– Даже не знаю, хозяйка. Я испробовал все, чтобы вылечить его. И надеялся, что, когда он вернется сюда, в страну, которую так сильно любит, ему станет лучше. Может, теперь, после женитьбы на вас, он сумеет выздороветь.

Плотнее запахнув на себе халат, Джулиана вновь посмотрела на своего мужа. Ее брак насчитывал уже один день.

– Я едва знаю его, Махиндар. Вот этого Эллиота.

Эллиот ее юности – тот, который снял ее котенка с дерева и потом торжествующе улыбался, когда она поцеловала его в щеку, – пропал где-то в прошлом. Этот Эллиот был жестким, со шрамами и прошедшим через то, что не каждому мужчине было по силам. Окружающий мир ожидал от него, что он встряхнется, сохранит присутствие духа, забудет о своей боли, но разве в действительности такое возможно?

Ей нужно заново познакомиться с ним, прежде чем появится хотя бы надежда на то, что можно будет понять его.

– Я помогу вам, хозяйка, – сказал Махиндар. Его голос был спокоен, как полноводная река. – Вы и я, мы вместе вернем его оттуда.


– Ах, ну наконец вы проснулись. – Слова выплыли из темноты, достигнув сознания Эллиота. – Слава всем богам! Ваша сестра приехала.

Эллиот приоткрыл глаза и, как сквозь щелку, близко перед собою увидел склонившееся к нему лицо. На мгновение им овладела паника. – Что теперь? Что будет? Почему они не оставят его в покое?

Потом понял, что это Махиндар ласково и с беспокойством изучает его. Густые брови под белым тюрбаном сосредоточенно сошлись на переносице, борода аккуратно заправлена под тунику.

– К черту, Махиндар!

У того беспокойства не убавилось.

– Леди Камерон приехала с визитом к хозяйке. Ваша невестка тоже здесь, и она настаивает на встрече с вами.

Рона и Эйнсли. Грозная невестка и его прелестная, очаровательная сестра. Это не те люди, перед которыми хотелось предстать, когда его разбудили в состоянии, близком к похмелью после трехдневного запоя.

Эллиот потер лицо и обнаружил, что зарос щетиной. Судя по всему, он проспал долго. Должно быть, с ним случился очередной приступ, и было непонятно, сколько же он так провалялся в темноте.

И где он находится? Скосив глаза, Эллиот оглядел комнату с голыми окнами, с тяжелой квадратной мебелью, с кроватью, выдвинутой в центр.

– Это же дом Макгрегора. Как мы здесь очутились? – Только дом двоюродного деда мог даже в разрушенном состоянии смотреться так величественно.

В последний раз, когда Эллиот наведался сюда, он оформлял покупку дома внизу, на теплой кухне – в месте куда более уютном.

Махиндар выглядел встревоженным.

– Вы не помните? Вчера вы женились.

На месте вчерашнего дня зияла пустота. На месте нескольких дней зияла такая же пустота. За исключением…

– Женился? О чем, дьявол побери, ты толкуешь? Порадуй, что принес мне виски.

– Ни в коем случае. Ее светлость, ваша сестра, запретила. Она сказала, что я должен разбудить вас и заставить спуститься в гостиную любым способом, кроме виски.

– Эйнсли так сказала? – Эллиот развеселился. Они всегда были близки с младшей сестрой, которой о нем было известно то, что не знал никто другой. Конечно, о прежнем Эллиоте. О нынешнем никто и ничего не знает.

Эллиот откинул одеяло. Под ним он оказался голым. Но Махиндар то ли не заметил этого, то ли ему было все равно.

– Приготовь ванну. У меня видок не для приличных леди. Даже не для моей ко всему привычной сестрички.

Пока Махиндар суетился, наполняя ванну горячей водой из кувшинов, Эллиот продолжал бороться с туманом в голове, остававшемся после сна. Махиндар что-то говорил, а он пытался сосредоточиться на его словах.

– Я отвел их в утреннюю гостиную вместе с хозяйкой, – сказал Махиндар. – Там они и ждут.

– С хозяйкой?

Индиец поднял голову и посмотрел на него, не замечая, как вода из кувшина льется на пол.

– Да, с хозяйкой, – осторожно подтвердил он. – До вчерашнего дня ее звали мисс Синг.

Махиндар, который всю свою жизнь работал на британцев, гордился тем, что правильно называл титулы. А вот произносить имена ему было намного труднее. И кто осудит его за это? Некоторые из них произнести язык не поворачивается!

Эллиот еще раз потер лицо.

– Мисс Синг? Никогда о такой не слышал… – Тут его глаза резко распахнулись, в них ударила волна света. Он скатился с высокой кровати, стукнув о пол ногами. Комната заходила ходуном. – Ты имеешь в виду мисс Сент-Джон?

– Разумеется.

– О черт! О дьявол!

Обрывки вчерашнего пронеслись перед глазами – Джулиана во всем белом со всего размаха плюхается ему на бедра, ее полная надежд улыбка, ее прекрасные голубые глаза.

