— Не знаю, — задумчиво ответила Карлин. — И все же здесь что-то не так. Может, я просто чокнутая.

— Вот это дело, — смеясь, согласился с ней Гарри.


— Я считаю, Вилли Ломан у Дастина Хофмана несет важный подтекст, Джордж К. Скотт очень многогранен. — Вилка Эллиота Шилански парила в воздухе, сопровождая его речь.

Карлин сидела напротив Наташи и Итана и, несмотря на оживленную беседу за столом, скучала. Что со мной? Рядом самый выдающийся театральный критик — правильнее сказать, единственный театральный критик, как раз десять — двенадцать повторила ей Таш, прежде чем познакомить их, — а мне хочется поскорее пойти домой и еще раз посмотреть материалы дела телефониста-убийцы. «Карлин, ты становишься настоящим маньяком-трудоголиком», — рассердилась она и заставила себя вслушаться в продолжение лекции Эллиота.

— Эллиот, — перебил его Итан, — мы весь вечер ведем серьезный разговор. — Он погладил Наташу по щеке. — А я целый день не видел жену. Как прошла съемка, дорогая?

— Великолепно. — Наташа нежно прильнула к нему. — В последней рекламе я прогуливаюсь в парке с двумя огромными мастифами. — Она улыбнулась Карлин и Эллиоту. — Они, по-видимому, думают, что женщины красятся и пудрятся, чтобы понравиться своим собакам.

— Это новейшее изобретение Форейджера? — вежливо поинтересовалась Карлин.

Наташа утвердительно кивнула.

— За миллион долларов в год можно один день погулять по парку, — улыбнулся жене Итан.

— Неужели это правда? — Эллиот был поражен, у него на лице появилось выражение ужаса.

— В некотором смысле, — ответила Наташа как можно скромнее. — Именно сейчас, когда моя карьера прошла свой пик, Форейджер делает меня воплощением своих идей. — Она беззаботно рассмеялась. — Все прошлые годы я не переступала рубеж тридцати лет, и для такого рода контрактов мне приходилось гримироваться. И вдруг в тридцать пять сладкая жизнь преподносится мне прямо в руки. — Она чуть ли не извинялась, обращаясь к Эллиоту. — Не так уж плохо, по-моему, для простой выпускницы средней школы.

Карлин обратила внимание, насколько этот разговор был неприятен Шилански. То ли он не выносил болтовню о работе моделей, то ли просто не хотел выпускать нить беседы, но он быстро вернулся к дискуссии, которую затеял раньше.

— Это подобно тому, что Вуди Аллен сделал в «Ханне». — Эллиот не потрудился произнести полное название фильма, который Карлин, возможно, никогда не увидит. — Все считают главными Фарроу и Герши, но на самом деле только Вайст связывает все вместе.

— Все это сплошная чушь, — добродушно засмеялся Итан и подмигнул Карлин. — Ты просто стараешься произвести впечатление на свою спутницу.

— Столь прекрасную женщину трудно поразить, — Шилански мягко улыбнулся Карлин и быстро снова занялся Итаном. — Уж ты-то, во всяком случае, не можешь так заблуждаться в отношении Вуди.

Карлин изо всех сил старалась следить за разговором, но ей это не удавалось. Мир Эллиота Шилански был для нее загадкой, но не той, которую ей предстояло решать практически. Фразы просто перекатывались через нее, и она обнаружила, что снова не улавливает смысла. Только когда Эллиот взялся за резкую критику пьесы Шоу, постановку которой он видел в Лондоне несколько месяцев назад, одно из его высказываний впилось в ее мозг.

— Ты не понимаешь, Итан, это просто подсадная утка и не имеет ничего общего с тем, что должно быть на самом деле. — С пылающим лицом Эллиот на несколько минут оседлал своего конька, пока Итан не прервал его вопросом о британском составе исполнителей.

Фраза Эллиота застряла в голове Карлин. Подсадная утка. Почему эти слова все еще преследуют ее? Внезапно она поняла.

— Карлин, ты, по-моему, за миллион миль отсюда. — Наташин голос мягко вернул ее к действительности.

— Знаешь, очень неудобно, но у меня страшно разболелась голова. Вы простите меня, если я покину вас! — обратилась Карлин к Эллиоту.

Критик казался скорее смущенным, чем обиженным.

— Конечно, но позвольте я провожу…

— Не беспокойтесь, пожалуйста. — Карлин виновато кивнула явно разочарованной подруге. — Здесь у входа сотня такси. Спасибо за обед. — Она протянула руку своему партнеру. — Восхитительный вечер, и мне не хотелось бы испортить его остальным, — извинилась она перед Наташей и Итаном.

— Ты уверена, что с тобой все в порядке? — встревожилась Наташа.

— Все будет прекрасно, обещаю. — Карлин поцеловала подругу в щеку и пошла к двери.

«Более чем прекрасно», — подумала она про себя, усаживаясь в желтый автомобиль такси.

Вернувшись домой, Карлин села на пол в гостиной и посмотрела в окно на реку Гудзон. Она понимала, что три года назад ей повезло, когда, порвав с Дериком, она нашла маленькую относительно недорогую двухкомнатную квартиру на пересечении Риверсайд-драйв и 83-й улицы, и по вечерам, вроде этого, когда ей необходимо было поразмышлять, она снова благодарила свою звезду удачи. Плывущие по Гудзону лодки, зеленое марево Риверсайд-парка прямо за дверью дома, вид на противоположный берег реки — все это помогало ей успокоиться. Обложившись со всех сторон папками по делу телефониста-убийцы, в которых были и все копии протоколов опроса, проведенного детективами среди людей, живших в районе 400-й Вест-Энд авеню, она погрузилась в раздумья.

