— А не позвонить ли мне домой капитану Фэллону и удостовериться, что все так и есть, лейтенант Сквайр? — Цитрон положил руку на стоявший перед ним телефон, но, видимо, не спешил выполнить обещание; в конце концов он убрал руку и посмотрел ей прямо в глаза.

— Послушайте, лейтенант Сквайр, буду с вами откровенным. Я знаю, что это вы звонили несколько минут назад, и, если я сообщу о вашем визите Фэллону, он прикажет мне и близко не подпускать вас к делу Келлнера. Ведь это так, да?

Карлин ничего не ответила.

— Знаете, лейтенант. — Цитрон наклонился вперед и заговорил так тихо, как будто хотел быть уверенным, что никто не подслушает. — Я слышал о вас еще в академии, вы были почти что легендой департамента полиции города Нью-Йорка, и мне неприятно видеть, что вы попали в трудное положение. Назовите мне хоть одну причину, по которой мне не стоит звонить капитану Фэллону.

Видя, что он говорит искренне, Карлин решила, что честность — это не просто наилучшая политика, а единственное, что ей осталось.

— Причина вот какая: меня ложно обвинили, и к этому приложил руку мой наставник. Я должна оправдаться, и как можно скорее. Все возможности я уже исчерпала, и доступ в хранилище вещественных доказательств — моя последняя надежда. — Она почувствовала, что волнуется. — Клянусь, я не убивала Тони Келлнера и страшно хочу выяснить, кто это сделал. — Карлин постаралась успокоиться, прежде чем снова взглянуть ему в глаза. — Пожалуйста, офицер Цитрон, доверьтесь своей великолепной интуиции и допустите меня.

Цитрон долго смотрел на Карлин, потом потянулся к верхнему ящику стола и, прежде чем достать ключ, заговорщически улыбнулся ей.

— У ваших ребят в Мидтаун-Норт гораздо больше интересных дел, чем здесь у нас. Богатая публика, люди с Бродвея. По-моему, я намного лучше смотрелся бы на 54-й стрит.

Карлин изумленно приподняла бровь. А этот парень, похоже, своего не упустит. «Но представь себя на его месте, — сказала она себе. — Представь, что кто-то, не имеющий разрешения, просит взглянуть на документы в твоем участке. Во время твоего дежурства. Тем не менее ей нравился этот парень, и, Бог свидетель, он был ей нужен до зарезу.

— Договоримся так, офицер Цитрон. Вы допускаете меня на пять минут, а я гарантирую вам перевод, разумеется, если у меня снова будет власть.

Широко улыбнувшись, Цитрон достал ключ, а Карлин нагнулась и прошептала ему на ухо:

— Но я также гарантирую, что, когда вы будете под моим командованием, вам не поздоровится.

Цитрон подошел к двери позади стола, отпер замок и проводил Карлин в хранилище вещественных доказательств.

— И если вы, работая у меня, позволите кому-либо сделать то, что делаю я, вы получите пинок под зад. — При этих последних ее словах Цитрон хмыкнул.

Через три минуты Карлин уже открывала коробку с пометкой «КЕЛЛНЕР, ЭНТОНИ» и раскладывала перед собой ее содержимое, аккуратно упакованное в пластиковые пакеты. Помимо пистолета, из которого стреляли, там было всего несколько других предметов, похожих скорее на содержимое карманов в момент убийства. Открыв последний пакет, Карлин, чуть не задохнувшись, осторожно извлекла из него одну-единственную пуговицу, ярко раскрашенную от руки красными и синими полосками.

Карлин оглянулась, чтобы проверить, не наблюдает ли за ней офицер Цитрон. К счастью, его внимание отвлек телефонный звонок в офисе, и она, быстро сунув пуговицу к себе в карман, стала укладывать все остальное обратно в пластиковые пакеты.

— Спасибо, Цитрон, — поблагодарила она, убирая вещественные доказательства в большую коробку, — не буду больше надоедать вам. — Карлин быстро прошла к двери, стараясь выглядеть как можно более естественно.

Но, оказавшись на улице, она поморщилась. Значит, Бен и вправду убийца, сделала она вывод, и у нее по щекам потекли слезы. До последнего момента она не верила в это, но пуговицу оставить на месте преступления мог только Бен. В тот день, когда она видела, как он приходил к Тони, на нем был не вязаный жакет, значит, он мог потерять пуговицу только во время убийства.

Эта пуговица была для нее тем же, чем для любого другого водительское удостоверение, она помнила каждую ее деталь. Пуговица от жакета, который она связала ему в выпускном классе школы, чтобы отметить их полугодовой юбилей. Даже пользуясь толстыми спицами и толстой шерстью, она потратила целую вечность, чтобы закончить темно-синий кардиган. Но кульминацией всего были пуговицы. По крайней мере четыре вечера подряд она собственными руками расписывала их.

Вертя пуговицу в руках, Карлин поднималась по 3-й авеню. «Могу поклясться, что помню все, что чувствовала при каждом мазке кисточки», — горько заметила она, зажав пуговицу в кулак и пряча ее в карман брюк. Кто бы мог подумать, что этот детский подарок приведет Бена в тюрьму на весь остаток жизни?

