Виктория Холт - Единственная любовь королевы

Остаток дня Вики провела у себя в комнате, но королева и Альберт, оставшись одни, вовсю потешались над ее забавной проделкой.

Наступило первое мая — день двух важных событий. Во-первых, исполнился год маленькому Артуру, и во-вторых, произошло открытие «Великой Выставки».

Артур сидел на своем высоком детском стуле рядом со столом для подарков, принесенных всеми детьми — так происходило его первое знакомство с днем рождения. Ребенок был радостно возбужден и требовал, чтобы пакеты ему открывал только Берти — так начался счастливейший семейный завтрак.

В одиннадцать часов королевская свита отправилась в Гайд-парк, и Виктория заметила, что, хотя Альберт и пытался скрыть свои чувства, он так нервничал и волновался, как в день их свадьбы. А ей этот день напомнил о собственной коронации. Куда бы она ни кинула взор, она всюду видела толпы людей, охваченных праздничным настроением. При выходе королевской семьи из дворца упало несколько дождевых капель, но вскоре небо прояснилось, а когда королевская процессия проезжала по Роттен-Роу [31], уже ярко светило солнце, и в его лучах, как большой хрустальный дворец (а именно такое название она и получила), сверкала выставка — выставка Альберта, поскольку это у него в мозгу она родилась и он — королева была тому свидетелем — буквально валился с ног, занимаясь ее организацией. Она со злорадством подумала о глупцах, всячески поносивших идею международной промышленной выставки и пытавшихся помешать ее осуществлению. Теперь они вынуждены были признать свою ошибку. Все-таки Альберту удалось настоять на своем.

С каким трепетом входила она в это величественное блестящее сооружение! Берти держал ее за руку, а Вики держала за руку отца. Сколько же цветов и фонтанов! Орган играет что-то бравурное. Когда музыка смолкла, раздались аплодисменты. Аплодисменты Альберту. Даже на коронации она не помнила такой пышности. Виктория была глубоко тронута признанием заслуг Альберта, воздвигнувшего такой удивительный Хрустальный дворец [32].

Оркестр из двухсот инструментов заиграл, шестьсот певческих голосов грянули «Боже, храни королеву», и у Виктории на глаза навернулись слезы. Она объявила выставку открытой. Запели трубы, раздался гром аплодисментов.

Глядя на эти мирные праздничные толпы, королева не могла не вспомнить разъяренные толпы смутьянов, ужасные бунты, долго терзавшие страну, и еще более ужасные революции в Европе.

Все наперебой расхваливали экспонаты и замечательный Хрустальный дворец, украшенный цветами и статуями. Королеве захотелось сделать комплимент Пэкстону, гением которого, под руководством Альберта, был вызван к жизни весь этот блеск. Она с удивлением узнала, что начинал он свою карьеру помощником садовника.

Посетил выставку и герцог Веллингтонский. В тот день ему исполнилось восемьдесят семь лет, а поскольку Артур родился в этот же день, герцог стал одним из его крестных. Он попросил разрешения заехать во дворец, так как приготовил для Артура игрушки и золотую чашку. Королева ответила, что ему будут очень рады — не только Артур, который получит такие роскошные подарки, но и вся королевская семья.

Счастливейший из дней! Величайшее удовольствие доставило королеве доказательство правоты Альберта. Она даже не сердилась больше на лорда Пальмерстона, тоже побывавшего на выставке.

— Согласитесь, что замысел удивительный, — сказала она ему, и даже он не мог ни к чему придраться.

Однако надо было возвращаться во дворец и принять герцога Веллингтонского. Маленький Артур, его тезка, держал в руке букетик душистых цветов, чтобы преподнести своему крестному.

А вечером королева отправилась в Ковент-Гарден, чтобы слушать «Гугенотов» и приветствия публики.

Когда же наконец этот наполненный событиями день закончился и королева с Альбертом остались одни, она сказала ему:

— Этот день был определенно прожит не зря, и я с гордостью буду вспоминать о нем всю жизнь.

Не проходило, кажется, и дня, чтобы королева не посетила выставку. Она восхищалась каждым отделом, слушала объяснения и силилась понять, как работают те или иные механизмы и машины и для чего они созданы. Она упивалась похвалами — а их было немало. Из-за моря, чтобы посмотреть на чудеса, о которых им столько пришлось слышать, приехали королевские родственники и среди них принц и принцесса Пруссии со своим сыном Фридрихом, известным как Фриц, — очаровательным молодым человеком. Альберт им очень интересовался, поскольку в один прекрасный день он станет королем Пруссии, и Альберту очень хотелось, чтобы Вики взошла на прусский престол, если уж ей не суждено быть королевой Англии.

Принц нашел выставку познавательной и, как и королева, посещал ее чуть ли не ежедневно, причем вместе с Вики, Берти, Алисой и Альфредом. Он был на десять лет старше одиннадцатилетней Вики, но его поражало, когда они ходили по залам, какие она задает умные вопросы; остальные дети частенько отходили в сторонку, когда их разговор затягивался.

