– Можно попробовать снова, когда все немного уляжется.

Ева качает головой.

– Вряд ли, сам видел. Она меня выставила.

– У нее шок.

– Не только. Жанетт винит во всем меня, как будто я была любовницей Джексона.

После паузы Ева спрашивает:

– Странно было снова увидеться с Жанетт?

Сол пожимает плечами, долго молчит, затем наклоняется вперед, опираясь на руль сложенными вместе ладонями, и говорит:

– Знаешь, все быльем поросло. Зря я так долго злился. Мне казалось, что между нами есть нечто большее. – Вдруг по всему телу Евы разливается чувство легкости. – Думаю, ты сегодня правильно поступила.

– Правда?

Он кивает.

– Надо было рассказать тебе правду, как только ты приехала на Уотлбун. – Сол смотрит Еве в глаза. – Не представляешь, как я об этом жалею. – Ева краснеет под его пристальным взглядом. – Нам бы встретиться при других обстоятельствах…

Она сжимает губы.

– Да уж.

У Сола звонит мобильный, но он все смотрит Еве в глаза.

К лицу приливает кровь. Ева кивает на телефон и говорит:

– Наверное, тебе лучше ответить.

После небольшой паузы Сол берет трубку.

– Сол Боу, слушаю. – Более встревоженным тоном он отвечает: – Нет, когда? – Потирает затылок. – И давно? Ладно, хорошо, я уже еду.

Он бросает мобильный на колени, заводит двигатель.

– Сол?

Он вглядывается вперед, затем смотрит назад – машины стоят вплотную.

– Вот черт! – Он бьет рукой по рулю.

– В чем дело?

– Отец попал в больницу.


Спустя полтора часа Сол уже стоит, засунув руки в карманы, в палате у отца. Дирк спит; через введенную в вену трубочку поступает необходимая доза морфина. Выше пояса он раздет – поразительно, какая у отца тонкая желтоватая кожа, ребра выпирают, а волосы на груди седые и жесткие.

Сол уже много лет не видел отца без рубашки. Когда-то тот ходил по своей лодке в одних шортах, и спина у него блестела от пота, под загорелой кожей играли крепкие мышцы. Во время школьных каникул Сол с Джексоном работали на лодке вместе с отцом: здорово было видеть его за штурвалом, слушать, как он выкрикивает распоряжения сыновьям, как травит шуточки.

Скрипнула койка. Дирк повернулся, открыл глаза.

– Сол?

– Как самочувствие?

Отец нервно сглатывает, облизывает губы. Слегка улыбается.

– Все будет в порядке.

Сол позвякивает ключами в кармане.

– Уверен? Я тут говорил с доктором. Болезнь уже не в острой стадии. – Последние несколько лет Дирка мучил панкреатит. – Теперь это хроническое. От твоей поджелудочной ничего не осталось, врачи подозревают диабет. Ты в курсе?

Почему он так нападает на отца? Наверное, вид Дирка выбивает у него почву из-под ног.

Превозмогая боль, отец приподнимается, и Сол подхватывает его за плечи, помогает сесть. Руки у отца костлявые, кожа дряблая.

– Прости, что причинил столько неудобств.

Сол снова кладет руки в карманы.

– Не надо просить прощения, главное, поправляйся.

– Я сам виноват. Мы оба это знаем.

«Выпивка, чертова выпивка», – думает Сол.

– Давно у тебя боли?

– Ну, какое-то время.

– Сильные?

– Когда как.

– Ты тощий, как скелет.

– Булимия. На подиум, знаешь ли, не берут, если весишь больше пятидесяти.

Сол выдавливает улыбку.

– Еще немного, и ты сможешь позировать только в больничном халате!.. Зря ты не сказал мне, что болеешь.

– И что бы ты сделал? У тебя своя жизнь. Я сам разберусь, ладно?

– Ты звонил мне на днях.

– Да, подумал, что надо сходить к врачу.

Солу ужасно стыдно, что он не ответил на звонок. Белки глаз Дирка пожелтели, налились кровью, кожа потускнела.

– Хронический панкреатит – это серьезно. Доктор говорит, болезнь сильно сокращает продолжительность жизни.

– Я знаю.

– То есть ты бросишь пить?

Отец вздыхает.

– Я хочу бросить. И всегда хотел.

Больше Дирк ничего не говорит, но Солу все понятно: эту тему они поднимают не первый раз. Хотеть бросить и действительно бросить – две разные вещи.

Отец и сын молчат, в палате слышно лишь, как пищит кардиомонитор.

– За тобой тут хорошо присматривают? – спрашивает Сол, лишь бы не молчать.

Мимо палаты проходит медбрат, толкающий тележку, и радостным тоном с ними здоровается.

– Обтирание губкой не на высшем уровне, – отвечает Дирк.

– Я смотрю, старый моряк еще не растерял чувство юмора.

– Нет, только достоинство.

Отец с сыном болтают еще несколько минут.

– Послушай, – наконец предлагает Сол, – может, когда тебя выпишут, ты немного поживешь со мной? Пока не поправишься.

Наверное, в нем говорит чувство вины, но так будет правильно. Увидев отца в больнице, Сол вновь задумался о том, что годы не знают пощады. В последнее время они отдалились друг от друга, сейчас самое время это изменить.

