Люси Кларк - Единственный вдох

Помнится, в их первую встречу в самолете Джексон так уверенно и смешно рассказывал о путешествии по Южной Америке и о работе в Австралии на Барьерном рифе… И все это была ложь, с самой первой минуты.

Допустим, сначала Джексон вел какую-то игру или просто забавлялся, однако должен же он был в какой-то момент остановиться и все рассказать?

Джексон создал образ, который привлек Еву. Свидания, как он сказал, обычно длятся часа два; их свидание растянулось на десять – и без единой неловкой паузы.

В самолете он рассказал Еве кое-что еще. Надо проверить.

– Почему ты решил стать морским биологом? – спрашивает она Сола.

– Ну, из-за одной книжки, – удивленно отвечает он. – Ева молчит, ожидая разъяснения. – Я нашел ее в рюкзаке, который купил в комиссионном. Прочитал от корки до корки и понял, как много тайн хранит океан. Наверное, поэтому я и решил стать морским биологом.

Ева вдруг вскакивает, подходит к книжному шкафу. Она уже видела эту книгу. Точно видела.

Нагнувшись, Ева ведет пальцем по корешкам книг: «Австралийский рыбак», «Биография трески», «Морской промысел», «Размышления о фридайвинге». Вот она – Рейчел Карсон, «Море вокруг нас».

Ева достает книгу – тяжелая – и осторожно открывает. Внутри синими и теперь выцветшими чернилами владелец написал свое имя: «Сол Боу, 13 лет».

Она роняет книгу, и та падает на пол.

– Ева, в чем дело? – Сол встает с дивана.

В его голосе тревога, однако Ева молчит. В горле встал комок, дышать невозможно, нужно на воздух. Пошатываясь, она выходит на террасу, крепко хватается за деревянные перила и глубоко вдыхает.

Отчаянно хочется верить, что эта книга, эта жизнь принадлежит ее мужу, а не Солу, но прежнего доверия к Джексону уже нет. Будто мостик, соединяющий Еву с ним, пошатнулся и рушится.

Выходит, она полюбила совсем другого человека?

Однажды ты поймала меня на лжи, причем на очень глупой. Бесполезной. Мы были в баре, и коллега пригласил нас на выходные в Котсуолд-Хиллс. Он жутко надоел мне своими разговорами о машинах и гольфе, а я хотел провести субботу и воскресенье, валяясь с тобой в постели. Мы бы ели круассаны, читали газеты, занимались любовью, а потом пошли бы прогуляться к реке. Я знал, что и тебе не захочется туда ехать, так что соврал, будто к нам приезжает твоя мать.

Подумаешь, невинная ложь, с кем не бывает. Только вышло слишком натурально.

Ты нахмурилась и будто на мгновение задумалась: «Что, моя мать правда приезжает?»

И когда ты поняла, что я врал, то взглянула на меня так, словно я тебя ударил.

Я запомнил этот взгляд – он предупреждал, как больно я могу ранить, если буду неосторожен. И дело было не столько в самой лжи: видимо, в какой-то момент ты просто не смогла отличить правду от вымысла.

Иногда я и сам не мог это сделать.

Ева не спит третью ночь подряд. Вытирая слезы, берет одеяло и идет в гостиную, там садится на пол и, укрывшись, раскладывает перед собой фотографии Джексона, которые дал ей Сол.

Моменты из прошлого ее мужа.

Вот снимок, где он в синем комбинезоне в лодочной мастерской: знакомые черты лица, красивые глаза.

– Почему ты лгал мне? – Шепот эхом разносится в пустой комнате.

Джексон обманывал ее постоянно. Ева держит фото за край и, сама того не осознавая, надрывает его. Через мгновение снимок уже разорван пополам, и это так приятно, что она не останавливается и рвет его на мелкие части, а затем отбрасывает кусочки в сторону. Тут же хватает следующую фотографию – ту, где Джексон мешает коктейль, – и, стиснув в гневе зубы, тоже рвет в клочья. Наплевать, что снимки взяты у Сола – от них ничего не должно остаться.

Только уничтожив все фотографии, Ева успокаивается, переводит дыхание. Обрывки будто ураганом разметало по полу.

Рядом лежит клочок снимка, на котором Джексон улыбается. Ева поднимает его и внимательно рассматривает.

Эти прекрасные губы она целовала. Этими губами он касался ее шеи, возбуждал. С этих губ срывались слова любви.

Ведь это все было?

Волна гнева отступает, а вместе с ней и ощущение предательства. Что должно произойти, чтобы заставить человека украсть чужую жизнь?

