И хотя он был исключительно добр к ней, Иден поняла, что опасается его прихода.

Весь следующий день она посвятила своему маленькому подопечному, стараясь оправдать его расположение и обрести его дружбу. Эль-Кадил настоятельно предлагал посмотреть его нового скакуна, которого он намеревался назвать Франчжик в ее честь. К своему удовольствию, она обнаружила, что небольшой конь находился в том же стойле, что и Балан, и, таким образом, она получила возможность показать мальчику своего любимца. Эль-Кадил тут же предложил оседлать обоих коней и отправиться вместе на соколиную охоту.

Позднее, когда они скакали по холмам с ястребами в колпачках на запястьях и небольшим эскортом дворцовой стражи за спиной, чувствительный мальчик, с грустью замечая слезы в ее зеленых глазах, следивших за свободным полетом птиц, не раз спрашивал себя, правильно ли он поступил, пригласив ее на охоту.

— Это не… настоящая свобода. Ястреб… летать дворец… чтобы есть.

Его карие глаза тревожно разглядывали ее.

Она попыталась улыбнуться, хотя сердце ее сжималось от боли.

— Нет, это не настоящая свобода, — признала она, видя его стремление утешить ее.

Но дворцовые ястребы были приручены и всегда возвращались к приманке, и, хотя с ней не могло произойти подобного, некий здравый смысл подсказывал ей, что, сумей она каким-то образом сбежать, ей не удастся найти еды и убежища в этих горах и она окажется беспомощной и беззащитной, подобно жертве хищного ястреба.

Однако вечером она получила намек на то, какой может быть дамасская приманка.

Вернувшись во дворец, Иден узнала, что ей отведена особая комната рядом с библиотекой, где ей предстояло давать уроки Эль-Кадилу. Все ее пожитки, взятые из седельной сумки Балана, были уложены в стенном шкафу и в сундучке из сандалового дерева — единственном предмете обстановки помимо матраса, служившего сарацинам постелью, и обычного нагромождения подушек и мягких ковров. В комнате преобладал цвет розового дерева, как в немногочисленной обстановке, так и в драпировках на стенах. Двери не было, только тяжелый гобелен в высоком стрельчатом проеме, а одна стена представляла собой ряд занавешенных окон, выходивших на милый дворик с двумя фонтанами и множеством ярких цветов. И хотя Иден теперь получила возможность отдохнуть от глупого хихиканья девушек-рабынь, она не смогла сдержать горького смеха при виде своего нового обиталища.

Нет двери. Можно ли найти более странную тюрьму? Или подобное удобство в другом жилом покое дворца? Она чувствовала иронию судьбы и долго сидела, глядя в стену, погруженная в грустные размышления и не в силах искать утешение в молитве. Она легла и закрыла глаза, надеясь, что сон уменьшит день.

А затем, верный своему слову, неслышной поступью пришел Аль-Акхис. Откинув гобелен, будто в собственной спальне, он приблизился и остановился рядом, скользя взглядом по ее телу, почти уже скованному сном на мягком удобном ложе.

Он был весь в белом и казался окруженным золотистым сиянием, а темные волосы, выбивавшиеся из-под тюрбана, курчавились вокруг смуглого лица.

— Я приказал принести закусок, — мягко проговорил он. — Мне сказали, что вы ничего не ели.

— Я не хочу есть, — отрывисто ответила она, сожалея, что он застал ее лежащей.

— Конечно, как вам будет угодно.

По-видимому, его даже устраивало, что она отказалась от еды. Появившемуся слуге было приказано унести все, кроме высокого кувшина с благоухавшим гранатовым соком и подноса с маленькими темными драже.

— По крайней мере от этого вы не откажетесь.

Он опустился рядом с ней на колени, и она почти бессознательно взяла то, что он предлагал. Ей хотелось только, чтобы он поскорее ушел. Шуршание его одежды казалось неестественно громким, и она даже слышала собственное прерывистое дыхание. До сих пор, однако, она не понимала, чем вызван ее страх перед ним. В его волнообразных неторопливых движениях не было угрозы, а мягкий голос выражал лишь вежливую озабоченность. Тем не менее его присутствие было неприятно ей.

С легким стоном она откинулась на подушки, закрыв глаза, чтобы как-то отгородиться от него.

— Вы нездоровы, — забеспокоился ее посетитель.

— Просто голова болит немного. Может, если попытаться уснуть… — Солгать удалось легко, хотя, по правде сказать, она действительно ощущала непривычную тяжесть в висках.

— Выпейте это, — проворковал он. — И вам станет лучше. И отведайте эти маленькие сладости — в них большая польза.

Он поднес чашку к ее губам, и, дабы не допустить, чтобы с ней обращались как с ребенком, она вынуждена была забрать чашку и выпить. При этом руки их соприкоснулись, и она тихонько ахнула, будто обжегшись.

Если он и услышал негромкий звук, то виду не подал. Спокойным тоном он заговорил об Эль-Кадиле, превознося умение мальчика рисовать чернилами, его необычайную чувствительность к окружающему, любовь к лошадям и животным вообще. Он поведал, как гордится им Аль-Хатун, и о ее надежде, что младший и, возможно, последний сын султана будет избавлен от необходимости разделить судьбу своих братьев, сражающихся с врагами бок о бок с отцом.

