Ей хотелось еще немного подержать его на поводке, но министр уже выказывал желание вырваться. – Если можете, скажите мне то, что знаете. Или, может быть, вы предпочитаете передать мне это с вашим доверенным человеком?

– Я знаю то, что мне рассказал отец, – ответила она, дружески улыбаясь. – И поверьте, я слушала его больше из чувства долга и дочернего уважения, без всякого интереса.

– Чезаре Больдрани, наверное, сказал, что скандал этот мог бы стать своего рода его местью Пеннизи и, давайте уж говорить прямо, его местью и мне.

– Вы помогаете мне, синьор министр, распутать этот запутанный узел. Да, вы верно угадали: старик поклялся отомстить вам обоим.

– Как видите, – развел он руками в притворном самоуничижении, – я, со своими скромными возможностями, все же неплохо информирован. Как бы то ни было, если я вас правильно понял, вы хотите распутать этот клубок.

– Совершенно верно. Когда Пеннизи-сын четыре года назад попросил вас, чтобы вы представили его моему отцу, вы тут же поручились за него. Вы сказали: «Синьор Больдрани, помогите этому парню, который хочет заняться строительством. Это будет одолжение лично мне». Я не уверена, что знаю все причины, побудившие моего отца дать согласие, возможно, какие-то я и забыла, но одну я точно помню. Старик знал, что этот сицилиец спроектировал квартал на окраине Трапани,[9] чтобы «отрезать», как он говорил, множество бездомных от предместий. У вас в Трапани избирательный округ, и количество потенциальных избирателей, голосующих за вас, сразу бы возросло. Голоса бездомных, которые поселились бы там, голоса тех, кто работает в строительной промышленности, плюс семьи тех, кто строит дома, и тех, кто в них живет. Могу я, в свою очередь, задать вам личный вопрос?

– Ну конечно.

– Почему вы не захотели иметь дело с государственными банками, а вместо этого обратились в «Финмиду»?

– В силу стечения обстоятельств, – ответил он, ничего не объяснив, с типичной для политиков уклончивостью.

– А не было ли здесь, скажем, желания обойтись без руководства вашей партии, обделать это дельце втайне от него? – Анна положила безделушку из слоновой кости на столик и откинулась в кресле.

– Не думаю.

Такой ответ свидетельствовал, конечно же, о его замешательстве. Не помогла министру и привычная самоуверенная улыбка, которую он сохранил, несмотря ни на что.

– Впрочем, когда мой отец выкладывает несколько миллиардов, он всегда имеет на то веские причины. Во всем этом была одна деталь, отнюдь для него не второстепенная: финансирование через «Финмиду» держало Пеннизи подальше от рынка Севера. А поскольку вы знаете всю подноготную этих синьоров, вы тут же поймете, что я имею в виду: вымогательство, угрозы, шантаж и прочие криминальные вещи. На Севере Пеннизи всегда были нежелательны или, во всяком случае, представляли бы проблему. Я бы не хотела выглядеть сепаратисткой, но думаю, что если севернее Флоренции строительная промышленность и сохранила некоторую чистоту, то этим она обязана таким людям, как мой отец.

– Относительно этого у меня никогда сомнений не было, – согласился он.

– Старик Больдрани, – Анна говорила о своем отце как о человеке, принадлежащем прошлому, истории, – избегал насилия и предпочитал скорее предотвращать, чем подавлять.

– Однако он когда надо приводил в действие и вторую часть этой формулы, – почтительно возразил экс-премьер.

– Возможно. Без точек опоры никто не поднимется столь высоко. Но как бы то ни было, он предпочел финансировать Пеннизи на Юге, лишь бы не дать им с помощью государственного банка прорваться в Милан.

– Допустим, что все обстоит именно так, – согласился министр. – И что дальше?

– В этом месте, как бывает в классических детективах, мне придется сделать небольшой экскурс в прошлое. Вы и Пеннизи хорошо знали друг друга. Эти строители обещали вам, помимо предвыборной поддержки, ассигнования в восемьсот миллионов…

– Партия… – начал он, но его тут же прервали.

– Партия тут ни при чем, и не пытайтесь переубедить меня, потому что здесь я не заблуждаюсь. Получив от одного из банков, контролируемых моим отцом, четыре миллиарда и вложив в строительное предприятие девятьсот миллионов задатка, Пеннизи оставили в своем кармане три миллиарда и сто миллионов, чтобы вложить их в собственность, в финансирование некоторых политических организаций, в ценные подношения и частные ассигнования. В заокеанские вояжи, чтобы заручиться поддержкой партнеров, в колоссальные ставки, достойные арабских шейхов, в казино на Лазурном берегу. И все это с деньгами семьи Больдрани. – Анна впервые заговорила как бы от имени Больдрани, как прямая его наследница.

– Вам бы романы писать, – пробормотал с потускневшей улыбкой экс-премьер.

– Но история, которую я рассказываю, имеет то преимущество, что она не выдумана и, как все невымышленные истории, документирована. Документы подтверждают достоверность сюжета и источников. Вам этого недостаточно? У меня есть факты и позабавнее. Пеннизи полагали, что под них не подкопаешься. Дома еще не были готовы, а они уже продали квартиры и без промедления оплатили банку проценты. Они двинули вперед новые проекты, некоторые уже одобренные.

