– Но вам сейчас гораздо лучше, – продолжала настаивать Мария. – А с наступлением лета дела пойдут на поправку. Вы будете сами принимать гостей. Я же только экономка в доме Больдрани.

– Тебе придется заменить меня, – настаивала больная. – У тебя есть все задатки для этого. Ты хорошей породы.

В ту же ночь Джузеппина умерла. Утром Мария нашла ее с закрытыми глазами, лежащей, опершись на подушки, с таким спокойным выражением лица, словно ото сна она незаметно перешла в вечность. Ее похоронили на кладбище Караваджо в семейной усыпальнице, не уступающей своим великолепием семейной капелле графов Казати.

Глава 9

– И ты собираешься просветить меня? – бросил Чезаре, охлаждая пыл своего собеседника.

– Просто нам есть чему поучиться у них, – сказал Пациенца, который вернулся из Америки ярым энтузиастом менеджмента. Он достал из коробки американскую сигарету с резким ароматом и закурил, с удовольствием затянувшись ею.

– Слишком вонючая, – отозвался Чезаре о ней, берясь за свои любимые «Македонии» с золоченым мундштуком. – Эти сигареты годятся только для самих американцев. Как и разговоры о тонкостях менеджмента. – Он сидел, как всегда, за своим красивым письменным столом в кожаном кресле, но на нем был нарядный синий костюм и, что поразительно, с легкомысленным цветочком в петлице.

– Мы не промышленники в американском, английском или немецком смысле этого слова, – продолжил свою мысль Больдрани. – Мы производители. Кто-то выпускает обувь, кто-то ткани, кто-то пушки, кто-то сыры. Мы производим дома. Покупаем земли, продаем земли. Если я начну сейчас искать лучшие материалы, которых, вполне вероятно, и не найду, если увлекусь прогрессивными технологиями, – я пропал. Если, прежде чем купить землю, я буду ждать анализа моей строительной программы, мне лучше сразу закрывать лавочку. Потому что нет у нас, ни к черту, надежных материалов, потому что по прогрессивным технологиям придется строить себе в убыток.

– Хорошо, – согласился Пациенца, воздев руки вверх, чтобы остановить эту лавину слов. – Хорошо. Я понял.

– Мы живем в государстве, где мошенничать выгоднее, чем работать, – уже спокойнее продолжал Чезаре. – В Италии все основано на посредниках и контролерах, значит, на спекуляции. У нас есть деньги, Пациенца. Наши правители хотят их вытянуть, чтобы продолжать заниматься своей грязной политикой и играть в войну. Мы их даем, но в обмен на определенные льготы.

– На днях я еду в Рим, – сообщил адвокат, возвращаясь к более практическим вопросам.

– Это другой разговор, – оживился Чезаре. – Нам нужно добиться освобождения от налогов участков, предназначенных под сталелитейный завод. Вот на что нам потребуется та «волевая энергия», что проповедует дуче. Наша наука и техника призваны обеспечить страну всем необходимым, а при помощи этой техники должны производить нефть, уголь и сталь. Как бы там ни было, – поблагодарил он его улыбкой, – ты проделал отличную работу в Нью-Йорке. Ты заключил очень нужные сделки. Прежде чем они закроют границы, мы должны отдать необходимые распоряжения нашим агентам в Лондоне, Цюрихе и Париже.

Мужчины поднялись, и Чезаре Больдрани, прощаясь, дружески похлопал его по плечу.

– Когда я должен уехать? – спросил Пациенца.

– Вчера, – ответил Чезаре. – Ты и так уже опоздал. Адвокат давно привык к репликам своего принципала, чья личность и деловые приемы решительно отличались от того, что он видел в Америке. В знак согласия он кивнул головой.

– Как жена? – рассеянно осведомился Чезаре.

– Отлично, – коротко ответил Пациенца. – А что это за цветочек в петлице?

– Какой цветочек? – удивленно спросил Чезаре, трогая рукой отворот пиджака.

– Именно этот, – подсказал Пациенца.

– Ба, откуда я знаю, – смутился тот. – Смотри лучше, отправляйся как можно скорее.

– Естественно, – ответил с ноткой иронии в голосе адвокат.

– Знаешь что, – остановил вдруг его Больдрани, – приходи-ка на днях ко мне на обед. С женой, конечно. – И они пожали друг другу руки.


Когда адвокат ушел, лицо Чезаре омрачилось, потом прояснилось, потом сделалось задумчивым. Остановившись перед застекленным книжным шкафом, он посмотрел на свое отражение с этим цветком в петлице и неожиданно остался доволен собой. Включив стоявший на инкрустированной тумбочке приемник, он услышал сладкую мелодию трио Лескано: песенку о тюльпанах.

– А песенка веселая, – сказала Мария за его спиной.

– С каких это пор ты входишь без стука? – воскликнул он, выключая радио, точно его застали за чем-то предосудительным.

– Дверь была открыта, – сказала в свое оправдание она, не очень-то обидевшись на это. Весеннее платье из голубенького ситца с простым отложным воротничком делало ее сегодня особенно привлекательной.

– Ну, в чем дело? – спросил он ворчливо, усаживаясь за свой письменный стол для большей уверенности.

