– Мы не переживем национальную нехватку гламура! Это подорвет боевой дух наших парней, если им придется сражаться.

Она отклонила несколько предложений выпить, потому что той ее части, которая некогда жаждала общения с мужчинами, больше не существовало, но когда ей при этом еще и выразительно подмигнули, давая понять, что имеется в виду лишь секс, она не удержалась от шпильки:

– Женщина, занимающаяся бизнесом, очень быстро учится тому, чтобы никогда не страдать от жажды.

Свою отповедь она произнесла с улыбкой, чтобы смягчить удар, и понадеялась, что мужчина ничего не поймет, а ведь так и случилось, потому что несостоявшийся ухажер восторженно улыбнулся и воскликнул:

– Что ж, тогда в другой раз!

После этого она отправилась в особняк Ричиеров, о котором по-прежнему думала именно так, и взглянула на часы. Она знала, что дворецкий вполне мог впустить сиделку, но Лео предпочитала делать это сама, чтобы лично рассказать ей, как провела ночь Фэй. Сиделка стояла на ступенях, уже подняв руку, чтобы постучать. Но это была не та, которая приходила раньше. У нее были светло-каштановые волосы. И вообще, она казалась ужасно знакомой, пусть даже лицо ее было испещрено морщинами гораздо сильнее, чем когда Лео видела ее в последний раз.

– Джоан? – ахнула она.

– Лео! – Джоан прижала руку к груди.

Лео успела поддержать Джоан как раз вовремя, чтобы та не скатилась вниз по ступенькам, и завела ее внутрь.

– Анна чем-то отравилась, и меня попросили подменить ее, но все происходило в такой спешке, что мне не назвали никаких имен, а просто дали адрес. – Джоан буквально захлебывалась словами.

Лео распахнула дверь гостиной.

– До сих пор не могу поверить, что это ты.

– А я не верю, что вижу тебя! Ты совсем не изменилась. Тебя по-прежнему можно принять за двадцатилетнюю девчонку.

Лео обняла старую подругу. Ты совсем не изменилась. Фасад и впрямь оставался прежним, прикрывая тот факт, что внутри произошли необратимые перемены.

– Не думаю, что это правда, но все равно спасибо.

В гостиной Джоан запрокинула голову, глядя на потолок, представлявший собой оптическую иллюзию в виде голубого неба, украшенного барашками белых облаков. В центре висели две люстры в стиле ар деко, правда, без традиционных хрустальных излишеств. Вместо этого их составляли, казалось, целые акры матированного и фестончатого стекла, изгибавшегося кверху, к центральной спице, поддерживающей стеклянные кубки, наполненные светом. Джоан покрутилась на месте, обозревая медового цвета дерево на стенах, разделенное вставками серебра на правильные квадраты и увешанное фотографиями женщин в масках работы Ман Рея[7].

Джоан присвистнула.

– Эта комната выглядит куда лучше, чем когда я видела ее в последний раз.

– Вечеринка, – вспомнила Лео. – Правильно. Я и забыла, что была там до того… – Голос у нее сорвался, и она умолкла. «До того, как я убила Бенджамина. До того, как ты исчезла». – Присаживайся. Выпьешь кофе?

– Предполагается, что я пришла сюда работать на тебя, а не болтать с тобой. – Джоан заколебалась. – Кто мой пациент?

– Фэй.

– Помню, как я читала об этой аварии.

Лео продолжала говорить, чтобы ей не пришлось обсуждать ту аварию:

– Работы не особенно много, и она нетрудная. Просто следи за тем, чтобы она умывалась, одевалась и ела что-нибудь. Она не выходит из комнаты. Просто сидит там и пьет. Я понимаю, что на самом деле сиделка мне не нужна, но я хочу, чтобы кто-нибудь присматривал за ней, пока я на работе, иначе… – И это предложение осталось незаконченным. – В общем, – вновь заговорила она, – сиделка показалась мне наилучшим выходом из положения. И я очень рада видеть тебя.

Лео не покривила душой. Ей хотелось пожать руку старой подруге, чтобы убедиться, что она действительно здесь, но кто знает, какие чувства испытывает Джоан и сохранилась ли у нее в душе хоть малейшая привязанность к Лео.

– Сейчас я занимаюсь административной деятельностью, подменяю людей, когда они болеют. У меня двое детей, – застенчиво призналась Джоан, – и потому работа по ночам в больницах меня больше не устраивает.

– Двое детей! – воскликнула Лео. – Это же замечательно. Просто здорово.

Она постаралась скрыть за улыбкой ту боль, которую причинили ей слова Джоан и осознание того простого факта, что у нее самой детей не будет больше никогда. Что она своими руками отдала в неизвестность единственного ребенка. Она умолкла, понимая, что сейчас голос подведет ее и она выдаст себя.

Последовало долгое молчание, буквально пронизанное вопросами: Куда ты уехала двадцать лет назад? И почему?

– Я должна рассказать тебе о том, почему сбежала тогда, – выпалила Джоан, словно услышав эти невысказанные вопросы. – Не хочу, чтобы ты считала меня ужасным человеком.

– Я так не думаю.

– Но я все равно хочу рассказать тебе обо всем.

