— Конечно, помню. Знаешь, я всегда удивлялась, что вы расстались, он производил очень хорошее впечатление.

— Мама, именно ты дала мне силы порвать с ним. Дерик в самом деле был приятным человеком. Честно говоря, мы и сейчас остаемся друзьями, но, когда мы жили вместе, у него была манера обманывать меня, я не раз заставала его с другими женщинами. И я почти позволила ему оставаться безнаказанным. — Карлин тщательно подбирала слова, стараясь найти способ выразиться помягче. — Я всегда знала тебя как всепрощающую и всепонимающую, и на короткое время у меня было побуждение выбрать такой же путь, принимать то, что он давал мне, не ожидая от него верности, на которую он, очевидно, просто не способен. Но затем я ясно увидела, как ты вяжешь, стряпаешь или просто сидишь подавленная и грустная, в то время как отец уходит на весь вечер. Я не вынесла бы, если бы моя жизнь пошла таким же путем, и заставила себя положить этому конец, хотя какая-то часть меня хотела остаться в этом коконе навсегда.

Лилиан совсем не расстроилась, а, наоборот, заулыбалась при этом признании.

— Я очень горжусь тобой, Карлин, и, как ни странно, именно твоим умением быстро восстанавливать физические и душевные силы.

Ответ Лилиан успокоил Карлин. К счастью, мать не обиделась, ее скорее подкупила задушевность разговора с взрослой дочерью, и Карлин решила рассказать матери всю историю.

— Хочешь знать, что я думала в тот вечер, когда решила порвать с Дериком? — спросила она с улыбкой.

— И что же?

— Я отправила посылкой все его вещи в американское посольство в Токио.

После такого признания выжидательный взгляд Лилиан сменился взрывом смеха, и она взяла салфетку, чтобы вытереть выступившие слезы.

— Хотела бы я иметь твое мужество. Откровенно признаться, я многое отдала бы, чтобы иметь собственную жизнь.

— Так что же тебе мешает? — пришла в недоумение Карлин.

— О, все в Вестерфилде сочтут меня исчадием ада уже за одни мысли об этом.

— Я первая буду восхищаться тобой. — Карлин наклонилась вперед и взяла руку матери. — И все в Вестерфилде, кто тебя знает, встанут и будут аплодировать.

— А кто будет заботиться о нем, о таком, какой он есть? — неуверенно спросила Лилиан. — Я хочу сказать, эгоист он или нет, но он в самом деле не может позаботиться о себе, сидя в коляске.

Карлин вспомнила двух полицейских, которые были ранены, когда она еще работала в полицейском отделении в Бедфорд-Стьювесенте, — один был вдовцом, без детей, а другой убежденным холостяком, — и многочисленные дискуссии вокруг их судьбы, когда стало ясно, что последствия ранений неизлечимы.

— Мама, — мягко ответила Карлин, — есть «Патронажная медицинская служба», они как раз для этого и существуют.

Она заметила, что мать всерьез задумалась над ее предложением, и, хотя Лилиан не могла сразу решиться, от затеплившейся надежды у нее на щеках засветился румянец. Карлин представила отца, каким он был, когда она в прошлом году последний раз приезжала в Вестерфилд. Даже сидя в своей инвалидной коляске, он требовал, чтобы был модно одет и аккуратно причесан, когда Лилиан вывозила его на ежедневную прогулку. Понимая, что говорит правду, Карлин понизила голос почти до шепота, произнося слова, которые прозвучали жестко и холодно:

— Могу поспорить, прежде чем испарится запах твоих духов, он найдет кого-нибудь другого на роль подай-принеси.

28

— Не удивляйтесь, услышав вскоре слова: «Капитан Карлин Сквайр», — произнес капитан Фэллон, улыбнувшись Карлин и бросив быстрый взгляд на мэра, сидевшего справа от трибуны.

По случаю поздравления Карлин с получением специальной награды за работу по делу телефониста-убийцы «Грейси Мэншн» был заполнен официальными представителями как городских властей, так и департамента полиции. Карлин, раскрасневшаяся от удовольствия и смущения, стояла рядом с капитаном Фэллоном и пыталась поймать взгляд Гарри Флойда, сидевшего в середине второго ряда, но он как зачарованный хмуро смотрел мимо нее, по-видимому, на газетные листы, которые подчиненные мэра развесили по стенам позади трибуны для выступлений. Ей было невыносимо думать о том, как Гарри, должно быть, расценивал все эти награды, свалившиеся на голову его ближайшей коллеги.

«ЖЕНЩИНА-ОФИЦЕР В ОДИНОЧКУ ПРЕРЫВАЕТ СЕРИЮ УБИЙСТВ», — кричал заголовок в «Ньюсдей»; «ДЕВУШКА-КОП ПОБЕЖДАЕТ ЖЕНЩИНУ», — как бы подхватил «Пост», удостоив сей случай самым крупным шрифтом. Карлин не могла заставить себя взглянуть на эти сообщения. Вспоминая, что на самом деле произошло на Бродвее в тот жуткий вечер, она ясно понимала, что ее интуитивные догадки по делу телефониста-убийцы могли стоить жизни невинным прохожим, и даже сейчас, по прошествии более чем шести недель после случившегося, все еще старалась осмыслить, как ей удалось разыграть все это таким образом, что больше никто не пострадал.