– Почта, синьор, – сдержанно ответила Мария. Она положила на стол несколько писем, принесенных на подносе. – И еще я бы хотела знать, будет ли синьор сегодня обедать дома.

Чезаре вскрыл первый конверт.

– Не знаю, – ответил он. – Я тебе скажу позднее. – И бросил взгляд на свой тяжелый черный телефонный аппарат, намекая на бесконечные деловые переговоры.

– Еще одно, – добавила Мария, вынимая из кармана две крупные банкноты и кладя их на стол. – В конверте с моим жалованьем я нашла на двести лир больше. Должно быть, это ошибка.

Чезаре пристально на нее посмотрел, но светло-карие глаза девушки, в которых сверкали блестящие искорки, выдержали этот властный мужской взгляд.

– Это не ошибка, – поправил он ее. – Это прибавка жалованья.

– Но я не знала, – смутилась она. – И не уверена, справедливо ли это.

– Что справедливо? – спросил Чезаре, как-то слишком уж внимательно вскрывая свою корреспонденцию.

– Я не знаю, заслуживаю ли я этого, – набравшись храбрости, сказала Мария. – Это и в самом деле слишком много.

– Купи себе несколько платьев. – Он уже больше не смотрел на нее, считая инцидент исчерпанным. – Платья ведь нравятся женщинам, а? – неуклюже добавил он.

Эта деланная занятость и холодность лишь подтвердили Марии, что хозяин в каком-то замешательстве и, похоже, вызвала его именно она.

– В таком случае благодарю вас, – сказала она, видя, что бесполезно продолжать эту тему, и с достоинством удалилась.

Чезаре посмотрел, как она скрылась за дверью, и вдохнул нежный запах духов. Все время он попадал впросак с этой девчонкой, такой простой и на вид покорной, но умевшей постоять за себя. И все больше она становилась необходимой в доме для него. Ее голос, ее улыбка, ее хозяйственность и заботливость задавали существованию какой-то новый ритм. Поднимаясь по утрам, он всегда находил готовой ванну, нужные вещи всегда оказывались под рукой, носки и галстук всегда сочетались по тону. Первый завтрак стал для него удовольствием, Мария вернула первозданный блеск столовой посуде и серебру. Чтобы придать теплоту и изящество этому ежедневному ритуалу, она ставила на стол хрустальную вазочку со свежими цветами: розами, гвоздиками или маргаритками… Если какой-нибудь цветок ему особенно нравился, как это случилось сегодня, Чезаре вдевал его в петлицу.

Джузеппина оставила в его сердце пустоту и глубокое горе, но что касается дома, у него, пожалуй, не было случая пожалеть о том, что дом вела уже не она. Напротив, замечая в доме приятные перемены, он часто думал: «Вот эта идея Джузеппине никогда бы в голову не пришла».

У Марии был дар ненавязчивой заботливости и благородной сдержанности, который он уже оценил. Немногочисленные гости, которых он принимал в своем доме, не могли оставить без внимания его новую экономку, которая вышла точно из старинного английского замка, настолько элегантной и в то же время скромной она была.

Резкий телефонный звонок прервал его размышления.

– Междугородный из Рима, – прощебетала в трубке телефонистка. – Одну минуту, синьор…


Трамвай направлялся к Порта Тичинезе, и Больдрани вспрыгнул на подножку уже на ходу. У него был выбор между административным советом, биржей и альковом мадам Лемонье, где его в равной степени ожидали, а вместо этого он вспрыгнул в уже отходивший от остановки трамвай, безропотно выслушав ворчанье кондуктора.

Вагон гудел, как разворошенный улей. С озабоченными лицами люди показывали друг другу повестки, все только и говорили о войне.

– Я должен явиться на призывной пункт в течение недели, – мрачным тоном сообщил один.

– Везет тебе, – ответил другой, – а мне уже через три дня.

– Когда родина в опасности, – проскрипел сидевший на местах для инвалидов старик, – все, как один, должны встать на ее защиту.

Два краснощеких юнца, с интересом рассматривавшие свои повестки, казалось, не понимали их смысла.

– Так говоришь, пошлют на войну? – спросил первый.

– Да нет, – успокоил его второй, постарше, с плутоватым лицом, – просто проверка. Италия – ведь нейтральная страна, мы воевать не будем.

– Но пусть только тронут, – снова вмешался воинственный старик. – Мы им покажем! – И он угрожающе потряс своей суковатой палкой.

Сев в трамвай, совершив этот неожиданный для себя поступок, Чезаре ощутил, насколько он, подобно всем богачам, оторвался от своей среды, а вместе с тем и от реальной жизни.

Заметив в витрине цветочного магазина чудесные красные и желтые цветы, он вышел на следующей остановке и, вернувшись назад, вошел в магазин.

– Эти цветы, – указал он на них рукой.

– Тюльпаны? – спросил продавец в темном жилете с профессиональной готовностью.

– Да, именно они, – подтвердил Чезаре уверенно.

– Сколько? – продавец поднял руку, чтобы отсчитать цветы.

– Все, – сказал Чезаре.

– Все? – переспросил тот, удивленно моргая.

– Да, все до единого.