Неожиданно король встал и высоко поднял золотой кубок. Прозвучал призыв к молчанию, и озорные голубые глаза обшарили зал вдоль и поперек, сплачивая сидящих так, что все мысленно устремились к одной яркой, господствовавшей фигуре.

— Друзья! — он говорил негромко, но страстно, голос плыл по залу, словно невидимый дым. — Вы очень терпеливо переносили скучное ожидание, я хочу поблагодарить вас за это. Я сам чувствовал это нетерпение. — Он поднял руку, но не смог сдержать приветственные крики. Львиное Сердце стремился к воротам Иерусалима. Как хорошо они это знали!

— Я выжидал здесь не только из-за сладких фруктов с завоеванных территорий, — продолжал Ричард, выдержав секундную паузу, — но из-за еще более сладкой еды, которую моя светлейшая матушка привезла для украшения моего стола! — Он повел рукой широким выразительным жестом, сначала низко поклонившись королеве Элеоноре, которая наблюдала за ним с обычной, слегка ироничной усмешкой, а затем вытянул обе руки к Беренгарии, которая, покраснев от смущения, встала и вложила в них свои. Король по очереди прижал каждую к губам и отпустил, чтобы она могла взять кубок, а сам вновь поднял свой и радостно провозгласил:

— Дорогие друзья, я представляю вам будущую королеву Англии, не выпьете ли вместе со мной за ее здоровье?

И когда Иден присоединила свой голос к общему приветственному крику, который донесся к ним, и пока они стояли, четко обрисованные светом многих свечей, похожие на мифологические фигуры, ее взгляд упал на худощавую, статную женщину по правую руку от короля. Беренгария, конечно, будет королевой Англии, но никогда «немилостью Божьей». Иден произнесла в уме свой собственный тост.

Ночь приближалась к концу, и пир становился все более неуправляемым. Многие покинули свои места, чтобы поздороваться и поболтать с друзьями, музыканты играли все с большим задором, выводя странные мелодии в неистовых ритмах, незнакомые английским гостям — страстные, хватающие за сердце любовные песни и дикие, варварские ламенты, древнюю музыку сицилийских крестьян.

Иден обнаружила, что ее ноги непроизвольно притоптывают в такт музыке, а тело рвется в пляс, пока горячие ритмы смешиваются с бурлящим в ее крови вином. Неукротимые буйные танцы пробуждали ответное чувство — болезненное стремление к новым, ошеломляющим эмоциям, которые дожидались своего часа, дремлющие в глубинах ее сознания. Они несли собой тьму, но в то же время и огромное наслаждение.

Зачарованная, она сидела запрокинув голову, так что пульсирующая жилка проступила у основания длинной шеи; сверкающий ореол от света горевшей рядом свечи окружал ее золотые волосы, рука расслабленно удерживала бокал с остатками вина. Неожиданно она поняла, что к ней склонилось чье-то совершенно незнакомое лицо. Лицо было смуглым, загорелым, с горящими ястребиными очами, обрамленное черными курчавыми волосами. Она почувствовала слабый запах сандалового дерева. Оставаясь все еще в плену очаровательной музыки, она посмотрела вверх и увидела себя, томную и озадаченную, отражавшуюся в темных, цвета осенней воды, зрачках.

— Тристан Дамартин, шевалье де Жарнак, миледи. Король послал меня сообщить, что желает встретиться с той, что была принцессе такой хорошей подругой.

Он медленно выпрямился, отметив про себя цветущую красоту ее лица и роскошь ее густых волос.

— Король чрезвычайно добр, — вернула Иден комплимент. Она хотела было поправить растрепавшиеся волосы, но не сумела сделать это под бесстрастным наблюдением стоявшего рядом безупречного рыцаря. Тристан де Жарнак держался с не меньшим достоинством, чем любой земной принц: было ясно, что он ждет, чтобы сопровождать ее, однако это было не настолько очевидно, чтобы оказаться бестактным. Он стоял непринужденно, руки спокойно опущены, на губах едва заметная улыбка. Она собралась с духом и быстро поднялась, разбросав волосы по плечам. Рыцарь проводил ее к высокому столу, стоявшему напротив того, за которым сидел король, внимательно слушавший тихий голос Беренгарии.

— Милорд, это леди Иден! — немедленно сообщила принцесса, увидев приближавшуюся подругу.

— Истинный крест, она прехорошенькая! — пробормотал Ричард, пожалуй, гораздо громче, чем следовало.

Иден, не поднимая глаз, опустилась на одно колено. Король знаком велел ей подняться.

— Леди Иден из Хоукхеста, благородного дома Стакеси, — провозгласил стоявший рядом с ней высокий рыцарь; голос его был низким, но звучным, как у герольда.

— Я рад приветствовать вас, — просто сказал король. — Ваша красота доставит удовольствие множеству глаз, которые в течение шести месяцев могли любоваться только кольчугами и суровыми лицами. По крайней мере, так считалось официально, — добавил он. Те, кто знал его, а в их числе был и Тристан де Жарнак, делали в уме возможные прогнозы на завтра. Когда лев миролюбив ночью, наутро его зубы становятся еще острее.

