– Нет, конечно, но раньше я жил напротив гаража, и Вик, которому тот принадлежал, разрешал мне и остальным окрестным ребятишкам посидеть в автомобилях и даже прокатиться на них вокруг площадки, пока их владельцы поворачивались к нам спиной.

– А ты мог врезаться во что-то? – поинтересовалась Алиса.

Джесси сделал вид, будто оскорблен ее вопросом до глубины души.

– Ты разве не видишь, как ловко я с ним управляюсь?

– Я видела, как ты несколько раз врезался в зад моего электромобиля!

– Я всего лишь хотел убедиться, что ты помнишь о том, что еще жива.

– Об этом трудно забыть, – негромко ответила Алиса.

Джесси уже обнял ее за плечи и собрался привлечь к себе, но вовремя спохватился.

– Никаких поцелуев. Таковы правила. Как насчет самых плохих итальянских спагетти из всех, которые ты когда-либо пробовала?

Он помог ей открыть двери «Итальянской кухни», предлагавшей спагетти по двадцать центов за порцию.

– Разве я могу сказать «нет»?

Они уселись за грязный столик, и Джесси заказал красное вино и спагетти, порция которых оказалась огромной, словно гора, так что она едва видела его поверх вершины.

– Ты не обидишься, если я все не съем? – спросила она.

– Если ты съешь их все, то станешь Самой Толстой Леди на Кони-Айленде, – с улыбкой ответил он. – Только не думай, что это настоящие итальянские спагетти.

– А какими они должны быть, настоящие?

– Больше чеснока. Свежие травы. И немного соуса в пасте.

Алиса отпила глоток вина.

– Ты говоришь так, словно перепробовал кучу спагетти на своем веку.

– Имея такую фамилию, как Валеро, разве я могу быть кем-нибудь еще, кроме итальянца?

– Когда твои родители эмигрировали сюда?

– В 1919 году. Сразу же после войны. – Он ловко намотал спагетти на вилку.

– Ты живешь с ними? – Алиса задала свой вопрос в тот же момент, как Джесси пообещал:

– Когда-нибудь я обязательно приготовлю тебе настоящие спагетти.

От удивления Алиса даже забыла, о чем спрашивала его.

– Ты умеешь готовить?

– А ты – нет?

Покраснев, она уткнулась в свою тарелку.

– Я никогда не пробовала.

– Эй. – Джесси перегнулся к ней через стол. – Я пошутил.

– Знаю. Просто сегодня я вдруг поняла, что ничего не умею в жизни. Я не умею водить авто. Не умею готовить. Я никогда не была на Кони-Айленде. Пожалуй, это мне следует извиниться за то, что я выросла избалованным ребенком в Верхнем Ист-Сайде.

– Ты нисколько не избалована. Достаточно разок станцевать в «Пале-Гарнье»[11], когда после выступления поглазеть на тебя приходят богатые парижанки, чтобы понять, что значит быть избалованной.

– Даже не знаю, на что в твоих словах обратить внимание в первую очередь, – не веря своим ушам, заявила Алиса. – Ты танцевал в «Пале-Гарнье»? И насчет парижанок я обязательно расспрошу тебя, но пока танцовщицу во мне интересует все остальное.

Джесси покраснел.

– Да, я танцевал в «Пале-Гарнье».

– Ты очень хорош.

– Знаю, – согласился он, и Алиса поняла, что он не хвастает. Он просто констатировал факт. Танцовщиком он был потрясающим. И заслужил право гордиться этим.

Алиса отодвинула тарелку.

– Больше не могу съесть ни кусочка.

– Для крошечной балерины ты справилась на удивление хорошо.

– Едва ли меня можно назвать крошечной. Ростом я выше большинства женщин.

– Я чувствовал твое тело. Ты можешь быть высокой, оставаясь при этом крошечной.

Алиса выразительно приподняла брови.

– Нам нужно чем-нибудь заняться, чтобы ты перестал со мной флиртовать. Давай сходим на колесо обозрения.

Но когда они подошли к колесу обозрения, Алиса обнаружила, что очутилась здесь в еще большей опасности, чем в «Итальянской кухне». Они оказались вдвоем, взаперти в тесной кабинке, которая должна была подняться в небо. Поначалу Джесси уселся подальше от нее, и она окинула его вопросительным взглядом.

– Увидишь, – только и сказал он.

И она действительно увидела, причем очень скоро. Кабинки начали подниматься, но при этом перемещались и в горизонтальном направлении, раскачиваясь из стороны в сторону, как сумасшедшие, так что Джесси буквально свалился со скамьи и едва не приземлился ей на колени.

– Ты знал, что все будет именно так! – со смехом заявила она.

Он улыбнулся.

– Я просто не мог упустить такой шанс.

Пока они катались на колесе обозрения, день сменился ночью, и разноцветные огни парка аттракционов расцветили небо тысячами миниатюрных радуг.

– Мои родители умерли, – сказал он, глядя на море и во тьму за ним, и она поняла, что он продолжает их недавний разговор. Значит, он все-таки расслышал ее вопрос о родителях, но оказался не готов ответить на него, по крайней мере сразу.

– Я не стану говорить, будто мне очень жаль. Это так банально. Как это произошло?

– Они подхватили брюшной тиф. И я тоже. И мой брат. Выжил только я.