В садах дворца Фриц и Вики тоже часто гуляли вместе.

Матери, глядя на них, обменивались понимающими улыбками.

В конце июля семья перебралась в Осборн, где легче переносилась летняя жара. Не успели, кажется, оглянуться, как лето пролетело. На 15 октября было намечено закрытие выставки. Королева выбрала эту дату потому, что это был день ее помолвки с Альбертом.

Накануне она посетила выставку в последний раз. Звучала музыка, исполнявшаяся на зоммеорофоне — огромном медном инструменте, названном в честь изобретателя. Рабочие уже начали разбирать стенды, и смотреть на это было грустно.

Назавтра полил проливной дождь, и сам день, как сказала королева, был каким-то скучным. На церемонию закрытия Альберт пошел один, заявив, что ей там появляться вовсе не обязательно.

Она была в восторге, получив письмо от премьер-министра, в котором тот писал:

«Грандиозность замысла, энтузиазм, изобретательность и талант, проявившиеся в исполнении, а также идеальный порядок, поддерживавшийся с первого до последнего дня, — все это вместе послужило к вящей славе принца Альберта».

Прочитав эти слова, королева заплакала от радости. Ничто, сказала она, не доставило бы ей большего удовольствия.

Прибытие в октябре в Англию венгерского генерала Кошута [33] представило королеве долгожданную возможность избавиться от лорда Пальмерстона. Кошут пытался освободить свою страну от австрийского владычества и, не сумев этого сделать, вынужден был бежать в Турцию. Там он решил, что обоснуется в Америке, и американцы прислали за ним фрегат, но ему хотелось посмотреть Англию, и потому по дороге он остановился в Саутгемптоне, где ему оказали великолепный прием. Поскольку он славился своей храбростью, его горячо приветствовали везде, куда бы он ни поехал.

Виктории было не по себе. Она признавала, что Кошут храбр, но ведь он восстал против своих правителей. Как же может монархия одобрять подобное поведение? Это ведь настоящее поощрение смутьянов в Ирландии.

А тут еще до нее дошли слухи, что лорд Пальмерстон восхищается Кошутом и собирается принять его у себя. Она пришла в бешенство и послала за лордом Джоном Расселом.

— Это правда, что лорд Пальмерстон намерен принять Кошута у себя дома? — спросила она.

— Я сказал ему, что это неблагоразумно, — выразил сожаление премьер-министр, — но он ответил, что не потерпит, чтобы ему указывали, кого ему следует приглашать домой.

— Я уволю его, если он это сделает, — решительно ответила Виктория. — Я приложу все силы к тому, чтобы он больше не был министром иностранных дел.

Лорд Рассел сообщил об этом лорду Пальмерстону, который с обычной для него небрежностью решил поступить по-своему.

— Он становится все более жалким и презренным, — с усмешкой заметила Виктория Альберту.

Последней каплей, переполнившей чашу ее терпения, было отношение лорда Пальмерстона к событиям во Франции. Луи Наполеон, племянник великого Наполеона, арестовал нескольких членов правительства и, распустив Государственный совет и Национальную ассамблею, объявил себя императором Наполеоном III.

Королева была в ужасе. Члены французской королевской семьи, находившиеся в изгнании в Англии, надеялись, что монархия Бурбонов будет восстановлена, а тут вдруг такой удар по их надеждам!

Поэтому она с удовлетворением восприняла сообщение лорда Джона, что на специальном заседании кабинет решил придерживаться политики невмешательства. Однако лорд Пальмерстон был сам себе закон. Побывав у французского посла в Лондоне, он сказал ему, что Луи Наполеон и не мог поступить иначе, а поскольку это заявление исходило от министра иностранных дел, оно могло означать только одно — что новый император может рассчитывать на признание со стороны британского правительства.

Это уже было слишком, причем не только для королевы, но и для членов кабинета. Королева заявила, что Пальмерстон должен быть снят с поста без всяких преамбул, но лорд Джон Рассел посоветовал не горячиться.

«Лорд Джон Рассел свидетельствует Вашему Величеству свое нижайшее почтение. После того как он написал вам сегодня утром, ему пришло в голову, что Вашему Величеству лучше не давать лорду Пальмерстону пока что никаких указаний, а послушаться его совета и дождаться, что решит кабинет. С этой целью он назначил заседание членов правительства на понедельник и покорно просит Ваше Величество подождать их решения».

Лорд Пальмерстон, когда его попросили дать отчет своим словам и поступкам, начал всячески изворачиваться. Он принялся отстаивать свое право на личное мнение, заявив, что его отношение к новому императору продиктовано сугубо личными соображениями.

Поведение Пальмерстона вызвало всеобщее возмущение, и его попросили подать в отставку.