Карен Хокинс - Ее властелин и повелитель

– Возможно, я обнаружила что-то ужасно хорошее.

Тристан поднес к губам ее руки.

– Пруденс, я вел себя как последний болван. Сможешь ли ты простить меня? Я не могу обещать, что больше никогда не стану ревновать, но я, по крайней мере, постараюсь выбирать для выяснения отношений более подходящее место и время. Я понимаю, что расстроил тебя. Позволь мне загладить свою вину.

– Возможно, позволю, – сказала она, подивившись внезапно возникшей хрипотце в своем голосе, – но только на моих условиях.

Он помрачнел, хотя все еще улыбался.

– А ты в душе воин, не так ли, дорогая? Будешь сражаться до последнего дыхания?

– Я не люблю проигрывать, – сказала она, чувствуя, как подпрыгивает экипаж на ухабистой дороге. – Да и кому бы это понравилось?

– Значит, ты считаешь, что заниматься со мной любовью означает проигрывать? – Он хохотнул. – Думаю, что тебе надо заново определить, что ты подразумеваешь под словом «проигрывать». Или, может быть, мне следует помочь тебе дать определение этому слову? – спросил он, взглянув на ее губы. Она храбро посмотрела ему в глаза, хотя пришлось приложить усилия, чтобы не было заметно ее волнения.

– Что это ты затеял?

В его зеленых глазах сверкнул озорной огонек. Он медленно протянул к ней руки и расстегнул плащ. Снимая его, он ласкал кончиками пальцев каждый дюйм кожи, открывавшийся его взгляду. Движения его были неторопливыми, чувственными.

Она была уверена, что теперь они займутся любовью, и замерла в предвкушении.

Сняв с нее плащ, он чуть отодвинул ее в сторону. Оставшись без плаща и не ощущая больше тепла его тела, она вздрогнула от холода и обняла себя руками, наблюдая, как Тристан скатывает плащ, превращая его в нечто вроде длинного толстого каната.

– Что ты делаешь?

Он усмехнулся своей кривой улыбкой, от которой у нее всегда учащался пульс.

– Я собираюсь обозначить линию фронта, миледи.

Линия фронта. Ей это даже понравилось.

Он засунул один конец полученного жгута за спинку сиденья и проложил его по сиденью, так что другой конец свесился до пола.

– Вот, – сказал он и, откинувшись на спинку, полюбовался результатом своей работы.

Она взглянула на мягкое сиденье, обитое красным бархатом, которое было разделено ее плащом.

– Значит, эта сторона сиденья принадлежит мне?

– А эта мне, – сказал он.

– И мы должны развязать войну? На сиденье экипажа?

– Я предпочел бы назвать это борьбой. Чтобы ее можно было контролировать.

Ну что ж. Это звучало многообещающе. Несмотря на опасения, Пруденс даже улыбнулась.

– Боюсь, что справедливого матча не получится. Ты как-никак относишься к совсем другой весовой категории.

– Возможно, «бороться» не совсем правильное слово. Правильнее было бы сказать «соблазнять». – Он загадочно взглянул на нее. – Идея игры заключается в том, чтобы узнать, кто кого соблазнит пересечь первым разграничительную линию.

Соблазн. Такое короткое слово, а как много оно обещает.

– Что именно ты подразумеваешь под словом «соблазнять»? Оно может иметь множество разных...

Он развязал галстук.

Она тихо охнула и взглянула на окошки экипажа, прикрытые кожаными занавесками.

– Думаю, нам не следует...

Он отшвырнул галстук и также быстро снял жилет, бросив его на противоположное сиденье.

– Проигрывает тот, кто первым добровольно пересечет разграничительную линию. Хотя... – блеснув белозубой улыбкой, он вытащил из-за пояса сорочку и снял ее через голову, – в этой войне, любовь моя, мы оба выиграем.

Это была большая глупость. И Пруденс это понимала. Но ее завораживала мысль о том, чтобы заняться любовью в экипаже.

А еще больше ее завораживал мужчина, сидевший без сорочки на расстоянии вытянутой руки.

– Что, если нас застанут врасплох?

– Любовь моя, прежде чем открыть дверь, им придется остановить экипаж. К тому же ехать нам еще далеко.

Сорочка Тристана последовала за другими предметами одежды, лежавшими на противоположном сиденье.

Он помедлил, окинув ее взглядом.

– Ну?

Она вдруг осознала, что сидит не двигаясь на своей половине сиденья и наблюдает за тем, как раздевается Тристан. И каждое его движение разжигало огонь, тлевший где-то глубоко внутри ее тела.

Если ей желательно соблазнить его, то надо что-то предпринять. Но что? Она не успела еще ничего сообразить, а пальцы уже отыскали ленточку на вороте платья. Только она начала развязывать ленточку, как поймала на себе взгляд Тристана.

Плотно сжав губы, он сидел, не двигаясь, словно статуя. И казался таким напряженным, как будто едва сдерживал себя.

Ах-ах! Он старается сохранить самообладание. Это уже интересно. Возможно, если чуточку замедлить движения, то можно заставить предвкушение играть себе на руку...

Она опустила руку.

