Один из молившихся, с ног до головы закутанный в покрывало на манер кочевников, приблизился к драгоценной подставке. Он был необычайно высок для сирийца, и столб высотой в два ярда оказался скрыт от глаз Иден его широкой спиной. Человек постоял перед реликвией, но не плюнул на нее, как делало большинство других. Затем он отвернулся, и Иден сделала то же самое, не желая, чтобы кто-нибудь заметил направление ее взгляда.

Если бы она не отвела глаз, то заметила бы, что высокая фигура неожиданно остановилась и окинула их маленькую группу испытующим взглядом. Затем высокий араб вновь повернулся к Кресту и после этого быстро вышел из святилища.

Иден дождалась, пока Аль-Хатун завершит свои молитвы, и убедилась, что ей предстоит пройти последней через увенчанный куполом боковой придел, ведущий к центральной двери. Так она могла еще раз с благоговением взглянуть на Крест, обретая силу и уверенность от его святого присутствия.

С улыбкой вышла она из холодного святилища на залитый солнцем двор, где теперь собрались молившиеся, чтобы обменяться приветствиями и новостями. Почти сразу же имам, который читал им проповеди, обратился к Аль-Хатун с какой-то просьбой. Две девушки, шедшие впереди Иден, последовали за своей госпожой под сень сводчатой аркады, окружавшей заполненный людьми дворик. Иден вместе со своей спутницей собиралась сделать то же самое, когда вдруг ощутила легкое прикосновение к своей руке.

Повернувшись, она увидела высокого араба, закутанного в темный бурнус, чья голова была вся обмотана тюрбаном, так что виднелись лишь блестящие черные глаза. Когда он протянул руку за подаянием, она по запыленным одеждам узнала того самого человека, что был замечен ею перед Подлинным Крестом.

— Мне очень жаль, но я не ношу с собой денег, — сказала она.

Это являлось источником ее постоянного смущения, поскольку ислам поощрял нищенство как объект для проявления милосердия. После сегодняшней проповеди немало нищих должно было собраться во дворе.

— Нет… но вы носите золотой крестик на своей шее, — последовал ошеломляющий ответ на диалекте, не распространенном в Дамаске.

Прежде чем Иден успела потребовать объяснения, она вновь ощутила легкое пожатие своего запястья.

— Не отвечайте. Живите той жизнью, к которой вас приучают. Ничего не меняйте. Я найду способ попасть к вам.

Вслед за этими словами он растворился в кружившей толпе, а бледная как полотно Иден ухватилась за серый камень портала мечети, дабы не свалиться без чувств.

Последние слова были произнесены тихо, но отчетливо на ясном и настойчивом французском, и голос, произносивший их, принадлежал Тристану де Жарнаку.

Позже, вернувшись в свою комнату, охваченная лихорадочным возбуждением и невыразимой радостью, Иден не могла понять, как она удержалась от громкого крика, когда услышала так близко от себя этот знакомый и любимый голос. И много минут провела она, опираясь на холодные стены мечети и тщетно выискивая взглядом в толпе высокую фигуру.

Тогда она все же овладела собой и вновь присоединилась к Аль-Хатун. И даже болтливые рабыни не придали значения ее короткому разговору с нищим — не менее двадцати его собратьев обратились за подаянием, пока они пересекали двор.

Тристан. Здесь. В Дамаске. Это было невероятно… если только это не было одно из чудес Господних.

Как она не узнала его, когда он стоял у Креста? Ведь ей хорошо были знакомы эти широкие плечи и гордая осанка. Она плакала и смеялась одновременно, меряя шагами пространство своей комнаты в приступе радости, соединенной с нетерпением, как бывает в предвкушении какого-нибудь необходимого наркотика. Когда он придет к ней? Сколько придется ей ждать? В том, что он найдет способ спасти ее, она была уверена и преисполнилась благодарности, как будто дело было уже сделано.

Но она не могла оставаться спокойной. Устав расхаживать взад и вперед, она попыталась отвлечься игрой на уде, но страстные любовные серенады сменились приступом радостного смеха, когда она вновь поняла, что Тристан здесь и ее плен скоро закончится.

Дни проходили тихо. Утренние, дневные, вечерние часы растягивались до невыносимых пределов, чтобы перейти в бесконечные бессонные ночи.

Именно по ночам она боялась, что он был видением, посланным дьяволом для ее искушения или, хуже того, — Господом для наказания за грехи. Днем она высматривала его везде: на улицах, в лабиринтах рынков, на пустырях, на склонах гор, покрытых весенними цветами. Куда бы она ни сопровождала Аль-Хатун, она не переставала выискивать его горящим взглядом, пока наложница не делала ей выговор за отсутствующий вид.

Прошло две недели, а он не появлялся. Она похудела, глаза ярко сверкали на осунувшемся лице. Каждый день ожидания был для нее пыткой.

Но потом, однажды утром, когда она сидела с Эль-Кадилом над его книгами, через занавешенную дверь вошел один из солдат Камаля и склонился перед ними в глубоком поклоне. Он был в короткой кольчуге, узких шароварах и розовом тюрбане, как и большинство дворцовой охраны; из-за спины торчал короткий меч, а на бедре висел кинжал. Когда он выпрямился и глаза их встретились, Иден сразу же узнала Тристана.

