Так вот какой он, Брайтуайт, – величественный господин пустынных полей. Когда-то это место называлось жемчужиной всего Йоркшира. Уже одно его наследие могло бы посрамить более скромные особняки, такие, например, как дом ее отца.

О, как она мечтала побывать здесь – об руку с Майлзом, конечно. Вместе они могли бы придать друг другу достаточно достоинства, чтобы держать головы высоко в подобии самоуважения перед неприятием света.

Милостивый Боже, дом именно такой, каким она себе его представляла. Величественный холл простирается вверх, и в сумрачных тенях над головой можно разглядеть изумительные лепные потолки, выполненные настолько искусно и замысловато, что они упоминались в исторических хрониках как одно из самых прекрасных произведений искусства Англии. Она рассматривала бледные, овальные лица танцующих херувимов, и у нее возникло ощущение, словно она увидела частичку небесного рая.

А широкая лестница – шедевр архитектурного мастерства эпохи короля Якова I[3], увитая и украшенная лепными изображениями плюща и животных! Она вела на верхние этажи комнат, в которых когда-то размещались короли и королевы во время своих визитов в Йоркшир. Сами эти стены были воздвигнуты из каменных глыб Мидлхэмского замка, где рыцари в сверкающих доспехах галантно ухаживали за своими дамами сердца.

Все здесь было именно так, как она и представляла, и даже еще более прекрасно. И все же, когда ее детские мечты и фантазии улеглись, уступив место реальности, образы обозначились еще резче. Она удивленно осмотрелась. На этих внушительных, обшитых деревянными панелями стенах можно было ожидать увидеть бесценные произведения искусства или, по меньшей мере, один-два семейных портрета. Но не было ничего, кроме пустоты и теней, которые подрагивали от сквозняка, врывающегося через открытую дверь и заигрывающего с пламенем двух свечей, являвшимися единственным освещением холла.

– Вы всегда так врываетесь в чужие дома? – послышался сзади раздраженный голос служанки.

– Нет, не всегда, – рассеянно ответила Оливия, все еще оглядывая каждый уголок дома. – Где он?

– Вы ведете себя так, будто имеете на это право... Тонкая полоска тусклого света пробивалась из-под двери дальше по коридору. Оливия направилась туда, не обращая внимания на возмущенные возгласы служанки.

Девушка слегка приоткрыла дверь, быстро-быстро окидывая взглядом комнату. Жаркий огонь пылал в камине. Напротив него стояло кресло с высокой спинкой, у камина, по одну сторону от кресла была сложена кучка дров. Приглядевшись, Оливия увидела, что поленья – не что иное, как ножки и подлокотники столов и кресел. Обитые тканью сиденья и спинка валялись возле двери.

Движение за спинкой кресла напугало ее, затем чья-то рука опустилась, схватила ножку кресла и швырнула ее в огонь, разметав ворох трескучих искр.

Она тихонько вошла, не сводя взгляда со спинки кресла и приостановилась, когда, наконец, показалась чья-то голова, а затем и плечи.

Опершись локтями о колени, опустив голову, Майлз Уорвик нетвердо держал бутылку виски в одной руке. Одежда его была мокрой и грязной. Рубашка из тонкого, дорогого полотна, казалась почти прозрачной и облепляла тело.

Он поднял глаза.

Ее сердце упало.

Он не проявил признаков удивления неожиданному появлению. Лицо его выглядело еще более изможденным и осунувшимся, чем днем. Эти чудные глаза изменчивого орехового оттенка прежде казавшиеся такими устрашающими, теперь были полны грусти.

– Вы больны? – спросила она. – Или просто пьяны?

Он отвел глаза и испустил стон. Ни секунды не раздумывая и не мешкая, Оливия охватила с каминной полки треснувшую вазу и сунула ему под подбородок.

Минуту спустя она повернулась к изумленной служанке, неуклюже топтавшейся в дверях.

– Я бы попросила вас принести вашему хозяину одеяло – он явно простужен – и какую-нибудь сухую одежду. И еще, у вас есть хлеб?

– Это все, что у нас есть, – последовал угрюмый ответ.

– Хорошо. Принесите мистеру Уорвику чашку горячей воды и хлеба. Поскорее, если можно, – подчеркнула она.

Служанка еще с минуту помедлила, но подчинилась.

Когда женщина ушла, Оливия вынула бутылку виски из руки Майлза и поставила ее вместе с вазой на стол. Затем встала немного поодаль, в то время как Уорвик продолжал держаться за голову.

Минута шла за минутой, Оливия уже начала думать, что он позабыл о ее присутствии или, возможно, уснул с открытыми глазами. Он не говорил и не шевелился, а просто продолжал неотрывно смотреть на пол между своих сапог, в то время как комната, казалось, становилась все холоднее, а тишина – напряженнее.

Где эта чертова служанка?

Наконец его голова поднялась. Уорвик еще раз оглядел свою гостью. Он рассматривал ее пристально и бесстрастно, и она почувствовала прилив краски к лицу.

Похоже, он был готов заговорить, когда появилась горничная с ворохом помятой одежды и одеялом. Беатрис семенила следом, неся поднос с хлебом и водой.