Аль-Акхис, кажется, не нуждался в ее ответах, так что постепенно складка меж ее бровей разгладилась и она разрешила себе расслабиться. Пригубив немного бесподобного гранатового сока, она заела его двумя маленькими удлиненными конфетками с резким привкусом некой едкой травы, ей неизвестной. Пытаясь определить природу привкуса, она съела еще несколько. Вскоре Иден неожиданно поняла, что добавляет собственные замечания к тонким суждениям араба о ребенке и даже смеется его рассказу о том, как Эль-Кадил поскакал однажды на подмогу Саладину, желая быть таким же воином, как его старшие братья.

Время шло. Больше она уже не хотела, чтобы он уходил.

Она лежала откинувшись, в приятном полузабытьи, ее не принуждали ни разговаривать, ни даже слушать, но она попеременно делала и то и другое, перемещаясь в бесконечном пространстве между сном и реальностью. И все время она слышала его приглушенное бормотание, словно откатывавшиеся волны воображаемого прибоя, который так сладко покачивал ее. А потом они будто и вправду оказались в еле дрейфующей лодке: они уплывали в открытое море, лежа на дне лодки, на мягком шелке; руки его медленно скользили по ее телу, словно морская вода вдоль борта — лаская, убаюкивая… и все же не давая уснуть.

Она позволила сладостному, беспрестанному движению увлечь себя, сознавая блаженную невесомость своего тела и в то же время ощущая прикосновение его рук, так, словно тело ее само стремилось незамедлительно ответить на призыв к чувственному наслаждению.

Неуловимое движение у основания горла вернуло Иден к реальности. Крошечная искра прожгла ее насквозь, проникнув до низа живота. Чуть приоткрыв глаза, она взглянула вниз и увидела, что грудь ее обнажена, — он развязал тесемки рубашки, раскрыл ее спереди и теперь поднимал темноволосую голову от обнаженной груди, к которой он прижимался губами. Аль-Акхис заметил осознание, мелькнувшее в зеленых глазах, которое вот-вот могло смениться испугом. Он откинулся назад и встал на колени рядом с ней.

— Нет причин бояться меня, Иден, — спокойно произнес он, хотя голос его дрожал от желания. — Я никогда не беру у женщины то, чего она не готова с радостью отдать.

Он протянул руку и прикрыл ее грудь.

— Сим я клянусь тебе, и ты вспомнишь эту клятву в свое время… Я не сделаю тебе ничего такого, чего бы ты сама не захотела.

С этими словами он поднялся и вышел, беззвучно скользнув по устланному коврами деревянному полу.

Последним ее ощущением было странное, болезненное отторжение, когда сознание вновь отступило в чертоги сна, и она продолжила свое плавание по безграничному, мягко движущемуся океану.

Она спала так, как спала только в детстве, и пробудилась в необъяснимо приподнятом настроении. Попытавшись вспомнить события предыдущего вечера, она не сумела определить, что было сном и что явью.

При их следующей встрече Аль-Акхис не предлагал свои услуги. В его серьезной и сдержанной манере не было ни малейшего намека на какую-то близость между ними. Он лишь поинтересовался с безупречной заботливостью, не прекратилась ли ее головная боль. Поскольку они встретились в присутствии Эль-Кадила, Иден не могла развеять одолевавшие ее сомнения… а позже, когда они остались вдвоем, переводчик держался так сухо и отстраненно, что она посчитала происшедшее между ними плодом своих греховных фантазий.

Тогда она обратилась к ежедневному суровому ритуалу молитвы и покаяния, дабы изгнать все нечистые помышления и целиком сосредоточиться на религии. В довершение к покаянию она, в отсутствие отца Бенедикта, сама решила убрать соблазнительно мягкий матрас и спать на жестком деревянном полу, надеясь таким образом предотвратить предательское поведение собственного тела. Но в первую же ночь она, к своему смущению, обнаружила, что ничем более не прикрытые кедровые доски пола издают густой смолистый запах. Он был соблазнительным и возбуждающим, а ей от всей души хотелось бы, чтобы оказалось иначе. По-видимому, нигде не было спасения от безбожной роскоши ислама.

Глава 13

ДАМАСК: АЛЬ-АКХИС

И вправду, после всех перенесенных испытаний для Иден не было возможности избежать этой роскоши. По мере того как дни сменялись неделями, она убеждалась, что прекрасный, дремлющий Дамаск был самым сибаритским городом на земле. Гордо именовавшийся его одурманенными обитателями Садом Мира и Невестой Земли, город считался сердцем мирского ислама, равно как Мекка считалась святым центром. Иден не могла не оценить его достоинств во время своих верховых прогулок среди тенистых рощ и изысканных дворцов, вдоль лабиринтов рынков, которые разрослись вокруг старой римской дороги, протянувшейся от восточных ворот к западным и известной под названием Прямой Улицы. Красота города была подобна красоте маленького драгоценного Корана, подаренного ей Аль-Акхисом… тончайшей работы оправа для всего лучшего в Султанате.