Всегда приходится подстегивать кредиторов, особенно если они в тесной спайке с политиками. К тому же всегда имеются скрытые причины, которые обязывают позаботиться о том, чтобы, падая, не увлечь вместе с собой других.

– Видите, всегда есть угроза скандала и стремление избежать этого. – Министр лил воду на свою мельницу.

– Думаю, не всегда. Но возможно, я ошибаюсь, синьор министр, поскольку я говорю о вещах, известных мне через отца, а не из газет или других источников. Не знаю даже, совпадают ли все подробности и детали. У меня такая путаница в голове. Но одно я знаю точно – Пеннизи должен моему отцу, а значит, мне, целую кучу миллиардов. Кстати, есть доля правды в рассказах о той роскошной вилле с бассейном, которую Пеннизи вам якобы подарили? Нет, не отвечайте мне так сразу. Это можно и обойти. И не волнуйтесь, никто об этом никогда не узнает. Как никто не узнает, что агентства путешествий моего отца устраивали вам бесплатные туры по свету вместе со всей вашей семьей и ближайшими друзьями.

– У вас, синьора, поразительная память. – Министр не казался ни обеспокоенным, ни униженным, улыбка не сходила с его лица.

– Что вы! Я не помню даже своих повседневных трат на покупки и должна каждую мелочь записывать, – с видом рассеянной домохозяйки отмахнулась она. – Однако я хорошо осведомлена о более важных вещах. Не правда ли, я хорошо осведомлена? – спросила Анна лукаво. – Но поверьте, – продолжала она, не давая ему ответить, – мне совсем не хотелось ворошить эти дела, хотя я от них и немало пострадала.

– Но поскольку все шло нормально, – возразил министр, притворяясь удивленным, – какая нужда в том, чтобы ворошить старое?

– Раз вы меня спрашиваете, я отвечу, – сказала Анна решительным тоном. – Вы знали моего отца?

– Я думал, что знаю его, – ответил он, притворяясь взволнованным и ради этого убирая улыбку с лица. Это было то искусно выверенное волнение, которое он обычно демонстрировал в парламенте, чтобы убедить аудиторию и произвести впечатление на газетчиков.

– Вы правильно выразились, синьор министр: «Я думал». Если бы вы в самом деле хорошо знали старика, вы бы не распорядились произвести административную инспекцию в некоторых отделениях его промышленной группы.

– Я? – попытался он парировать удар, притворяясь крайне удивленным.

– Если вы станете отрицать это, вы вынудите меня опровергать вас. Да, вы приказали произвести инспекцию с целью… мести?.. шантажа?.. Я не знаю, уж простите меня. Скорее всего наш адвокат Доменико Скалья мне говорил, но я, должно быть, запамятовала. Это было оскорбление, которое вы не должны были наносить старику. Ведь достаточно было просто взыскать долги Пеннизи, который под угрозой банкротства бежал раньше, чем явилась полиция. Но еще более странно то, синьор министр, что скандал ширится без особых к тому причин. Ведь, как вы знаете, «Финмида» вернула почти все свои деньги. Там есть дома еще строящиеся и непроданные, земли, купленные недавно и пригодные под застройку, они и пошли в погашение займов. И Пеннизи, со своей стороны, расплатился полностью – у меня такое впечатление, что расплатился пожизненно. У него конфисковали все, вплоть до мехов его жены. Вот самый трогательный персонаж во всей этой истории. Бедная женщина! Не забыть послать ей что-нибудь от себя.

– В таком случае нет и причин для особой тревоги, – попытался ослабить удар министр.

– Причины есть. Их даже две, – уточнила Анна. – И я их вам назову. Первая: инспекция с целью шантажа. Вторая: попранная справедливость. Кто больше, кто меньше, но все вернули нечестным путем приобретенное. Единственный, кто ничего не вернул и ничем не расплатился, – это вы, синьор министр. Вам это кажется справедливым? Мой отец так и спросил: «Анна, тебе кажется справедливым, что политики всегда выходят сухими из воды»?

– И что вы ему ответили? – спросил экс-президент совета, прячась за свою непроницаемую улыбку.

– Вам хотелось бы знать это? – Анна заметила, что совершила ошибку: загнала жертву в угол, где ей уже нечего было терять. Она забыла один из отцовских советов: «Никогда не ставь противника в положение, где ему уже нечего терять». А ситуация, в которой находился министр, была сейчас именно такова.

– Я не настаиваю. Мне совсем нет необходимости знать ваш ответ, – сказал он явно озлобленным тоном. – Можете не затруднять себя, графиня.

– Но я скажу все равно. Я ответила, что должна подумать над этим. Вопрос сложный, и его нельзя решить вот так, с налету.

– Ну что ж, это мудрое решение, – признал министр. – В самом деле, тут есть над чем подумать. – С неожиданной порывистостью он поднялся с широкого кресла, решив против всех приличий первым прервать беседу. Он посмотрел на ту, которую про себя называл не иначе как международной проституткой, и просверком потемневшего взгляда пообещал ей трудную жизнь. – Да, графиня, подумайте об этом как следует. Я никогда не сомневался в вашей искренности. И я убежден, у вас есть неопровержимые улики в доказательство ваших обвинений. Я полагаю, вы умеете играть в шахматы?