– Почему? Почему ты не доверился мне?

Вдруг вспоминается, как одним дождливым вечером в Лондоне Джексон вернулся с пробежки. Бросил на пол в ванной мокрые вещи, включил душ. Ева заглянула к нему и, увидев Джексона среди клубов пара, замерла. Он стоял, согнувшись и закрыв лицо руками, – и всхлипывал.

Хотелось скорее отдернуть шторку и обнять его, но это было бы неправильно. Джексону требовалось побыть одному, и Ева решила его не беспокоить, осторожно вышла из ванной и пошла готовить ужин.

Выйдя из душа, окутанный ароматом мыла и дезодоранта, он улыбнулся, крепко поцеловал Еву в губы и сказал, что отлично побегал.

Может, нам просто следовало поговорить?

Что за жена не обращает внимания на такое?.. Той ночью они нежно занимались любовью, но Ева все равно не поинтересовалась, почему Джексон плакал, а он не доверился ей, и теперь сердце разрывается на куски.

Ева закрывает глаза, чтобы не видеть обрывки фотографий мужа.

Когда Сол приходит, Ева спит на полу. Ни слова не говоря о порванных снимках и беспорядке в хижине, он просит ее кое в чем помочь.

– Меня ждут на испытательной площадке на восточном побережье, надо заняться маркировкой кальмаров, а мой напарник только что сказал, что не сможет. Один я не справлюсь, и тогда моему проекту конец. Подменишь его?

Ева отказывается – неужели больше никто из университета не в состоянии помочь?.. Сол настойчиво уверяет, будто все заняты. Надо вытащить ее отсюда, чем-то занять.

Наконец она соглашается, и они уплывают с Уотлбуна на ближайшем пароме, а потом под моросящим дождиком едут к восточному побережью, где садятся в лодку. Сильный ветер носит над морем голоса, мысли, вздохи. Ева держится за борт, волосы развеваются.

На испытательной площадке Сол бросает якорь, и они приступают к маркировке. За два часа обрабатывают тридцать кальмаров. Закончив, Ева подает планшет с бумагами.

– Готово.

Сол сбрасывает два больших ведра маркированных южных кальмаров обратно в море – секунду вода будто кишит ими. На прошлой неделе он поместил на дно акустический приемник, который теперь будет считывать информацию с микрочипов в кальмарах в радиусе двухсот метров.

Сол набирает в ведра воды и выплескивает на палубу, чтобы смыть чернила от кальмаров.

– Спасибо, что помогла, – благодарит он Еву.

– Спасибо, что вытащил.

Впервые за день у Евы на лице улыбка, и солнце сверкает в ее глазах. В груди у Сола что-то сжимается.

– Успеем понырять? – спрашивает Ева.

– Конечно, – с довольной улыбкой отвечает Сол. – На обратном пути будет отличное местечко за зарослями ламинарии.

Он заводит лодку в скалистую бухточку, заросшую водорослями, сбрасывает якорь и спускает трап. Затем, пока Ева надевает гидрокостюм, достает из-под скамеек маски и ласты.

Ева прогибается, натягивая рукава костюма. У нее красивая загорелая спина – трудно отвести взгляд.

Сол не ожидал, что они постепенно станут друзьями. Теперь нельзя не сказать ей правду. Скрывать было проще, когда он еще не знал ее и думал, что Ева здесь надолго не задержится.

– Ева, нам надо поговорить.

Она оглядывается: лицо слегка загорело, однако под глазами залегли темные круги.

– О чем?

Сглатывая ком в горле, Сол отвечает:

– О Джексоне.

Ева замирает.

– Можно не сейчас?

– В смысле?

– Я не хочу сейчас о нем разговаривать. Мне надо побыть в воде – ни о чем не думая.

Удивительно, раньше она только о Джексоне и говорила, упоминала в любой беседе, лишь бы произнести его имя, а сейчас эта дверца в душу Евы будто закрылась.

– Извини, ужасно устала…

Можно было бы заставить ее выслушать, настоять на своем. Так и следовало поступить, но Сол кивает:

– Я понимаю.

Ева спускается по лестнице, неуклюже шлепая ластами. В прошлый раз на этом трапе по ее ногам стекала кровь. Сейчас невыносимо думать ни о выкидыше, ни о Джексоне – слишком больно.

Под водой неприятные мысли рассеиваются. Глаза привыкают к голубоватому свету. Ева осторожно отталкивается от лодки, и ее подхватывает волной: ощущение приятное, вода поднимает и покачивает.