Внушительное здание находилось всего в нескольких кварталах от ее собственного дома, и Карлин несколько раз прошла пешком через Вест-Энд от 79-й до 80-й улицы, надеясь, что это послужит стимулом к разгадке, но вовсе не это дало ей ключ. И даже не дни и недели, потраченные на то, чтобы собрать куски и кусочки и затем сложить их вместе. Ключом стала случайная фраза о подсадной утке. Карлин еще раз принялась за изучение личностей всех трех жертв.

Мэри Эббот прожила в доме пятнадцать лет, ее двое детей — Джун и Элейн учились в колледже. У Эббот не было врагов, даже ее бывший муж хорошо отзывался о ней. Однажды после двадцати лет семейной жизни он неожиданно объявил о своих новых сексуальных наклонностях и привел мужчину, с которым познакомился два года назад. Хотя это и вызывало неприятное чувство, но Мэри, ее муж и его любовник каждое Рождество праздновали вместе, и за несколько недель до убийства они трое и две дочери провели вместе уик-энд в День памяти погибших.

Джон Роблес, живший несколькими этажами выше Мэри Эббот, тоже растил двоих маленьких детей — дочку трех лет и сына пяти с половиной. По словам его жены, Сильвии, он был преданным мужем и отцом и каждую минуту, свободную от работы в художественном салоне, отдавал игре с малышами; его бизнес был честным и устраивал его, хотя и не приносил большого дохода. Долгов у него не было и врагов тоже, добавила она. Карлин сосредоточенно изучала каждую строчку протоколов всех бесед с двумя его работниками и бесчисленным количеством тетушек, дядюшек и прочих родственников. Все они полностью соглашались с миссис Роблес. В образе жизни Джона Роблеса была только одна достопримечательность — чрезвычайная простота, ничто не наводило на мысль, что он может быть жертвой убийства.

Совсем другое дело Терри Мэдисон. Эта женщина могла вызывать чувства, но не отвечать на них. Убийца остановил ее, когда она возвращалась с воскресного дневного представления нового мюзикла в театре «Манхэттен клаб». На месте преступления, как и в предыдущих случаях, у ее ног был оставлен экземпляр справочника телефонов города Нью-Йорка. Однако это преступление кое-чем отличалось от других двух, а именно — личностью жертвы. Фактически все опрошенные в театральной труппе отмечали ее честолюбие и сверхъестественный талант при малейшей возможности занимать центральное место.

Пьеса «Страшные парочки», в которой она должна была выступать и премьера которой должна была состояться в театре «Манхэттен клаб» через десять дней после убийства, была поставлена с другим составом в театре Сан-Франциско. Первоначальная исполнительница главной роли в «Манхэттен клаб» Элен Москоу в течение двух лет почти бесплатно работала с пьесой как драматург и режиссер, отшлифовывая ее в свободное время. Сразу после того, как в Нью-Йорке начались репетиции, Терри Мэдисон представила себя директору шоу, а затем несколько недель спустя Элен Москоу уведомили, что отныне она дублер Терри Мэдисон. Когда сотрудники Карлин опрашивали труппу, никто не старался быть любезным. Элен Москоу хотя и не злорадствовала открыто, но и не делала вид, что потрясена убийством Терри, ведь исчезла ее соперница.

— Знаете, сколько постановок театра «Манхэттен клаб» доходит до Бродвея? — настойчиво допытывалась она у беседовавшего с ней детектива. — Такая карьера — мечта для актрисы. Начав когда-то с «Не ведите себя скверно», Терри Мэдисон участвовала почти в дюжине спектаклей и благодаря своим героиням стала почти родной в каждом доме.

Брайан Мидленд, автор пьесы, откровенно признался, что замена ведущей актрисы была сделана без его благословения, и, казалось, тоже был доволен, что Мэдисон сошла со сцены.

— Но я совсем не желал ее смерти, — упорно убеждал он детективов.

Мэдисон не очень-то поддерживала отношения с родственниками: бабушка, которая жила в Брустере, всего в часе езды от города, не видела внучку больше года; сестра, живущая в Альбукерке, разговаривала с ней примерно раз в несколько месяцев, а брат, работающий на станции обслуживания в Монтклэре, штат Нью-Джерси, уже несколько лет совсем не общался с ней. Друга у нее тоже не было. Казалось, Мэдисон слишком занята уроками вокала, репетициями, прохождением проб на обоих побережьях, и у нее нет времени возиться с противоположным полом. Однако ей помогали две сотрудницы — одна секретарша, другая помощница на посылках, но им не приходилось особенно много работать с Мэдисон, если не считать ежемесячного участия в программах Кона Эдисона.

Итак, размышляла Карлин, откинувшись на спинку дивана и на несколько минут закрыв глаза, три убийства, и причина каждого неизвестна. Преступник — либо совершеннейший псих, который не знал никого из жертв, либо кто-то, ненавидевший всех троих. Но чувствовалось, что здесь что-то не так. Похоже, убийца старался доказать, что он сумасшедший. Нет, существовал какой-то мотив преступления, во всем этом был особый смысл, если бы только она могла понять, какой именно.