Королева согласилась, что визиты — прекрасный способ улучшения отношений между странами. По ее мнению, не было на свете человека большего очарования, чем Луи-Филипп, и будет очень трудно после такого визита думать о французах как о врагах.

Где бы они ни бывали, везде вдоль дорог выстраивались люди посмотреть на них и прокричать: «Vive la Reine!» Весьма трогательно, сказала королева. А какими симпатичными выглядели женщины в своих национальных костюмах: разноцветные шапочки и передники радовали взор.

Визит оказался чересчур коротким, не более пяти дней, а на четвертый король устроил для них пасторальное развлечение. Их ждали шарабаны, и Альберт с Викторией поехали на первом, сидя впереди с французскими королем и королевой. Принцессы разместились сзади, а остальная свита следовала в других шарабанах. Местом их следования был один из охотничьих домиков короля в лесу, где был приготовлен великолепный dejenner под открытым небом. Альберт радовался единению с природой, и королева не могла не гордиться его познаниями в ботанике, которыми он всех удивил.

Было так приятно вернуться в замок, где в галерее Гизов соорудили небольшой театр. В последний вечер им предстояло посмотреть две пьесы.

— Какой чудесный финал! — воскликнула королева. — И мы в Виндзоре могли бы развлекать наших гостей подобным образом.

Первая из пьес была серьезной, актеры играли очень искусно; другая оказалась комедией, по ходу которой, по словам королевы, она то и дело, как и остальные зрители, смеялась до упаду.

На следующий день они уехали, взяв с собой принца де Жуанвиля, и вернулись в Англию. Они собирались провести там ночь или две, прежде чем отправиться в Бельгию проведать дядю Леопольда.

В Бельгии они остановились в «Павильоне». Принц де Жуанвиль заявил, что более странного дворца он еще не видел.

И какой же радостью было снова оказаться под одной крышей с дядей Леопольдом! Тетя Луиза к тому времени уже присоединилась к мужу. Теперь ей предстояло исполнить роль хозяйки во дворце мужа, как незадолго до этого во дворце отца. Увидели наконец детей, о которых Виктории пришлось столько слышать. Особенно ее поразила маленькая принцесса Шарлотта, почти одного возраста с Киской, но, как заметила королева, не такая шаловливая.

Дядя Леопольд, как всегда, исключительно любезный, рассказал им, как он готовил их свадьбу, когда они еще лежали в колыбельках. Видеть, как они счастливы вместе, — одна из самых больших радостей его жизни.

— Я смотрю на вас обоих как на своих детей, — сказал он, а они вполне серьезно заверили его, что он и был им отцом.

Восхитительная получилась поездка! Дядя Леопольд сопровождал их, когда они проезжали Брюссель, Антверпен, Гент и Брюгге. В этих прекрасных старых городах они осмотрели удивительные художественные сокровища. Когда находишься вместе со своими любимыми, время проходит так быстро, и очень скоро они снова оказались в море на пути домой. Виктория коротко написала дяде из Виндзора:

«Мы испытали счастье вновь побыть с вами. Наше пребывание было таким прекрасным, но таким до боли коротким. Какая радость снова оказаться под одной крышей с человеком, который был мне как отец!..»

— И все же в гостях хорошо, — сказала королева, когда они добрались до Виндзора, — а дома лучше. Дома, с моей дорогой, любимой семьей.

БЕДНЫЙ ЛОРД МЕЛЬБУРН

Виктория сидела, обмахиваясь веером, а Альберт с Киской на спине ползал на четвереньках по полу. Он души не чаял в этом ребенке. Не то чтобы он ее баловал. Для этого Альберт был слишком умен, но Виктория не раз замечала, как, едва войдя в детскую, он сразу же устремлял взор на крошку Вики. И она, видя, как действует на них обоих, уже начинала проявлять свой деспотичный нрав, однако ребенка симпатичнее и живее ее трудно было сыскать.

Но как же отличался от нее Парень! Берти был вполне здоров, но в свои два года еще не умел говорить, чем разительно отличался от сестренки, которая в его возрасте уже щебетала без умолку.

— Мама, как называется мой большой корабль? — спрашивала Киска.

— Если это яхта, на которой мы с папой плавали, тогда она называется «Виктория и Альберт». Она названа так в честь папы и меня.

— Я ведь на самом деле Виктория, а не Киска, — сказало это удивительное дитя, — так что она, может быть, названа и в честь меня.

Ну не умница ли разумница? Глаза у Альберта светились от радости, когда он повез ликующую дочь к матери.

— Но! — воскликнула Киска.

— Ах, я уже стал лошадкой? — спросил Альберт.

— Нет, лучше кораблем, — подумав, ответила Киска.

Она схватила Альберта за волосы и принялась тянуть.

— Ты делаешь папочке больно, — пожурила ее королева. — Твоя кузина Шарлотта никогда бы так не поступила.

— Мама, расскажи о кузине Шарлотте.

Она сползла со спины Альберта и взобралась к матери на колени.

— Кузина Шарлотта — дочка моего дядя Леопольда и тети Луизы.

— Почему? — спросила Киска.

— Потому что они ее мама и папа.

— А какая она?

— Она умная и красивая и совсем не такая капризная, как некоторые девочки.

— Не такая, как Киска? — воскликнула старшая дочь королевы.

Берти тоже захотелось принять участие в разговоре, а потому он протопал к матери и уцепился за ее юбки.