– На Уотлбуне?

Сол кивает.

– Не, вряд ли это хорошая идея.

– Почему? – спрашивает Сол. Так легко он не отступит.

– Не знаю, просто не хочу.

– Раньше тебе там нравилось.

– Ну да, только это было давно, – мрачно отвечает Дирк.

После того пожара Дирк не появлялся на острове, однако теперь Уотлбун стал Солу домом, и отец должен жить там вместе с ним.

– Заманчивое предложение, сынок, мне очень приятно, правда. Только не люблю я это место.

– Подумай еще, ладно?

Дирк кивает в ответ и постепенно погружается в сон.


Ева выходит из кафетерия с двумя пластиковыми стаканчиками кофе. Пальцы обжигает; она ставит стаканчики на столик, натягивает рукава на ладони и снова берет кофе.

В коридорах стоит запах антисептика и хлорки, а еще переваренной еды. Похоже, все больницы мира пахнут одинаково.

Сол стоит у окна в отделении гастроэнтерологии. В стерильной атмосфере приемной он кажется чересчур крепким, чересчур загорелым.

– Как отец? – спрашивает Ева. Она ставит кофе на подоконник, и стекла запотевают от облачков пара из стаканчиков.

– Ему ввели еще морфина, и он уснул.

– Думаешь, его надолго тут оставят?

– Неделя отцу точно светит. Ему надо набрать вес.

– А что сказали насчет алкоголя?

– Если не бросит, то загонит себя в гроб. Поджелудочная ужасная. Высока вероятность новых обострений.

– Как, сумеет бросить?

– Наверное. Ненадолго. У него бывали периоды воздержания: однажды он не пил целый год.

– И что ты обо всем этом думаешь?

– О том, что он попал в больницу?

– О его зависимости.

– Большую часть моей жизни я помню отца алкоголиком. Я не в восторге, но что делать.

Ева молчит: Сола, как она поняла, не надо торопить во время беседы.

После небольшой паузы он продолжает:

– У меня не слишком получается понять… В смысле, мне ясно, в чем причина, просто… Я не пойму, почему он до сих пор себя травит. Конечно, это болезнь, зависимость – или как там говорят чертовы доктора, – но если бы он просто… остановился. Отец сильно постарел, – тихо добавляет Сол.

– Он у тебя крепкий, с ним все будет хорошо, – успокаивает Ева.

– Он звонил мне сегодня утром, а я не взял трубку. Я сто лет к нему не заходил, а надо было навещать регулярно, я ведь знаю, как он страдает из-за Джексона, потому и пьет больше обычного. Мне нечем оправдаться – я прохожу мимо его дома по дороге на работу. – Сол поворачивается к Еве и продолжает: – Отец мог умереть. У меня больше никого не осталось, а он мог умереть.

Ева подходит ближе и обнимает Сола.

Вокруг звучат голоса медсестер и посетителей. В ее объятиях Сол успокаивается, напряжение постепенно спадает. Она тоже успокаивается – когда они рядом, все остальное неважно.

Сол и Ева останавливаются на ночь в мотеле рядом с больницей. Комнаты простые, мебель старая, зато в душе отличный напор, вода горячая и приятная. Шея и плечи расслабляются, и Ева понемногу смывает с себя события дня.

В ванной стоит густой пар; Ева выходит из душа, и на полу остаются мокрые следы. Завернувшись в полотенце, она идет в спальню за феном, заглядывает в ящики, но его нигде нет. Потом присаживается – буквально на минутку и даже решает прилечь – совсем ненадолго…

Ева почти уснула, как вдруг раздается стук в дверь. Прижав к себе полотенце, она бросается поднимать с пола вещи и одеваться, затем идет открывать, раскрасневшаяся и все еще с полотенцем в руках.

За дверью Сол встречает ее улыбкой – как всегда легкой и доброжелательной.

– Есть хочешь?

– Хм-м… Не уверена, что мне хочется лезть в машину.

– Может, закажем доставку?

Ева находит глянцевую брошюрку какой-то пиццерии, и они заказывают две пепперони. Пиццу привозят через пятнадцать минут. Сидя на кровати, Сол с Евой откусывают от горячих треугольничков, расплавленный сыр прилипает к рукам.

– Прости, что не получилось вернуться на Уотлбун, – говорит Сол.

– Пиццу-то туда не возят.

– И то верно, – ухмыляется он.

Ева достает из мини-бара пиво.

– Твое здоровье.

Они сидят, оперевшись о спинку кровати, и обсуждают самые простые вещи: книги, фильмы, друзей. Ева расслабляется, чувствует приятную усталость.

На столике вибрирует мобильный. Ева видит на экране имя Кейли, но не знает, взять ли трубку. После отъезда Евы из Мельбурна подруги говорили всего пару раз, и то как-то натянуто, почти формально. Кейли звонит, чтобы узнать, как прошла встреча с Жанетт, а сейчас ни о ней, ни о Джексоне думать не хочется.

– Все в порядке? – спрашивает Сол.

– Это Кейли, – объясняет Ева, глядя на телефон. – Когда я была в Мельбурне, мы немного… повздорили. Она не хотела, чтобы я возвращалась в Тасманию. – После паузы Ева добавляет: – Думает, я совершаю ошибку.