Алиса с шумом выдохнула. Она не могла представить себе, каково это – в одночасье лишиться всей семьи. Особенно отца.

– Сколько тебе тогда было?

– Пять лет.

– Пять лет, – повторила Алиса и крепко обняла Джесси обеими руками. – А с кем же ты жил после? И как стал танцовщиком, если помогать тебе было некому?

Джесси в ответ лишь пожал плечами.

– Это был итальянский район. Люди заботились друг о друге. Некоторое время я жил у соседей по лестничной площадке, а потом однажды пошел к Вику в гости в гараж и забыл вернуться. Он разрешил мне остаться. Он был стар, уже тогда ему исполнилось пятьдесят или около того, а его жена была балериной. Она тоже умерла от тифа тогда же, когда и мои родители.

Джесси немного помолчал, словно слова обрели невыносимую тяжесть и ему стало трудно выговаривать их. Но потом он все-таки собрался с силами и продолжил:

– Вик стал водить меня на балет, поскольку привык смотреть его со своей женой. Мне кажется, так он не только вспоминал ее, но и ощущал ее присутствие рядом с собой. Он ставил на граммофон пластинки с музыкой из всех великих балетных постановок, а я пытался танцевать под нее. Он сказал, что я прирожденный танцовщик, и отправил меня к одному из друзей своей покойной жены, который вел балетный класс. У меня был выбор – или балет, или ремонт автомобилей, но стоило мне услышать музыку из балета «Дон Кихот», как я понял, что не смогу отказаться от нее ради починки моторов.

Алиса вытерла глаза и шмыгнула носом.

– Эй, перестань плакать из-за меня, – сказал Джесси.

– Кажется, ты – самый замечательный человек из всех, кого я когда-либо встречала.

– Я всего лишь танцовщик из Куинса, который не оставит после себя особого следа.

– Ты уже оставил неизгладимый след. На мне, – прошептала она, и этого оказалось довольно.

Его бедро прижималось к ее бедру. Сейчас она видела перед собой лишь его темные глаза и бешено пульсирующую жилку на горле. Алиса протянула руку и коснулась ее пальцем. Она услышала, как у него перехватило дыхание, и он вновь принялся целовать ее, и на этот раз она испытала еще большее возбуждение, потому что знала, как хорошо ей будет. Он целомудренно обнимал ее за талию, пока она не изогнулась и не положила одну его руку себе на губы. Она поцеловала кончики его пальцев, а потом его ладонь скользнула ниже, чтобы погладить ее по груди, и сосок ее мгновенно напрягся и затвердел. Она же запустила руку ему под рубашку и коснулась мышц у него на спине.

Джесси уронил руку вдоль тела.

– Алиса, – сказал он, упершись лбом в ее лоб. – Еще немного, и я сорву с тебя платье и займусь с тобой любовью прямо здесь, на Большом колесе, но, учитывая, что после этого я окажусь в полицейском участке с такой скоростью, с какой падал бы с высоты в девяносто футов на американских горках, мы должны остановиться.

От его слов по телу ее пробежала дрожь, а по жилам заструился жидкий огонь. Но при этом она понимала, что он прав, и потому неохотно отодвинулась. И как раз вовремя. Кабинка достигла земли.

– Расскажи мне о Робби – сейчас это будет в самый раз, – криво улыбнувшись, попросил Джесси, когда они, держась за руки, зашагали обратно к станции подземки.

Алиса непритворно застонала.

– Это в самом деле обязательно? – Но потом она вздохнула. – Ты прав. Самое малое, что мне остается, – быть честной с тобой. Моя мать хочет, чтобы мы поженились. Но я не собираюсь этого делать. Обещаю.

– Не стоит менять слишком многое в своей жизни из-за меня. Я не тот мужчина, кого твои родители хотели бы видеть рядом с тобой. Я работаю в гараже Вика почти каждый вечер и по выходным, чтобы хватало на хлеб. Ты единственная из моих знакомых, кто владеет чем-то, хотя бы отдаленно напоминающим компанию.

– Два года назад у меня произошла грандиозная ссора с матерью, когда я заявила ей, что хочу танцевать у Баланчина. Она даже не знала, кто это такой. И не хотела знать. – Алиса передернула плечами, словно это не имело для нее никакого значения, но Джесси крепче сжал ее руку, и она поняла, что он разделяет ее чувства. – Как бы там ни было, я всего лишь хочу сказать, что не считаю свою мать авторитетом в том, что лучше для меня.

Они сели на поезд, и, как только отыскали свободные места, она продолжила рассказ.

– Мать до сих пор позволяет мне заниматься балетом только потому, что считает, будто это улучшит мою осанку и умение держаться. Будучи высокой, я научусь двигаться изящно, а не неуклюже. По ее мнению, большего женщине и не нужно для того, чтобы выйти замуж за состоятельного мужчину. Она даже не знает, добилась ли я каких-либо успехов в балете. – Она положила голову Джесси на плечо. – А вот отец знает. Он приходит на все мои выступления, а однажды сказал, что я могу присоединиться к балетной труппе, но при этом должна еще некоторое время встречаться с Робби, чтобы мать думала, будто она настояла на своем и одержала победу. Я так и сделала, потому что ничего особенно плохого в этом не было. Но теперь я понимаю, что редко боролась за что-либо, потому что всегда знала: отец сделает это вместо меня. И вот это действительно заставляет меня выглядеть испорченной девчонкой.