Люси Кларк - Единственный вдох

Залив очень красив: от легкого бриза по поверхности идет рябь, но море достаточно спокойное – можно понырять. Надо занести вещи и посмотреть, прозрачная ли вода.

Ключ от хижины лежит под булыжником в крапинку. Ева открывает дверь, снимает сумку с плеча, заходит внутрь.

И замирает.

По затылку пробегают мурашки. Такое чувство, что в доме кто-то был.

Ева кладет сумку на пол, осторожно проходит вперед.

– Кто здесь?

Тишина.

Ева осматривается. Все на своих местах, однако что-то не так.

Запах!.. Ева замирает. Чувствуется легкий аромат кожи и мускуса. Аромат Джексона.

По телу разливается холод. Комната полнится его запахом, словно Джексон только что, буквально минуту назад был в хижине.

Их с Джексоном фотографии по-прежнему нет на полке.

Ева идет к спальне, берется за металлическую ручку двери и толкает ее вперед.

В комнате никого, шторы слегка развеваются на ветру. Естественно, никого, кто сюда мог прийти? На подушке – красная клетчатая рубашка Джексона, в которой она спит. Ева аккуратно свернула ее перед поездкой в Уоррингтон, но что-то кажется неправильным. Надо подойти поближе и посмотреть.

Нет, именно так она рубашку и сложила. Какой-то абсурд.

Ева собирается выйти из спальни, но все-таки берет рубашку, подносит к лицу и вдыхает.

Она надевает ее по ночам уже несколько месяцев, так что запах Джексона давно выветрился, однако сейчас его аромат буквально бьет в нос, густой и обволакивающий.

Сердце колотится, кровь приливает к голове. Ева бросает рубашку на пол, и та с шорохом падает у ее ног.

Столько раз я собирался рассказать правду!.. Останавливало меня всегда одно: я боялся тебя потерять. Чем больше я врал, тем труднее было раскрыть истину.

Иногда я испытывал тебя, проверял реакцию на некоторые ситуации. Однажды рассказал про своего коллегу Тони, ты встречалась с ним пару раз, и он тебе понравился. У Тони была зависимость от азартных игр, и он несколько лет скрывал это от жены.

В конце концов она все узнала, но к тому времени Тони успел перезаложить их дом, чтобы покрыть долги. Жена выставила его за порог, и ему пришлось ночевать у сводного брата.

Узнав об этом, ты сказала:

– Так жалко их обоих.

А я спросил:

– Ты бы простила мужа на ее месте?

Ты задумалась. Я ожидал твоего вердикта под бешеный стук сердца.

Наконец ты сказала:

– Тони мне нравится, он хороший парень, но будь я на месте его жены, то вряд ли бы простила.

– Почему?

– Дело не в азартных играх, а в том, что муж так долго ее обманывал. Как ему доверять?

– Но ведь она его любит, – слегка повысил я голос.

Ты пожала плечами.

– Может, этого мало.

Сол достает бутылки вина из шкафа и складывает их в картонную коробку. Потом подходит к холодильнику и открывает нижнее отделение: стеклянные бутылки пива поблескивают, как свежепойманная рыба. Сол колеблется, раздумывая, можно ли припрятать где-нибудь парочку бутылок. Он привык приходить с работы и пить пиво на террасе, любуясь закатом – этого будет не хватать.

Нет, никакого алкоголя в доме. Он укладывает пиво в коробку, вытаскивает виски и ром из шкафчика над ящиком с посудой и, прижимая коробку к груди, выходит из дома.

Наконец-то суббота. Еву видно издалека, она сидит на краю террасы и разглядывает что-то у себя в руках. Сол привык считать, что это ее хижина, хотя когда-нибудь Джо вернется из Дарвина, или Ева решит уехать. О будущем они не говорят; прошла неделя после ночи в мотеле, и оба осторожничают, словно на ощупь движутся в темноте.

Всю неделю на работе Сол постоянно смотрел на часы: скорей бы выбраться из лаборатории и пойти к Еве. Когда получалось уйти пораньше, они вместе ныряли в бухте. Ева научилась замедлять дыхание и спокойно чувствовать себя в воде; теперь у нее вырабатывается свой изящный стиль ныряния. Самое приятное в совместном фридайвинге – это ощущение, будто время остановилось.

Сол подходит ближе и видит, что Ева возится с застежкой от маски. Она в свитере, но загорелые ноги ничем не прикрыты. Ева щурится на солнце, затем улыбается, обнажая зубы – такие белые на фоне темной кожи.