Заслуживала она похвалу или нет, но находиться в центре всеобщего внимания было для нее непривычно. Сегодняшняя церемония в «Грейси Мэншн» стала главной темой не только всех городских газет, но и ряда газет севера штата. Карлин знала, что мать будет поражена, прочтя о своей дочери в «Вестерфилд Гералд», ведь газета постоянно посылала своего репортера в Манхэттен, чтобы освещать последние события. Карлин улыбнулась, когда капитан Фэллон закончил свою речь и в зале засверкали вспышки направленных прямо на нее камер.

«Если бы только вся моя остальная жизнь была полна улыбок и поздравлений, — грустно подумала Карлин, заставляя себя «держать лицо» перед множеством объективов. — Бен так ни разу и не позвонил». Она понимала, что, когда закончится сегодняшнее безумство, к ней опять вернется ощущение всепоглощающей тоски, которое преследовало ее с того ужасного вечера, когда Бен рассказал ей о Тони Келлнере. Если бы только она имела право поведать Бену правду, в тысячный раз сказала себе Карлин. Гарри Флойд, казалось, прочитал ее мысли, потому что по окончании церемонии подошел к ней, обнял и прошептал на ухо:

— Ладно, Кембридж, давай устроим себе кутеж с выпивкой и поверим, что жизнь просто великолепна.

— Значит, твоя улыбка так же искренна, как и моя, да, Гарри? — прошептала в ответ Карлин, беря его под руку и провожая за дверь.

— А теперь пусть у нас будет настоящий праздник, — предложил Гарри двадцатью минутами позже, когда они уселись в полутемном угловом кабинете «У Билла» — в одном из ресторанчиков на Колумбус-авеню, сохранившем свой облик точно таким же, как был задуман сорок или пятьдесят лет назад.

— За тебя, Карлин. Ты была права, а я ошибался в отношении этой крошки Москоу.

— Батюшки, какая любезность, — воскликнула со смехом Карлин. — Но знаешь, если бы ты не учил меня как следует, я была бы не способна разобраться даже в счете от бакалейщика, тем более в убийстве. За тебя.

Гарри долго молчал, прежде чем ответить.

— Вынужден согласиться с этим, — произнес он, наконец сделав первый глоток из стоявшей перед ним рюмки, а затем осушив ее до дна. — За меня, — добавил он угрюмо, подняв пустую рюмку и жестом подзывая официанта, стоявшего у колонны в нескольких шагах от их столика.

— Может, нам заказать какой-нибудь еды, — предложила Карлин, а то наш праздник закончится приступом тошноты.

— Разумеется. — Гарри обратился к официанту, который в этот момент ставил перед ним новую рюмку. — Два чизбургера и попышнее, ведь эта леди, — он поднял рюмку и указал ею на Карлин, — признанная героиня города Нью-Йорка.

— Я уверена, — вмешалась Карлин, забирая из рук Гарри рюмку и отпивая из нее, перед тем как поставить ее рядом с его прибором, — когда коп в одном предложении ставит рядом слова «героиня» и «город Нью-Йорк», он говорит о каком-то монстре, а не о человеческом существе, тем более женщине.

Гарри хмыкнул, найдя шутку удачной, но чувствовалось, что она помогла ослабить напряженность между ними. За обедом они вспомнили все полицейские шутки, каждый — свою, и закончили серией дурацких каламбуров. Часа через два Гарри попросил счет.

— Забудь об этом, Гарри. — Карлин, опередив его, выхватила листок из рук официанта. — Плачу я.

— Брось, Карлин. — Гарри, приподнявшись, потянулся за счетом. — Сегодня твой праздник.

— Забудь, — повторила Карлин. — Я обязана тебе не только этим, но и всем остальным.

Гарри поднял руки, сдаваясь, и снова опустился на стул, а Карлин положила поверх счета свою кредитную карточку «Америкен Экспресс».

— Этот бедняга заслуживает поощрения за то, что сегодня терпел нас обоих, — добавила она, когда официант, положив перед ней бланк для расчета по кредитке и шариковую ручку, отошел обратно к бару.

— А говорят, женщины дают плохие чаевые, — заметил со смехом Гарри.

Карлин взяла бланк и мельком взглянула на него: из-за старинного освещения она не могла толком понять, где писать.

— Ладно, — она протянула бланк Гарри, — бумажную работу сделаешь ты. Заодно и проверим, смогут ли в случае чего отличить поддельную подпись от настоящей.

— Значит, зрение уже подводит выпускницу Гарварда. Возраст в конце концов добрался и до нее, — с удовольствием поддел он Карлин, — что ж, пора.

— О, ничего подобного, — запротестовала она, защищаясь, — у меня великолепное зрение, просто здесь темновато.

Гарри насмешливо посмотрел на нее, хотя Карлин была абсолютно права. Вокруг них был, можно сказать, интимный полумрак, лишь у него над правым плечом горела одна маленькая желтая лампочка. Гарри прочел цифры — с трудом — и положил бланк обратно на стол.

— Так как счет оплачиваешь ты, я оставлю стопроцентные чаевые, о’кей?

— Какие угодно, лейтенант Флойд, если это доставит вам удовольствие, — ответила Карлин с притворной искренностью.