Один поворот. Другой. И вот она уже внизу. Перед ней оказалась низенькая дверь. Очевидно, она уже спустилась до уровня моря. А дверь, конечно, вела на берег.

Но нет, это было совсем не то место, где ей хотелось бы оказаться. Ей совсем не улыбалось очутиться в гуще сражения. Она предпочла бы остаться где-нибудь в замке, найти поблизости место, где можно было бы спрятаться и дождаться победы той или иной стороны. Возможно, ей даже удастся как-то пробраться на английский корабль. Это нужно было сделать быстро, единственный шанс нельзя было упускать, несмотря даже на то, что у нее не было четкого плана действий.

Она посмотрела вдоль длинного прохода. Совсем близко за соседним поворотом послышались грубые мужские голоса. Она развернулась и заспешила обратно той же дорогой, что и пришла. Позади раздались приветственные оклики. Солдаты, должно быть, узнали темно-синюю джеллабу Ксанф. Пока они не догнали ее, она обернулась и помахала им. Солдат было четверо. Один тоже помахал ей в ответ. Она быстро пошла дальше, слыша стук своего сердца. Больше ее не окликали. Вдруг она заметила маленькую дверь под лестницей. Выбора не было. Она открыла ее и вышла на дневной свет.

Она оказалась на широкой дорожке, позади возвышался замок, а перед ней расположился отряд кипрских солдат верхом на лошадях. Она могла видеть только их спины, поскольку всадники пристально смотрели в сторону моря.

Они находились примерно на полпути вниз, к пляжу, и сразу же за широкой площадкой, занятой людьми и лошадьми, тропинка сильно сужалась. На мгновение она была парализована. Солдаты, которые шли за ней, вот-вот должны появиться. А она могла двигаться только вперед. Если она побежит по тропинке налево, вдоль утеса, ее непременно увидят или услышат. Если побежит направо, то окажется у ворот крепости и наверняка наткнется на других солдат.

Она быстро побежала наискосок за спинами верховых наблюдателей. Если только ей удастся достигнуть края утеса, прежде чем из прохода появятся остальные… Едва успев остановиться у крутого обрыва, который она чуть было не приняла за пологий спуск, Иден медленно, разорвав в нескольких местах джеллабу, перелезла через выступ утеса. Секунду она висела на руках, а затем, нащупав ногой твердую и достаточно широкую опору, она осторожно перенесла на нее весь свой вес и опустила руки.

Она оказалась на узком карнизе как раз над дорогой. Видеть солдат она не могла, но хорошо слышала их голоса. Ей было слышно, как те, что вышли из замка, приветствовали своих товарищей и направились по тропинке к берегу. Она взглянула вниз. Утес был высотой футов в шестьдесят и достаточно крутой. Спуститься было довольно сложно. Однако не подлежало сомнению, что она не могла здесь оставаться. Рано или поздно кто-нибудь из находившихся внизу поднимет голову и заметит ее. Тогда они могут даже броситься ей на помощь и начать снимать ее с этого опасного насеста. Ну а если ей самой удастся спуститься, то вряд ли ее ожидает теплый прием со стороны Исаака и его войска.

Теперь ей хотелось снова оказаться там, где она находилась до сих пор, и встретить превратности войны за стенами крепости. Здесь, на открытой и опасной площадке, она была такой же пленницей, как и в пурпурно-золотой комнате.

Она вновь взглянула на солдат. Все они, отойдя вверх по склону на приличное расстояние от своего бастиона, смотрели на море. Исаак тоже был среди них на великолепном коне. Многие стоявшие в шеренгах начали топтаться и переговариваться. Они явно нервничали, несмотря на все старания командиров привить им по-настоящему твердую римскую военную дисциплину.

Движение раскрашенных галер стало активнее. Львиное Сердце тоже отдавал боевые приказы. Маленькие серебристо-серые фигурки в конических шлемах высаживались в многочисленные лодки и устремлялись к берегу. Когда они увеличились в размерах, Иден рассмотрела, что находившиеся впереди были вооружены арбалетами — смертоносным и беспощадным оружием, на которое сам римский папа наложил запрет как на не подобающее христианам.

Почти сразу же как она отметила этот факт, люди Исаака, стоявшие в первых рядах, начали валиться с ног на землю, крича в страшной агонии, когда зазубренные арбалетные стрелы пробивали им ребра. Английские арбалетчики открыли огонь сразу же как подошли на достаточную дистанцию. И эта дистанция, как поняла Иден, была гораздо больше, чем у легких луков солдат Исаака. Сей очевидный факт вселил в нее большую надежду, чем можно было предположить. Она начала лихорадочно спускаться по неровному и обрывистому утесу. Если англичане выиграют первую стычку — а дьявольские арбалеты могли оказать им такую услугу — и если ей удастся оказаться на берегу в нужный момент… тогда появлялся шанс добраться до одной из лодок и попасть на королевскую галеру.

Но гораздо более вероятно было, что ее собьет с утеса какая-нибудь стрела — английская или киприотская, — но она не думала об этом. Она сосредоточила все внимание на спуске, чувствуя каждую трещинку и ложбинку скалы, и изредка бросала испуганный взгляд на то, что происходило внизу.