Улыбка будто наполняет его солнечным светом, согревая изнутри. Между ними что-то есть, некая крепкая связь – и, по правде сказать, это пугает. Что будет дальше?

Сол пытается осознать загорающееся в душе чувство и понимает: он влюблен в Еву.

Надо что-то сказать, однако в голову ничего не приходит. На языке крутится лишь одно: «Я влюбился в тебя. Я влюблен». Ева глядит на коробку, и Сол вспоминает, зачем пришел.

– Убрал из дома весь алкоголь. Из-за отца, – объясняет он.

Ева наклоняется, чтобы заглянуть в коробку, и Сол любуется гладкой кожей ее шеи.

– И ты собираешься доверить все это мне?

Неплохо бы сострить в ответ… Не найдя достойного ответа, Сол ставит коробку, садится рядом на край террасы, так близко к Еве, что чувствуется исходящее от нее тепло.

– Как насчет похода на мыс Игл-Кейп?

– Все в силе. – Они планировали забраться на верхушку мыса, откуда открывается вид на полуостров Тасман. – Отсюда доберемся за пару часов.

– Отлично, у нас весь день впереди.

Ева убирает волосы с лица: на лбу у нее веснушки, а над бровью крошечный шрам. Нельзя сдержаться и не прижаться к ее сладким губам, к ее телу, отзывающемуся на все прикосновения.

Сол резко прерывает поцелуй.

На террасе он заметил клетчатую рубашку Джексона: та висит на спинке стула, и такое ощущение, будто рубашка надета на широкие плечи брата.

– В чем дело, Сол?

Он не отвечает, и Ева следит за его взглядом.

– Вот оно что…

– Извини. Просто… как-то неожиданно.

Глядя на рубашку, можно подумать, что Джексон был здесь всего пару минут назад.

Сола переполняет ревность. Потирая затылок, он спрашивает:

– Ты… ее носишь?

Ева не спешит отвечать, хмурится.

– Иногда, вместо пижамы.

Сол нервно сглатывает. Хватит представлять, как Ева, обнаженная, укутывается в рубашку Джексона. Хочется спросить лишь одно: «Почему после всего, что он сделал, ты по-прежнему жаждешь его присутствия?»

Однако Сол не задает вопрос – пока он не готов услышать ответ.

Час спустя они поднимаются по грунтовой дорожке, сквозь навес эвкалиптовых деревьев бьют лучи солнца. Здесь сыро и пахнет землей; на лбу и под поясом шортов выступает пот.

Сол идет впереди, ноги у него крепкие и мускулистые. Он следит за тропой – нет ли тигровых змей. В это время года, как он сказал Еве, змеи часто греются у дорожек. Не считая этого, почти всю прогулку Сол молчит.

Ева сама не понимает, почему спит в рубашке Джексона. Она знает лишь, что когда-то очень сильно его любила, нельзя взять и все забыть.

Обнаружив неделю назад рубашку Джексона у себя на подушке и вдохнув его аромат, Ева уселась на полу и весь вечер плакала, уткнувшись в рубашку. Да, чувство вины сыграло над разумом злую шутку, но все равно так больно, словно сердце вырвали из груди.

Не следует спешить с Солом, как с Джексоном; напротив, надо быть осторожнее. Ева уже не так уверена в себе и в своих суждениях, особенно после того, как она почувствовала несуществующий аромат Джексона. Вдруг и сердце ее подводит? Трудно понять, влюбляется ли она в Сола – или не может забыть Джексона?

Через полчаса пути тропа выходит к равнине: вот и вершина мыса. Деревья редеют, впереди залитый солнцем океан. Свежий ветер обдувает кожу, Ева закрывает глаза и делает глубокий вдох.

Сол снимает рюкзак, достает бутылку воды. Ева пьет жадными глотками, вытирает рот тыльной стороной ладони.

Она садится на поваленное дерево, дает ногам отдохнуть. Сол устраивается рядом.

– Когда-то здесь был наблюдательный пункт китобоев. На мысе устроили базу, чтобы следить за появлением китов и предупреждать своих.

Ева смотрит на океан. Кажется, что это место неподвластно времени, словно его основа – сама вечность.

– Здесь так спокойно…

– И мама всегда это говорила. Когда мы с Джексоном были маленькими, она брала нас с собой: мы сидели рядом с ней на покрывале и рисовали.