– Я принесу кофе. – Лео подошла к двери и отдала необходимые распоряжения экономке, после чего опустилась на софу рядом с Джоан. – Что случилось? – мягко поинтересовалась она. Ей хотелось узнать правду, и в то же время Лео боялась ее – а вдруг она узнает, что совершила нечто столь ужасное, что Джоан просто вынуждена была покинуть ее?

– Все дело было в Фэй, – сказала Джоан.

От дурного предчувствия волосы на затылке у Лео зашевелились.

– Я бы советовала тебе бежать от нее подальше, хоть на край света, – многозначительно и настойчиво заявила Джоан. – Но теперь она больна, и ты привязана к ней. Что, кстати, с ней произошло?

Лео заколебалась.

– Я всегда полагала, что Фэй сильнее всех нас, – сказала она, вспоминая женщину, которая танцевала «паровозиком» в «Клубе 300», которая навещала ее в квартире в Чайнатауне и издевательски смеялась над ее выпирающим животом. – Но оказалось, что это не так. На самом деле никто не может сказать ничего определенного о том, что с ней произошло. Кое-кто из докторов считает, что она помешалась и что я должна поместить ее в клинику «Рокленд», в психиатрическую лечебницу. Но однажды я съездила туда посмотреть, что она собой представляет. Там железные решетки на дверях и окнах, а изнутри доносились крики. Я не могу поместить ее туда. Думаю, что она просто не знает, как жить в мире без своего брата, или же настолько тяготится чувством вины, что не может противостоять жизни в одиночку. – Эти слова Лео проговорила таким тоном, словно сама не испытывала ничего подобного.

Однако Лео жила по инерции. Она руководила компанией. Но по ночам, подобно Фэй, уходила в себя и сворачивалась клубком на кровати.

Экономка принесла кофе.

– Благодарю вас, – сказала ей Лео. – Я сама разолью его.

– Я до сих пор не могу поверить в то, что тебе кто-то готовит кофе, – поддела ее Джоан. – И это после того, как мы жили на Манхэттене в комнате, которая меньше твоего нынешнего фойе.

Лео улыбнулась.

– Это почти невероятно, не так ли? Но я держу только дворецкого и экономку. Я сама сажусь за руль и отправляюсь туда, куда мне надо. С удовольствием съехала бы из этого дома, но я оставила его ради…

– Ради Фэй.

– Да. Но думаю, она часто даже не понимает, где находится. – Лео сделала глоток кофе.

Джоан взяла в руки свою чашку, и Лео услышала, как та звякнула о блюдце.

– Когда я работала в родильном доме, – начала Джоан, – Фэй была одной из моих пациенток. Она была беременна.

«Замолчи! – хотелось крикнуть Лео. – Я не желаю возвращаться в то ужасное время, когда внутри меня жил мой ребенок». А сейчас она почувствовала, как ее вновь коснулось прошлое, обдав холодным ознобом спину и рассыпав мурашки по всему телу.

– Она говорила мне, что родила ребенка, – сказала Лео, желая как можно скорее покончить с этой частью повествования. – Я уже знаю об этом. Она не могла дождаться, чтобы утереть мне нос тем, что отдала своего ребенка Матти.

Джоан со стуком опустила чашку и блюдце на стол.

– Что? – прошептала она, глядя на Лео так, словно увидела перед собой привидение.

– Фэй получила огромное удовольствие, рассказав мне о том, что отдала своего ребенка Матти, дабы прикрыть ее воображаемую беременность.

– Нет. Этого не может быть. – Джоан покачала головой, повторяя снова и снова как заведенная: – Нет. Нет.

– В чем дело? – спросила Лео, взяв руку Джоан в свои. – Ты выглядишь… – Она оборвала себя на полуслове.

Как описать то, как выглядела Джоан? Как корабль, потрясенный внезапным шквалом, с оборванными парусами, бессильно обвисшими в наступившем полном штиле.

А потом потоком хлынули слова, от которых у Лео остановилось сердце.

– Ребенок Фэй был очень болезненным, – заговорила Джоан. – Когда он родился, то не дышал некоторое время. Я не могу утверждать этого наверняка, потому что я ухаживала за Фэй, а не за ее ребенком, но я думала, что мозг его пострадал от недостатка кислорода. Или еще чего-то…

А в ушах Лео сквозь завесу времени вдруг зазвучал чей-то негромкий голос: «Я вижу будущее. Вашего ребенка ждет счастливая судьба. А другой будет страдать». Она резко выпрямилась.

– Что ж, значит, ребенок в конце концов оправился. Я видела дочь Матти и Эверетта. Она полна сил и чувствует себя прекрасно. Да и теперь это не имеет никакого значения.

– Отнюдь, – медленно проговорила Джоан. – Ты читала статью во вчерашней «Нью-Йорк таймс»? Об Эверетте Форсайте?

– Я никогда не читаю статей об Эверетте Форсайте.

– Она достаточно длинная, и речь там идет не только о нем и его универсальных магазинах, но и о его семье. – Джоан немного помолчала. – В ней сказано, что Алиса Форсайт родилась в 1920 году на День святого Валентина.

День святого Валентина в 1920 году. Лео мысленно повторила эту фразу и вдруг в точности припомнила, что она делала в День Валентина в 1920 году.

– Но ведь именно тогда… – Нет, это предложение она закончить не сможет никогда.

– Родилась и твоя дочь.