Атакующие высадились из своих лодок и устремились вперед с мечами в руках. Сам Ричард, с искаженным от ярости лицом, был их предводителем. Они легко разделывались с великолепным укреплением, десятками перелезали через него, пока арбалетчики перезаряжали свое оружие под прикрытием длинных щитов. Киприоты, которые отважились встать на защиту дела рук своих, вскоре лежали мертвыми — глотки их были перерезаны безжалостными захватчиками.

Битва продолжалась — это были пока отдельные стычки, но Иден не приходилось раньше видеть ничего подобного. Ужас ее был так велик, что ей и в голову не приходило, что битва может докатиться до нее. Она не сомневалась, что если даст волю страху и состраданию, то неминуемо погибнет.

Прильнув к скале, она позабыла даже о молитве, глядя на то, как внизу гибнут люди. Киприоты утратили боевой дух, и оборона их развалилась, несмотря на страстные призывы Исаака к сопротивлению.

Сейчас она находилась всего в тридцати футах над ними и не собиралась опускаться ниже. Она уже могла различать знакомые лица среди дерущихся, прежде всего самого Ричарда, наносившего могучие удары своим страшным мечом. Лицо его было перекошено, зубы оскалены, он упивался вкусом битвы. Иден видела, как он убил четверых киприотов за столько же минут. Трое умерли от меча — двое несчастных поражены в грудь, один в живот. Четвертый лишился головы в один ослепительный миг, не успев осознать своей потери, — так быстро взмахнул Львиное Сердце боевым топором. Иден не могла больше смотреть на него. Хотя она и знала, что резня, невольной свидетельницей которой она сейчас являлась, имела своей целью спасение несчастных людей, что-то изменилось в ее восприятии героев и их деяний. Теперь она увидела героев, но эти герои были не такими, как Иден представлялось раньше.

Вдруг до ее ушей донесся дикий рев. Она повернулась и вновь отыскала взглядом Ричарда — шлем его был разрублен, а сам он упал на колени под яростным натиском турецкого капитана. Его меч, отведенный для удара, уже не мог отразить занесенного сверкавшего полумесяца турецкой скимитары.

Вдруг словно яркая вспышка промелькнула между сражавшимися. Быстрая фигура метнулась из-под ног, и король, невредимый, упал навзничь в тот момент, когда кинжал вонзился турку в горло. Скимитара опустилась, отклонившись от выбранного пути, и потерявший силу удар пришелся в плечо спасителю. Иден жалобно вскрикнула, когда Тристан де Жарнак покачнулся и зажал рукой рану, из которой хлынула кровь.

Тотчас его окружили лейтенанты, возникнув ниоткуда, подобно своему командиру. Уилл Баррет прикрыл один фланг, неизвестный Иден рыцарь — другой, а дородный Джон де Валфран защищал де Жарнака со спины. По меньшей мере десять человек бросились к королю, который взревел еще яростнее, поскольку ненавидел быть побежденным — ведь это случалось крайне редко. Иден услышала, как он прокричал, обращаясь к де Жарнаку, слова благодарности, после чего раскрутил над головой свой страшный топор и снова кинулся в водоворот битвы.

Уилл Баррет привязал левую руку де Жарнака к его торсу, и тот продолжал сражаться — рука, державшая клинок, осталась неповрежденной. Не было заметно, что он обращает внимание на боль. Тем не менее Иден не могла смотреть на его искаженное лицо. Чужую боль труднее переносить, когда знаешь человека, который страдает. Она укоряла себя за то, что была не очень любезна с ним раньше, молилась, чтобы он не погиб из-за своей безрассудной отвага. Ей хотелось сейчас прикоснуться к нему.

Но смерть уже большей частью собрала свою дань. Солдаты Исаака отступили, их боевой дух был сломлен. Они выстрелили последний раз из луков, уже от подножия утеса, однако английская броня была крепка, и крестоносцы выдергивали стрелы из своих доспехов, как колючки шиповника. Кое-где бойцы еще сходились врукопашную, жестокие, калечащие удары наносились чаще всего по руке, державшей клинок, чтобы одним разом лишить противника средств и тяги к жизни. Почти весь берег стал кровавой ареной, где лежали мертвецы и тяжелораненые с разрубленной плотью и торчавшими наружу костями. Кровь. Сверкавшая на песке под солнцем кровь, вместе с которой вытекала жизнь, — это, как поняла или, скорее, ощутила Иден, зрелище, которое теперь будет все время преследовать ее. Как во сне, она заметила тяжелую арбалетную стрелу, глубоко вонзившуюся в утес около ее локтя.

Она почти позабыла о собственной безопасности. Как будто она была невидимой здесь, наверху, цеплявшаяся за шершавый камень в ожидании, когда все кончится. К ужасу Иден, несколько солдат Исаака смотрели прямо на нее. Они размахивали руками и кричали что-то непонятное. Было, однако, ясно, что они имели добрые намерения. Двое начали карабкаться на скалу. Остальные присоединились к общей массе отступавших, которые поднимались к городу всеми возможными тропками. Те, которые пошли по дороге, достигли вершины утеса раньше, чем двое других успели добраться до нее. Сомнений в том, что она будет спасена помимо ее воли, не оставалось.