Воспоминание о шелковистой коже под кончиками его пальцев, о поцелуе, который он запечатлел у нее на ладони. Приникнув к руке, Эллиот вобрал в себя ее тепло с такой жадностью, как будто он годами был его лишен. Там же, в часовне, ему страстно захотелось поцеловать ее в губы, но Эллиот не мог себе этого позволить, потому что от него разило виски.

Затем он вспомнил, как стоял перед битком набитой церковью, практически в панике от прикосновений чужих тел, от всех этих глаз, уставившихся на него, когда произносил клятву быть добрым и верным мужем Джулиане Сент-Джон.

Обрывки и куски воспоминаний сложились в цельную картину их приезда сюда. Дорога показалась слишком долгой, потому что единственным его желанием было остаться наедине с женой. Потом они очутились в этом разваливающемся доме, и Эллиот пришел в себя только когда его нож оказался у горла Хэмиша, и сквозь тьму до него донесся голос Джулианы.

Сознание вернуло ему еще один фрагмент – ощущение блаженства от тепла Джулианы, от ее прикосновений, от аромата, свойственного только ей. Затем миг, когда он погрузился в нее, и все! Больше он ничего не помнил.

Тьма забрала у него даже это. Она хотела забрать у него Джулиану, забрать мир и спокойствие, которого он достиг.

«Нет! Не позволю!»

Эллиот погрузился в ванну, и вода приняла его тело со шрамами на спине. Махиндар держался в стороне и не пытался помыть его или еще каким-нибудь образом помочь. Эллиот намылился сам, при этом выплеснув много воды на пол, потом поборол нетерпение, вытянулся на спине и позволил Махиндару побрить его. Не обращая внимания на недовольство индийца, сам досуха вытерся и оделся.

Когда он сошел вниз, Хэмиш с шумом носился по холлу. Эллиот все никак не мог решить, чем мальчишка занят. Еще он заметил огромную выбоину в потолке из резного камня всего лишь в нескольких дюймах от того места, где крепилась люстра.

Он проследовал в утреннюю гостиную и обнаружил там трех леди с чайными чашками в руках. Где-то в глубине дома часы отзвонили три раза. Эйнсли улыбнулась ему, а Рона, его чопорная невестка, бросила благосклонный взгляд.

Джулиана посмотрела на него поверх чашки, потом поставила ее на стол. Глаза ее были полны беспокойства.

Он что, настолько плохо выглядит? Надо было посмотреться в зеркало, но в спальне не оказалось ни одного. Кроме того, Эллиот привык избегать зеркал. Во всем, что касалось порядка в одежде, он полностью доверял Махиндару, об остальном просто не вспоминал.

– А вот и Эллиот пожаловал, – объявила Эйнсли. Голос у нее был чересчур радостным.

– Это именно я. Где же мне еще быть?

Он услышал собственное ворчание, но не мог заставить себя замолчать. Эйнсли – его сестра-сорванец – блистала в каком-то невиданном платье, настоящем произведении искусства, которое меняло цвет при каждом ее движении. Рона – дородная и величественная – была одета в темное платье. По ее разумению, такой цвет больше соответствовал ее возрасту, пятидесяти с гаком. На голове шляпка с оборочками, бантами и вуалеткой. Ему казалось, что всю свою жизнь он видел на Роне одну и ту же шляпку, что в будни, что в выходные. Такая же шляпка была на ней и во время визитов, и во время приема визитеров, и когда она отправлялась к доктору, и когда – за покупками. Если он вдруг вспоминал о Роне, первое, что возникало у него перед глазами, – ее шляпка.

Он все это оценил одним взглядом, а потом его внимание переместилось в другую часть комнаты. И единственным важным для него существом стала Джулиана.

Батистовое платье на ней было кремового цвета с тонким черным кантом по лифу, планке, воротнику и манжетам. Спереди юбки волнами спускались вниз. Высокий воротник подчеркивал изящную линию подбородка, заставляя обращать внимание на маленькую ямочку в левом уголке рта. В темно-рыжие волосы была продета кремовая лента, колечки волос свисали на лоб и завивались сзади, на шее.

Джулиана напоминала фарфоровые статуэтки, которые ему доводилось рассматривать в магазинных витринах в Европе – элегантные дамы, которые навсегда застыли в одной позе, а их фарфоровые ручки удерживают развевающиеся фарфоровые юбки.

Однако в Джулиане не было холода фарфора. От нее исходило тепло, она дышала, она жила.

Джулиана смотрела на него голубыми глазами. Такого цвета бывают васильки или небо весной. Только у женщин Шотландии встречаются такие глаза. Так что Джулиана была здесь к месту, в его доме.

– Эллиот, – сказала она, звучание ее ласкового голоса доставило ему удовольствие, – Рона приехала за кольцами.

Кольца? Эллиот посмотрел на свою левую руку с толстым золотым кольцом. И вспомнил, как надевал кольцо на палец Джулианы, давая обещание быть верным. Честным и преданным.

Как будто он мог представить себе, что дотрагивается до какой-то другой женщины!

– Я полагаю, – встряла Эйнсли, продолжая говорить преувеличенно оживленным тоном, каким говорят в комнате больного, – что ты все-таки додумался заказать собственные кольца.