36

Карлин задержалась у лодочного бассейна в Сентрал-парке, где они совсем недавно прогуливались вместе с матерью. Сегодня здесь тоже полно людей; и взрослые, и дети с интересом наблюдали, как маленькие лодочки скользили по воде, и она вспомнила, какое удовольствие получала мать от этого зрелища. Ей захотелось, чтобы мать еще была в Нью-Йорке, чтобы можно было поплакать у нее на плече и получить утешение. После того что случилось, Карлин усердно избегала разговоров с родителями. Об убийстве Тони, вероятно, уже сообщила вестерфилдская газета, а что еще она могла сказать им? Карлин на мгновение представила телефонный звонок в Вестерфилд: «Мама, как ты?.. У меня все хорошо… Между прочим, Бен Дамирофф убийца».

Она потрогала пальцем спрятанную в кармане разрисованную от руки пуговицу, которая была постоянно при ней с тех пор, как она обнаружила — попросту говоря, выкрала — ее вчера вечером. Она не то, чтобы не знала, как быть, она просто не представляла, что делать, но делиться своими заботами с матерью не имело смысла. Уж если опытный лейтенант полиции не в состоянии выяснить, мог ли человек превратиться в убийцу, чего ждать от Лилиан Сквайр?

Бен — убийца? Это казалось невозможным, но, увы, как говорят в полиции, улика налицо. Карлин весь день думала об этом, бродя по парку. Логически рассуждая, она понимала, как и почему он это сделал, и все же представить себе, как Бен, которого она знала, Бен, которого любила, наводит пистолет и стреляет. И еще одна картина не давала ей покоя — как она идет к начальству и выдает его. Не важно, принесло бы это какую-либо пользу или нет, она все равно не могла так поступить, и вместо этого с самого раннего утра бесцельно бродила по Сентрал-парку. Сейчас, остановившись у лодочного бассейна, она вдруг поняла, что должна сделать.

Просто подойти к телефону и договориться о встрече? Но как же трудно, невозможно трудно совершить это простое действие. Потому что он меня не любит; потому что я не хочу, чтобы он оказался убийцей; потому что я боюсь того, что с ним будет, если он признается, — потому, потому, потому…

Она заставила себя выйти из парка, разыскала телефон-автомат на 74-й улице и, порывшись в карманах, нашла две монеты по четверть доллара. Семь тридцать — к этому времени он должен быть дома.

Набрав номер, она с беспокойством подождала, пока телефон не прозвонил семь раз, потом сдалась, получила обратно свою монету и набрала его рабочий номер.

— Кабинет доктора Дамироффа, — это ответила не Хелен, а кто-то незнакомый.

— Это Карлин Сквайр, — представилась она, сразу догадавшись, что попала в диспетчерскую. — Не могли бы вы вызвать по пейджеру доктора Дамироффа и передать, что мне необходимо с ним увидеться. — По смущенному тону Карлин можно было принять за испуганную пациентку, но женщину на другом конце линии, видимо, не тронула ее паника.

— Если вам нужна срочная помощь, доктора Дамироффа замещает доктор Шапиро.

— По правде говоря, у меня личное дело, и мне срочно нужен доктор Дамирофф.

— Сожалею, дорогая, но его нет в городе.

Карлин не разобралась, огорчена она или обрадована.

— Не можете ли вы сказать мне, где он? — спросила она, хотя точно знала, что она услышит отказ.

— Мы не имеем права давать такого рода информацию.

Карлин с досадой повесила трубку. Она подумала было вернуться домой через парк, но не могла просто так пойти домой, пообедать и лечь спать, поэтому она решила через Таш узнать, куда уехал Бен и когда вернется, и, достав второй двадцатипятипенсовик, набрала Наташин номер.

— Наконец-то! — воскликнула Наташа с возмущением и облегчением одновременно. — Тебе полагалось быть здесь еще час назад.

— Ты знаешь, где Бен? — не слушая подругу, спросила Карлин, задержав дыхание.

— Бен в Чикаго на какой-то конференции. А вот где тебя черти носят? — Теперь в тоне Наташи осталось только возмущение.

До Карлин наконец дошло, что Таш пытается ей что-то сообщить.

— Вообще-то я за углом, а что?

— Ладно, быстро иди сюда, потому что ресторан заказан на восемь, — пояснила Наташа своим обычным ласковым тоном.

Карлин вдруг вспомнила — сегодня день рождения Итана, они давали необыкновенный обед и в качестве «основного блюда» был приглашен Вильгельм Хейнеманн, немецкий продюсер, собиравшийся в этом году делать фильм вместе с Итаном. «Проклятие», — подумала она, понимая, как будет неприятен Наташе ее отказ.

— Прости, Таш, но я не могу прийти.

— Как это? Ты ведь недалеко, а мы не уедем в «Лютецию» раньше, чем минут через двадцать.

Наташа говорила испуганно, а Карлин знала, как сильно переживала ее подруга, когда внезапно менялись тщательно разработанные планы. Таш так любила, чтобы все было на своем месте, каждый солдат в шеренге, но Карлин даже подумать было страшно о роскошной вечеринке с изысканной едой и очаровательными незнакомцами.