Когда ее представление было закончено, Иден последовала за развевавшимся темно-синим плащом де Жарнака на свое место в конце стола. Здесь сэр Джон уже начал выходить из послеобеденного оцепенения, и Уилл де Баррет успел вернуться из своего похода по залу. По тому, как они проворно вскочили, приветствуя ее провожатого, можно было безошибочно заключить, что тот пользуется огромным уважением. Де Жарнак ответил на их приветствия, непринужденно заметив:

— Я оставляю вас в отличной компании, леди. Верьте всему, что говорит Уилл, и не принимайте в расчет половину того, что говорит вам Джон, и тогда вы многому научитесь… если сумеете заставить Джона хоть иногда помолчать.

К удивлению Иден, ни один из рыцарей не обиделся, а оба весело рассмеялись.

— Приношу вам свою благодарность за вашу учтивость, шевалье, — вежливо сказала она, нерешительно улыбаясь. В его сдержанной манере было нечто, вызывавшее у нее беспокойство, хотя для этого не было никаких оснований.

— Это была самая приятная обязанность, миледи, — ответил он с неожиданно ослепительной улыбкой. — Мы очень скоро встретимся снова.

Он медленно и грациозно отвесил ей почтительный поклон, дружески кивнул ее товарищам по застолью и направился к своему месту. Как она заметила, поневоле проводив глазами его высокую, осанистую фигуру, место это было совсем рядом с королем.

— Сэр Тристан… он пользуется большим уважением при дворе? — осмелилась поинтересоваться она.

Сэр Джон ухмыльнулся:

— Лучше тебе, Уилл, пропеть дифирамбы шевалье… я поклялся неделю хранить молчание.

— Тристан де Жарнак, — покорно начал Уилл, — так же близок сердцу короля, как любой подданный… но он заслужил это, ибо у него военный талант Александра и твердая рука, способная быстро осуществить задуманное. Конечно, он и Ричард, сражаясь бок о бок, захватили Мессину, сдавив ее с двух сторон, и какое счастье было видеть это! Все говорят о нем только хорошее и ищут его дружбы. Сам французский король пожаловал его своим уважением. Он принадлежит к древнему и знатному роду; нет в Англии и в Британии поместий богаче, чем его. И более титулованные особы не сравнятся с ним в благородстве…

— И, черт побери, он может перепить вас так, что вы отправитесь под стол, а он будет стоять на ногах твердо, как главная башня замка! Он может спеть вам за столом хорошую, мелодичную балладу и победить вас меч против меча, или разум против разума… или женщина против женщины, что самое обидное, в любое время, когда вы осмелитесь состязаться с ним! — взорвался сэр Джон, не способный сдерживаться более минуты. Он широко улыбнулся, обнажив несколько золотых зубов, предмет его заслуженной гордости. — Следует добавить еще одну вещь, леди… если мы показались вам пристрастными. Тристан — наш командир. Мы думаем, что лучшего человека, чтобы идти за ним следом, не сыскать… и, клянусь распятием, мы гордимся, что нам выпало это счастье.

— Джон говорит чистую правду… только слегка преувеличивает насчет застолья, — вмешался Уилл. — Я не верю, что де Жарнак когда-нибудь вызывал кого-нибудь из своих рыцарей на состязание в пьянстве.

— И еще одно, — бодро продолжал сэр Джон, поднося свой кубок дрожащей рукой туда, где, как он полагал, должен находиться его рот, — он еще не женат. Очень жаль, что у вас, леди, уже есть муж, ибо, осмелюсь заметить, я никогда еще не видел более подходящей пары, чем вы и он, когда вы шли рядом. У Тристана должна быть своя Изольда, верно, Уилл?

— Фи, сэр, как не стыдно! — Иден рассвирепела почти до потери рассудка, так что сама удивилась неожиданной ярости. Уилл заметил это и принялся отчитывать товарища.

— Джон, ты слишком много выпил. Попроси прощения у леди. Я приношу за него извинения, леди Иден, сегодня он разогнал целую толпу неугомонных грифонов, которые воровали нашу еду. Это была кровавая работа, да и не очень почетная. Он устал и расстроился — вот почему вино так быстро ударило ему в голову. — Он вздохнул, пододвинул свой стул поближе к сэру Джону, чтобы поддержать тяжелое, обмякшее тело. — Вино дает забвение, когда его жаждешь. А это единственное, что нам сейчас остается.

Сэр Джон поднял глаза, попытался что-то сказать, но его голова выскользнула из подставленной руки Уилла и тяжело ударилась о стол.

Иден мгновенно позабыла свой гнев.

— Как же он теперь? — озабоченно спросила она. — Не послать ли нам за оруженосцем, чтобы оттащить его в постель?

Уилл покачал головой:

— Я посижу с ним. Он скоро придет в себя, я уже много раз это видел. Но вы, если хотите, можете нас покинуть, ведь вы, должно быть, очень устали после путешествия и ночной пирушки.

Она взглянула в центр застолья, где увидела голову Элеоноры, все еще оживленно беседовавшей, словно был белый день, а не полночь. Беренгария слегка привалилась к Ричарду и крепко спала, положив голову на руки.

— Я не должна уходить раньше королевы, — ответила она Уиллу.

Однако прошел еще час, прежде чем неутомимая леди собралась на покой; к этому времени Иден давно спала, откинувшись на спинку своего высокого стула. И уже в полусне она ощутила, как чьи-то сильные руки несли ее в отведенную светлицу — сильные, заботливые руки, слабо пахнувшие сандаловым деревом.