Ибн Зайдун заговорил первым.

— Госпожа, мне сообщили о вас две вещи, — лениво произнес он низким, звучным и властным голосом. — Во-первых, что сюда вы явились от Госпожи Луны, которую неизменно хранит Аллах. Во-вторых… что вы леди Хоукхест, жена одного из моих пленников. Моя госпожа Аль-Хатун обычно не использует христианских посланников. Возможно, вы сумеете просветить меня на этот счет?

Тон был довольно дружелюбным, но Иден напряглась, зная, что должна с честью пройти испытание. Она не раз размышляла Над тем, что ответить в подобной ситуации.

— Правительница Аль-Хатун — великодушная и добродетельная госпожа, — с чувством сказала она. — Истинная правда, что я была ее служанкой, ибо попала в плен, как и мой муж… но, услышав мою историю, милостивая госпожа была рада отпустить меня, чтобы я могла отыскать моего повелителя и попросить вас отдать его за выкуп, от ее имени и от своего.

Эмир задумчиво смотрел на нее, постукивая пальцами по верхней губе. Иден вновь почувствовала в нем какое-то темное удовлетворение.

— Вы хотите внести выкуп за мужа? Но я уже сказал султану, что он больше не может быть выкуплен.

— Я знаю это, эмир… и прошу вас поискать в вашем сердце возможность изменить решение. Я совершила путешествие из Англии в поисках своего мужа…

Даже когда Иден заставляла себя умолять эмира, она не могла избавиться от ощущения, что тот прячет усмешку за своими постукивающими пальцами.

— У меня припасено достаточно золота, — упорно продолжала она. — И я буду рада воспользоваться вашим гостеприимством, пока вы отправите гонцов за золотом к королеве Англии.

Ибн Зайдун откровенно усмехнулся.

— Способны ли вы поверить, — любезно осведомился он, — что существуют вещи более ценные, чем золото?

— Разумеется. — Она не доверяла его добродушию. — У вас есть возможность выбрать выкуп по вашему желанию.

Эмир глубокомысленно продолжал:

— И что же, по-вашему, это может быть? То, что ценится дороже золота?

— О… доброта. Верность… любовь.

Иден не особенно задумывалась над ответом. Видимо, он находил удовольствие в неком известном лишь ему развлечении.

— О, любовь! Да, именно это! — Его язык лизнул сахарин, улыбка сделалась дразнящей. — А вы столь сильно любите мужа, леди Хоукхест… что готовы отдать за него много золота? — Это уже было оскорблением.

— Я сказала, что проделала ради него очень долгий путь, — спокойно ответила она.

— Верно. Вы отмечены целеустремленностью, — позволил себе заметить эмир. — И замечательной красотой. — Глаза его рассматривали ее с какой-то особой отстраненностью.

Иден почувствовала приступ страха. Ясно было, что он не собирается допустить их встречи со Стефаном, а ее мольбы значили не больше, чем прах под его ногами.

— Если вы только позволите мне увидеть мужа… — вновь начала она, подавляя желание расплакаться.

Улыбка Ибн Зайдуна стала дьявольской. Она видела также, что и окружавшие их лица глумливо усмехаются.

— Так это и есть ваша великая любовь? — с безграничным презрением поинтересовался эмир, потянувшись, словно сытый зверь, своим блестящим телом. Рука привычным жестом легла на плечо его раскрашенного спутника, проскользнула под тонкое полотно рубашки, лаская мягкую обнаженную кожу. Он приблизил губы к украшенному серьгой уху, по его гадкий шепот был достаточно громким, чтобы достигнуть ее слуха:

— Разве можно это считать великой любовью? Она даже не узнала тебя, Стефан.

Позже Иден подумала, что должна была закричать, потерять сознание… или сойти с ума — но в тот момент она осталась стоять, прямая и неподвижная, позволяя ужасным стрелам правды отыскивать свою цель.

Непонятно, как она нашла в себе силы вновь перевести взгляд на причудливую фигуру. Сначала она почти готова была поверить, что это жестокая шутка. Ни в этом раскрашенном лице, ни в манерах не было ничего от Стефана.

Но потом его черные ресницы приподнялись, и она увидела глаза. Они были голубыми, как летнее небо над Хоукхестом.

Тогда она закричала от боли.

Голубые глаза на мгновение расширились, словно в изумлении. Но в больших темных зрачках ничего не отражалось.

— Что вы сделали с ним? — воскликнула Иден.

Она пошатнулась и упала бы, но ее поддержала чья-то рука.

— А… узнали наконец? — Голос эмира был полон желчи. — Однако, похоже, сам он сейчас не может вспомнить, кто вы такая. — Рука эмира скользнула по внутренней поверхности одетого в белое бедра. — Это твоя жена, прекрасный мой Стефан. Это леди Иден.

— Иден?

Он вяло повернул к ней курчавую голову, в нос ударил тяжелый запах духов.

— Иден, — проговорил он как что-то давно забытое.

— О, Стефан! — Она метнулась к нему, протянула руку. — Что они сделали с тобой, Стефан?

Он рассеянно улыбнулся, но, без сомнения, не узнал ее. Рука, которой она коснулась, была холодной и не ответила на пожатие.