Лицо и руки его были темно-орехового оттенка, губы походили цветом на тутовые ягоды. Он носил короткую, остроконечную бородку в манере, предписанной пророком. Ничто в его облике не могло вызвать подозрений у араба и мусульманина. Но на этот раз он не закрыл лицо, и она не могла не узнать того, чей образ вольно и невольно посещал ее столь долгое время.

Она поднялась с подушек, озадачив своей улыбкой Эль-Кадила.

— Что тебе нужно? — мягко спросил мальчик, отрываясь от четверостиший, которые он пытался сочинять. Он был не прочь сделать перерыв. — Ты пришел насчет кобылы? Камаль говорил, что я могу посмотреть, как она жеребится, — просительно пояснил он Иден.

Тристан помедлил с ответом. Он вгляделся пристальнее в тонкое лицо мальчика, явно взвешивая полученное впечатление.

— Нет, — спокойно ответил он. — Я пришел забрать леди Иден обратно к ее людям.

— Вы ее муж? — восхищенно спросил Эль-Кадил, ибо он знал ее историю.

— Нет, не муж… — с сожалением начал Тристан.

— Но вы доставите ее к нему? Вы знаете, где его искать?

— Я знаю.

Принц удовлетворенно кивнул. Затем оглядел Тристана не менее пристально, чем тот только что рассматривал его.

— Вы не сириец, — объявил он наконец. — Не думаю, что вы турок или египтянин. Может быть, перс? — с надеждой предположил он, вспоминая сказания Шах-Намэ.

Тристан решил доверится ему: мальчик, похоже, был способен вынести такое бремя.

— Я наполовину англичанин, наполовину француз, — веско сказал он. — И я командир в войсках Эль-Малик-Рика.

От удивления мальчик побледнел.

— Я должен позвать стражу, — медленно проговорил он. Удовольствие сошло с его лица. — Это мой долг.

— Пожалуйста, нет! — прошептала Иден, закусив губу и зная, что играет на привязанности мальчика к ней.

— Сожалею, но не могу позволить вам этого, — спокойно сказал Тристан. — Но есть нечто другое, что вам придется сделать… если потребуется, то под угрозой меча.

Иден издала слабый протестующий возглас.

— Леди Иден нужна ваша одежда. Ей следует переодеться, чтобы ее не узнали.

Черты лица принца исказились от сильного огорчения.

— Я не могу! Если я помогу вам, то предам своею отца.

Глаза Тристана застыли. Неожиданным и быстрым движением он поднял мальчика на ноги и завел ему руки за спину.

— Леди разденет вас, — мягко сказал он. — А если вы попытаетесь закричать… я перережу вам горло кинжалом. Я не хочу делать этого, но, без сомнения, сделаю.

Иден опустила глаза под презрительным взглядом Эль-Кадила.

— Спрячьте свой кинжал, — высокомерно промолвил мальчик. — Я не могу позволить женщине прикоснуться к себе.

Она заметила легкую улыбку, скользнувшую по губам Тристана. Мальчик берег честь дома Саладина.

— Только джоллабу, рубашку и тюрбан, — скомандовал рыцарь. — Иден, можете отдать ему ваши вещи. Огромное преимущество мусульманской одежды в том, что не слишком важно, кто носит ее — женщина или мужчина. Нет… не разматывайте тюрбан. У нас мало времени.

Иден заметила, как вспыхнули щеки Эль-Кадила, и ощутила, как загорелись ее собственные, когда они неловко обменивались одеждой под довольным взглядом Тристана.

— Замечательно! А теперь ваше лицо. У меня есть кое-что, что поможет вам за две минуты преобразиться в настоящего мавра.

— Боже милостивый! — вспомнила Иден. — Шкатулка Ксанф! Деньги и моя кольчуга. Я не могу оставить их здесь. — Она метнулась к двери, одежды мальчика облегали фигуру совсем как ее собственные. — Здесь недалеко…

— Не думаю, что вам это удастся, — мрачно и почти печально заметил Эль-Кадил, завязывая пояс своей наставницы вокруг тонкой талии. Он посмотрел на Тристана — мужчина против мужчины, честь против чести.

— Я надеялся, что не придется поднимать тревогу, но…

— Тогда я лучше свяжу вас, — предложил Тристан, вновь положив руку на рукоять кинжала.

Лицо Эль-Кадила значительно смягчилось, когда он оказался среди своих подушек, связанный по рукам и ногам надежно, но, как надеялся Тристан, не слишком туго.

— Только не затыкайте мне рот, — попросил мальчик. — Я не стану кричать, пока у вас кинжал. Я еще недостаточно храбр.

— Вы сын своего отца, — сурово сказал Тристан и низко поклонился своему пленнику.

Когда вернулась Иден, таща свои пожитки, завязанные в шелковый шарф, ее лицо и руки были такого же цвета, что и у ее спасителя. Незваный лейтенант Камаля с одобрением посмотрел на ее артистическую работу, но неодобрительно покосился на ее ношу.

— Я не оставлю свои вещи… и Балана, — заявила она, упрямо задрав подбородок. — Я собиралась взять лошадь принца, но он часто ездит на Балане — так что это не привлечет внимания.