Женщина бросила одежду и одеяло на пол возле ног Уорвика, круто развернулась и вышла из комнаты. Беатрис, явно не зная что делать со своей ношей, в отчаянии воззрилась на Оливию. Та поспешила забрать у нее поднос и мягко приказала старой няне вернуться в холл и никуда не уходить. Беатрис послушно поплелась к двери, задержавшись только, чтобы сказать:

– Я еще не настолько глупа, чтобы не понять, что он пьян.

Оливия обернулась и обнаружила, что Майлз снова смотрит на нее. Она попыталась улыбнуться.

– Случается, на нее находит временное затмение, пояснила она, удивив саму себя.

– Кис-кис! – послышался голос Беатрис из холла. -Где ты, котик?

– Вам станет намного лучше, если вы что-нибудь съедите, – продолжила Оливия, чувствуя себя глупо оттого, что пыталась заглушить голос Беатрис, которая явно не собиралась тихо сидеть в коридоре.

– Эй! – закричала служанка Уорвика. – Туда нельзя!

Поставив поднос на стол возле кресла, Оливия старалась не думать о том, что ее лицо пылает. Хотелось бы снять с себя шерстяной плащ, но, с другой стороны, она не собиралась оставаться здесь дольше, чем необходимо, особенно учитывая то, как пугающе пристально разглядывал ее Уорвик.

– Хлеб впитает в себя виски, оставшееся у вас в желудке, – объяснила она и налила в чашку горячей воды. -А горячая вода поможет разбавить спиртное и согреет вас. Встретившись с его напряженным взглядом, она протянула ему чашку и блюдце, радуясь, что ее рука не дрожит.

Он проигнорировал и то, и другое. Девушка осторожно вернула чашку с блюдцем на поднос и спрятала руки в складках плаща. Возникло такое ощущение, будто у нее вместо позвоночника молния. Каждый нерв в теле, казалось, был наэлектризован. Наконец он заговорил.

– Кто вы, черт возьми? – спросил он хриплым, невнятным голосом.

Она ожидала чего угодно, но только не этого.

– Прошу прощения... – неуверенно отозвалась Оливия.

– Я говорю, кто вы такая, черт возьми? И что делаете в моем доме?

– Оливия Девоншир. Мы встречались сегодня.

– Вы не Оливия Девоншир, – прервал он. – Я встречал мисс Девоншир раньше и... – Нахмурившись, Майлз побледнел, нервно взглянул на вазу и сделал медленный, осторожный вдох. Прошла минута и он, казалось, расслабился. Лишь тогда его черные глаза вернулись к ней. Усталость тенью легла на его лицо.

– Днем вы выглядели куда симпатичнее, – равнодушно заметил он.

Почувствовав, что ее спина окаменела, девушка слегка вздернула подбородок и постаралась взять себя в руки.

– А вы – трезвее, – сухо ответила она.

Промолчав, он откинулся на спинку кресла, вытянув вперед свои длинные ноги. С сапог на когда-то великолепный ковер с замысловатыми турецкими узорами потекла грязь. Но несмотря на все это, было в его облике что-то царственное, заставляющее ее чувствовать себя рядом с ним невзрачной серой мышкой.

– Дело в очках, – наконец сказал он. – Это весьма нелестно для вас, мисс Девоншир, но они совсем не идут вам.

Ее первым побуждением было сдернуть очки с носа. Но она сдержала этот порыв.

Лицо Уорвика, повернутое в профиль к пылающему в камине огню, оставалось недвижимым в своей задумчивой сосредоточенности. Похоже, что он намеренно распаляет ее гнев, как сегодня днем.

– Если вы приехали сюда по поводу моей женитьбы на вас.., – начал он.

У Оливии отнялся язык.

– Не хотел бы показаться бессердечным, но я не женюсь на вас. Так что можете возвращаться к вашему отцу и передать ему это.

– Вы так подумали, сэр? Что я приехала сюда умолять вас жениться на мне? О, ну, разумеется, с вашим высокомерием меня это не удивляет. – Она рассмеялась настолько непринужденно, насколько позволил ее скрытый гнев. – Я приехала только для того, чтобы извиниться за поведение отца. Знай я, что он вынашивает мысль о нашем браке, я бы немедленно заставила его выбросить этот бред из головы. Это же просто смешно. Я вполне довольна своей жизнью. Просить вас жениться на мне, сэр? Когда я живу в теплом и сухом доме? Когда мой дом изобилует всяческой снедью? Не говоря уже о слугах, которые опрятны, уважительны и расторопны. Скажите, зачем мне отказываться от всего этого, чтобы выйти за какого-то нищего пьяницу, которого вся Англия называет аморальным типом, развратником и беспринципным негодяем?

Майлз пожал плечами.

– Чтобы спасти свое лицо, полагаю. Почему вообще женщины делают то, что они делают?

Взгляд его скользнул к огню, и долгое время Оливия любовалась пляской отраженного в его глазах пламени. Она чувствовала себя какой-то зачарованной и опустошенной. В его словах была доля правды. Причины, по которым она решилась на эту поездку, могли быть замаскированы под извинения за отца или даже под гнев на Уорвика за то, что он так надменно отверг его предложение. На самом деле она втайне надеялась, что он передумает. Даже если потом сама с презрением отвергнет его.