— Берти, — протянула она, — ты тоже пришел послушать?

— М-м-м, — замычал Берти.

Ну и немтырь! А ведь он всего на год младше Киски.

Она поудобней усадила дочь на коленях.

Альберт поднялся с пола, его взгляд с обожанием задержался на дочери. Королева рассказывала ей об удивительном путешествии, которое они совершили, посетив короля Франции, а потом дражайшего дядю Леопольда и тетю Луизу, у которых такая славная дочка Шарлотта.

Киска слушала, слушала, а потом вдруг прервала маму:

— Если Шарлотта такая хорошая, почему же тогда у вас я, а не она?

Глаза королевы наполнились слезами, и она крепко прижала к себе дочь.

— Да потому что папе и мне никогошеньки, кроме тебя, не нужно, моя сладкая, — сказала она.

— М-м-м, — снова промычал Берти, но на него никто не обращал внимания.

Как-то раз, вспоминая о недавнем путешествии, королева заговорила об охотничьем домике короля Франции: ах, если бы и у них было такое славное местечко! Они оба любили Виндзор, но ведь это замок. Что она имеет в виду, так это небольшой домик, где можно было бы забыть о государственных делах и жить, как самая обыкновенная семья.

Альберту идея понравилась, и они обсудили этот вопрос с сэром Робертом Пилем. Альберт был полон энтузиазма.

Виктория была рада вернуться к детям. Много времени она проводила в детской, и единственный ребенок, который ее беспокоил, был Берти. Казалось, он не способен развиваться, заметила она Альберту, не потому, что он так уж глуп, хотя по сравнению с необычно умной Киской он казался именно таким, но потому, что невосприимчив. Он был попросту ленив, и развитие его сильно затруднялось из-за того, что няни так над ним дрожали, а когда его вывозили из дворца в коляске, люди жадно смотрели на него и восхищались им. Одна женщина в парке даже сунула голову в коляску и чмокнула его в щечку.

Создавалось впечатление, что всеобщее внимание доставляет Берти удовольствие, как будто он уже давно знал, что он принц Уэльский, и если он не мог взять первенство в детской, он возьмет его на улицах города.

Киска, однако, отличалась не только умом, но и характером. Альберт, всегда строгий с детьми ради их же блага, не мог устоять перед Киской. С тех самых пор, как они вернулись из Бельгии, она не переставала говорить о кузине Шарлотте, а когда задумывала какую-нибудь проделку, она склоняла набок голову и бормотала: «Интересно, а что бы сейчас сделала Шарлотта?»

Виктория и Альберт заходились от хохота над лукавством Киски — но, разумеется, когда оставались одни: было бы ошибкой показывать ей, что ее шалости развлекают их.

Им так хотелось, чтобы дети получили правильное воспитание.

— Не забывайте, моя любовь, что сделала с вами баронесса Лецен.

Виктория уже готова была согласиться, что Лецен многое упустила.

— Воспитание нужно начинать как можно раньше, — сказал Альберт.

Как дети должны молиться — вот вопрос, который Виктория так и не успела обсудить с Феодорой, когда они были вместе. И теперь она наконец собралась и написала ей, спрашивая, как ее дети исполняли эту святую обязанность.

Феодора ответила, что они произносили молитвы, лежа в кроватках, а не стоя на коленях. «Последнее вовсе не обязательно, ведь наши молитвы не станут оттого более приемлемыми Всемогущим Господом или более святыми».

«Я бы с радостью, — продолжала она, — посмотрела и послушала, как милая Киска учит буквы. А Берти уже выучил какие-нибудь новые слова и фразы?»

На последний вопрос ответ был отрицательный.

Королева беспокоилась, что Берти будет доставлять им немало хлопот, а Альберт сказал, что от мальчика просто нужно больше требовать.

Алиса, милая Фатима, казалось, росла не по дням, а по часам; плакала она крайне редко, а от ее спокойной улыбки становилось радостно на душе.

Викторию словно магнитом тянуло в детскую, и она не переставала мечтать о домике в сельской местности, где они могли бы жить en famille [17]. Они несколько раз побывали на острове Уайт, и оба — и она, и Альберт — находили его очень красивым местом, поэтому, когда сэр Роберт Пиль сказал, что подходящей резиденцией мог бы оказаться Осборн, они сразу же согласились и стали предпринимать шаги для его покупки.


Жизнь для лорда Мельбурна потеряла интерес. С каждой неделей он понимал, что королева все больше отдаляется от него. Она продолжала оставаться милой и доброй, но промежутки между отправлением его писем и получением ответа на них все удлинялись, и он понял наконец, что больше не должен писать ей о политике. Дни, когда, не посоветовавшись с ним, она бы не сделала ни одного шага, остались в прошлом; он также слышал, что она все больше привязывается к Пилю. Это было правильно, признавал он, но ему почему-то стало больно. Он часто думал о том случае, когда она не отпустила его и как в деле с королевскими фрейлинами наголову разбила Пиля с единственной целью удержать лорда Мельбурна у власти. Вышел довольно-таки громкий скандал, после которого ее открыто стали называть «миссис Мельбурн», и даже сейчас он оставался ее дорогим добрым другом. По крайней мере так она его называла, когда они встречались или когда она писала ему; она была верной и преданной, и, разумеется, он любил ее, как когда-то она любила его. Любила ведь. Он в этом нисколько не сомневался.