Наталья как-то сразу забыла о собственных горестях, взяла дочкины руки в свои, заглянула в глаза. – Прорвемся, мы же всегда прорывались. Правда ведь? Да и нельзя нам грустить! Только подумай какая хохма – Веселовы, да грустят!

Настя кивнула, не чувствуя ни грамма уверенности в словах мамы. Всегда прорывались, но какой ценой? За счет здоровья, нервов, собственной гордости. И стоило только всему устаканиться, стоило успокоиться, стоило начать планировать, как все полетело в бездну.

– Оооо, сырнички, – в кухню смерчем влетел всклокоченный Андрей, шумно грохнулся на стул, схватил чашку с чаем. – Вы чего такие тихие? – и лишь забросив в рот вкусность, хмуро глянул на своих женщин. Иначе он их не называл. Помнил сказанные когда-то отцом слова и обязательно собирался их исполнять.

Он их защитник, кормилец, надежда и опора. Пусть пока только будущая.

– Ты слишком громкий, Андрюш, по сравнению с тобой все тихие, – мама потрепала сына по волосам, вновь надевая на лицо маску беззаботности.

Она не хотела загружать детей своими проблемами, просто сдержаться не смогла. Да и Настя все равно бы рано или поздно поняла, так зачем таиться?

– Мамуль, я на минуту, – высвободив руки, Настя поднялась, вытащила из кармана телефон, протиснулась между спинкой маминого стула и холодильником, молча переступила через подножку брата, выставленную по старой доброй традиции.

– Давненько я вас не била, Андрей Владимирович, – услышала мамино замечание насчет поведения сына будто издалека.

– Это чтоб она ворон не ловила! – и ответ брата тоже прозвучал откуда-то извне.

– Ешь лучше, – Настя бросила слова через плечо уже в коридоре, а потом прошла в свою комнату, плотно закрыла дверь, отошла к окну.

Алина взяла трубку на третьем гудке. Значит, тренировка закончилась, или где-то там, в самом родном зале, объявлен перерыв.

– Слушаю.

– Дай номер «Бабочки», хочу попробовать.

Алина хмыкнула, но поддевать не стала.

– Записывай.

Бабочки никогда не спят. (с)

***

– Хай, – Настя подняла руку в молчаливом ответе на приветствие, даже улыбнулась.

Месяц прошел с тех пор, как она стала одной из бабочек Баттерфляя. Себе девушка могла честно признаться – этот месяц был не лучшим, не самым счастливым, детям о нем Настя рассказывать не рискнула бы. Ни гипотетическим детям, ни абсолютно реальной маме с братом. Благо, гибкий график позволял увиливать от необходимости прямо объясняться с Натальей Александровной о том, почему в определенные ночи дочь пропадает. Иногда Настя объясняла все учебой, иногда халтурами, иногда просто не объясняла, а приходила под утро, целовала взволнованную маму, которая так и не смогла лечь, пока ребенка нет дома, а потом валилась лицом в подушку, забываясь тревожным сном.

Худшие ее страхи не оправдались, правда и сказкой этот месяц не стал.

Встречу в Бабочке ей назначили в ту же субботу. Возможно, раздумывай на том конце провода дольше, пригласи Настю на воскресенье, затея с треском провалилась бы. Девушка нашла бы сотню и тысячу более достойных, надежных и беспроблемных способов заработать. Но в тот день все казалось ей до ужаса фатальным и неисправимым.

Мама лишилась работы, денег у них почти не осталось, а со счета, который мог бы здорово помочь, снять деньги Наталья Александровна не позволит. Пока жива – к тем деньгам она не притронется.

Тогда, поцеловав маму перед выходом, на счастье, Настя вновь схватила рюкзак, помчала к метро. Всю дорогу до злосчастного места потенциальной работы мяла пальцы, борясь с нервозностью, кусала губы, то и дело, делая музыку в наушниках громче, чтоб заглушала назойливые панические мысли.