– Пожалуй, я подожду.

Он нахмурил брови.

– Подождешь?

– Подожду, пока ты закончишь раздеваться, – сказала она из своего угла, наблюдая за ним из-под полуопущенных ресниц. – Продолжай, пожалуйста. Мне это очень нравится.

Он некоторое время смотрел на нее, всем своим видом выражая сомнение.

– Мне кажется, это несправедливо.

– Несправедливо? – улыбнулась она. – Кто сказал, что мы должны быть справедливыми? Мне казалось, что цель заключалась в том, чтобы проверить способность каждого из нас противостоять искушению.

– Так оно и есть, – сказал он, несколько помрачнев, что заставило Пруденс улыбнуться еще шире.

– Гм-м. Значит, ты, наверное, просто боишься... проиграть, – сказала она, взглянув на него из-под ресниц.

Это, видимо, побудило его к действиям, потому что он, захлопнув рот, сбросил с ног штиблеты.

Пруденс была буквально загипнотизирована видом его широкой спины, игрой мускулов под кожей, его узкой талией и бицепсами предплечий. Господи, как же он красив!

И в этот момент целиком принадлежит ей.

Эта мысль несколько приободрила ее, и она сумела удержать себя в руках даже тогда, когда он, сбросив штиблеты, принялся расстегивать брюки. То, что последовало дальше, Пруденс запомнит на всю жизнь. Только что он стоял перед ней в черных брюках, а мгновение спустя оказался абсолютно голым – каждый дюйм его великолепного мощного тела был на виду.

На ноге виднелся шрам – белый на фоне смуглой кожи. Пруденс вспомнила, как поцеловала этот шрам и обстоятельства, при которых это произошло. Она вздрогнула от приятного воспоминания.

Тристан повернулся к ней лицом, слегка раздвинув мускулистые ноги, так что ей было видно...

Она зажмурилась и сделала глубокий вдох. Может быть, это ей снится? Потом она медленно открыла глаза. Но он никуда не исчез. И был все такой же великолепный. От одного лишь взгляда на него ее охватило непреодолимое желание.

Если бы не разделительная полоса на сиденье, она могла бы моментально раздеться, передвинуться на его сторону и оказаться в его объятиях. Но ей во что бы то ни стало хотелось победить.

Заставив себя хотя бы казаться спокойной, Пруденс улыбнулась, надеясь, что ее губы не дрожат так, как дрожали ноги.

– Ну что ж... – Она провела пальцами по краю выреза платья. Заметив, что он, не отрываясь, следит за каждым движением ее рук, она провела рукой сверху вниз по переду платья: по груди, животу и еще ниже.

– Что ты делаешь? – спросил он.

Она улыбнулась:

– Раздеваюсь.

Вот она, власть! Настоящая власть! Он следил за каждым ее движением, не в силах оторваться.

Пруденс подняла ногу и поставила ее на противоположное сиденье. Сбросив с ноги туфельку, она позволила ей упасть на пол. Потом одной рукой подхватила подол платья.

Ни на миг не отводя взгляда от лица Тристана, она заметила, как вспыхнули его глаза, когда она приподняла подол платья выше колена, открыв взору икру и стопу.

– Надо снять чулки, – сказала она и, приподняв подол чуть выше, открыла все бедро. Верх подвязки скрывала сорочка, но она отодвинула ее в сторону и принялась расшнуровывать атласную шнуровку. Тристан не сводил глаз с ноги. Казалось, он был загипнотизирован движениями ее рук, и в тишине слышалось лишь его тяжелое дыхание.

Расшнуровав подвязку, она принялась медленно скатывать чулок вниз по ноге, причем то и дело задерживала руку то здесь, то там, чтобы ласково погладить кожу.

Слыша прерывистое дыхание Тристана, она не переставала наблюдать за ним из-под ресниц и сама воспламенялась все сильнее при виде его возбужденного мужского естества и страстно горящего взгляда.

Сняв чулок, она сбросила вторую туфельку, продолжая держать подол платья на бедре – достаточно высоко, но не слишком. По крайней мере, пока.

Потом не спеша сняла второй чулок, замедляя движение рук на привлекательных округлостях и наблюдая за выражением лица Тристана, чтобы оценить результат тех или иных манипуляций. Похоже, особенно сильно он возбудился, когда она провела рукой от щиколотки до ямочки под коленом.

Тристан подался вперед, положив руки на разделяющий их плащ, но не пытаясь нарушить границу. Глаза его горели, тело напряглось.

– Если ты пересечешь границу, я поцелую тебя везде, где твои пальцы прикасаются к телу, – сказал он.

Пруденс, ритм дыхания которой тоже был давно нарушен, а тело горело, спросила:

– Везде?

Бросив чулок на пол, она снова опустила до щиколотки подол платья.

– Тристан, если ты пересечешь линию, я позволю тебе нечто большее, чем просто поцеловать меня.

Она с улыбкой развязала ленточку, стягивавшую ворот платья, высвободила плечи и руки, потом стянула платье вниз до талии. Приподняв бедра, она окончательно сняла платье, которое теперь лежало на полу, словно лужица из атласа и кружева.