— Вам придется простить его, — промурлыкал Ибн Зайдун. — Опиум… он всегда так увлекается… но в увлечениях и кроется его очарование… не так ли, мой милый белокожий мечтатель?

И, по-хозяйски притянув к себе Стефана, полуобнаженный эмир смачно поцеловал его в губы.

Она почувствовала, что ее сейчас вырвет. И бросилась к ним, замахнувшись для удара. Ибн Зайдун легко перехватил ее руку, безжалостно сжав запястье:

— Вот так… теперь вы оба в моей власти!

Смех его эхом прокатился среди миньонов.

— Не страшитесь, — добавил он, заметив, как расширились от ужаса ее глаза. — Меня не влечет женская плоть. — Он наклонился, и отвратительный сладкий мускусный запах ударил ей в нос. — Равно как и его теперь! — послышался отвратительный шепот.

Гнев в ней пересилил испуг, и голос прозвучал твердо:

— Как вы это сделали?

Эмир махнул рукой.

— Не я, а сок плодов мака. Это удивительное вещество. Оно способно сделать реальностью то, что было лишь полуосознанными снами. Так случилось и со Стефаном. Я не делал с ним ничего, все уже совершилось раньше, по воле Аллаха. Не обманывайте себя, думая иначе.

— Вы богохульствуете! Бог не допускает сожительства мужчины с мужчиной.

— Так прекрасна и так невинна, — вздохнул он. — Откройте глаза, госпожа. Посмотрите на мир как он есть, а не как вы хотели бы его себе вообразить.

В ответ она горько и резко рассмеялась:

— Давно уже не невинна. Мир, с которым я столкнулась, не таков, каким я желала бы его видеть… да и люди в нем тоже.

Но эмиру уже наскучили бесполезные замечания.

— Если так, то это ваше несчастье, — коротко заключил он. Затем поднялся, выпрямившись во весь рост, и взглянул на нее сверху вниз без всякой жалости.

— Леди Иден, здесь вы нежеланный гость. Стефан из Хоукхеста не может быть выкуплен. Он мой.

Иден отшатнулась. Но, конечно же, он не прогонит ее немедленно.

— Я не уйду, пока не поговорю с ним… с глазу на глаз, — взмолилась она.

Ибн Зайдун равнодушно пожал плечами:

— Хорошо, раз вы этого хотите. Ведь вы совершили дальнее путешествие. Завтра он вновь станет самим собой — или тем, что от него осталось, — но не надейтесь увидеть того юношу, что когда-то покинул вас. Он ушел навсегда.

Высокая фигура большими шагами проследовала из комнаты, его приближенные поспешили за ним по пятам. Иден упала на освободившееся место и уронила голову на руки. Теперь, когда все ушли, она могла позволить себе рыдания, которые разбили бы жестокое сердце небес, если бы только это было возможно.

Одна в гулком зале, она обратилась в отчаянии к Господу, который оставил ее:

— И за этим, Господь, ты послал меня сюда? Милосердный Иисус, умоляю… почему? Почему допустил ты это унижение?

Какой ужасный грех совершила она по неведению во время затянувшегося детского сна Хоукхеста, чтобы Небеса послали ее через полмира, где в конце пути ждало не вознаграждение за веру, но это мучительное, невообразимое наказание? Или же Христос изменил свои намерения, когда она сама лишилась его милости? Не должны ли грехи Дамаска быть искуплены в Куал'а Зайдуне? Искуплены ужасной ценой души Стефана?

Иден не могла поверить в это. Все смешалось. Все потеряно. Сейчас она готова была бежать на стены этого горного бастиона и броситься оттуда вниз, подобно Иезавели, которую швырнули на корм псам. И все же ей надлежит еще раз увидеть Стефана, поговорить с ним, заставить понять… Кто-то легко прикоснулся к ее руке.

— Госпожа…

Позади нее стоял высокий юноша лет восемнадцати, его глаза были полны сочувствия.

— Меня зовут Абдул. Я хотел показать вам покои, где вы сможете отдохнуть и где вас не потревожат. Туда, если вы соблаговолите последовать за мной, я принес бы еду. Предаваться скорби — плохое дело.

Тронутая до слез неожиданной добротой в столь неприветливом месте, она постаралась улыбнуться в ответ и благодарно кивнула.

— Вам выпало тяжкое испытание, — продолжал юноша, неторопливо провожая ее из зала. — Лорд Хоукхест сильно изменился с той поры, как попал сюда.

Услышав ее судорожный вздох, он поспешил добавить:

— Однако, мне кажется, вы застали его в наихудшем состоянии.

— Верно, — согласилась она, содрогнувшись от жуткого воспоминания, — ничего не может быть хуже того, что я увидела.

До конца дней ей суждено было помнить грязный поцелуй Ибн Зайдуна. Как и поцелуй Иуды, он был знаком предательства, но она даже не осмелилась помыслить, что было предано.

— Завтра, — мягко проговорил Абдул, — я позабочусь о нем, если смогу. Мы друзья… я ведь тоже пленник. Я прослежу, чтобы он получил как можно меньше опиума.

— Неужели нельзя без этого? — Голос ее дрожал, готовый вот-вот сорваться на рыдания.

— Теперь это необходимо для него.