Виктория Холт - Единственная любовь королевы

— Мне бы не следовало выходить из себя, Альберт.

— Да, любовь моя, выходить из себя всегда плохо.

— Но вы меня вынудили.

— А следует ли так горячиться только потому, что выражается мнение, противоположное нашему собственному? Если кто-то и не хочет соглашаться с другими, ему, например… не следует обливать другого чаем.

Она засмеялась.

— Больше я на вас чай выплескивать не буду.

— Да, пожалуйста, выплесните, если уж вам так захочется, но только если он будет не слишком горячим, а чашка — не очень большой.

Она опять засмеялась и он вслед за нею. Она прижалась к нему, осыпая его страстными поцелуями.

— Ах, ангел мой милый, вы слишком хороши для меня, — воскликнула она.

Альберт, утонув лицом в ее волосах, довольно улыбался. Он чувствовал, что кое-чего он сегодня добился.

Город полнился слухами. Почти каждый день в газетах появлялись карикатуры, в которых центральными фигурами были Виктория и Альберт. «Альберт у Виктории под каблуком», — весело говорили друг другу люди. Подобная расстановка сил во дворце не могла их не радовать. В конце концов, рассуждали все, ну что из себя представляет этот принц Кобургский? Какой-то нищий немец, облагодетельствованный их королевой! Его можно было бы назвать красивым, но это была какая-то женская красота. Альберт вовсе не походил на идеального англичанина, скорее уж на смазливую девушку, одетую мужчиной. Он и на лошади сидел как-то не так. А что с его братом? Эрнест почему-то задержался при дворе. Он что, надеялся, что и ему что-нибудь перепадет? Эрнест стал фигурировать в карикатурах то с протянутой рукой, то роющимся у Альберта в карманах. «Не забывай меня, братец, — гласила подпись. — Подкинь и мне немного».

Видеть подобное было очень неприятно.

Но, что еще хуже, просочились сведения о природе хвори Эрнеста. Слышался сдавленный смех. Ох уж эти Кобурги! Любят весело провести время… желательно за чужой счет. Мало того, кто-то вспомнил, что мать Альберта развелась с отцом, старый скандал оживили. У нее был любовник — еврей. Еще до рождения Альберта? В таком случае, их принц Кобургский и не принц вовсе, а уж скорее какой-то бастард.

Эта последняя сплетня в печати не появилась. Как слишком опасная. Но она передавалась из уст в уста. Лорд Мельбурн делал все, что в его силах, чтобы она не дошла до ушей королевы.

После инцидента с чашкой чая Альберт стремился закрепиться на занятых позициях и повести новое наступление. То, что королева не посвящает его в государственные дела, он объяснял для себя влиянием на нее Лецен: и самым большим его желанием было развенчать эту особу в глазах жены.

Пресса жаловала баронессу не более, чем принца. Ее имя постоянно мелькало на газетных страницах, и ей зачастую приписывали чуть ли не зловещую власть. Альберт, который теперь жадно читал газеты, постоянно узнавал о ней что-то новое. Например, то, что без ее согласия не производится ни одно назначение: причем это касалось не только двора королевы. Неужели это правда, думал он, но, поскольку королева не доверяла ему, как он мог быть уверен.

В одном он только не сомневался: придворный штат королевы управлялся из рук вон плохо. Поскольку он обладал подлинно тевтонской способностью к организации, это вскоре стало для него ясно. Будь его воля, он бы давно обустроил все иначе.

Часто он уже готов был затронуть этот вопрос в разговоре с королевой, но, хоть однажды он и вышел победителем, он слегка побаивался Виктории. Под ее трепещущей женственностью таилась огромная сила, и он уже успел узнать, какой она может быть упрямой. В тот миг, когда она выплеснула ему в лицо чай, в этих горящих голубых глазах не было ни капли любви к нему. А что, если она так ожесточилась от того, что она называла его вмешательством, что перестала любить его! Штокмар намекал, что его козырная карта — это ее любовь к нему, и эта любовь не должна слабеть. Наоборот, любовь должна стать еще сильнее, чтобы Виктория в конечном счете ни в чем не могла отказать ему. В том, что это время придет, он не сомневался; однако все ведь могло повернуться по-другому.

А может, лучше осуществить задуманное через своего секретаря, Джорджа Энсона, который мог передать его желание лорду Мельбурну, а через него оно дойдет до королевы. Какой долгий путь для человека, желающего попросить об одолжении — нет, оговорить свои права — у собственной жены! Но, само собой, жена была далеко не обычная.

Он обнаружил, что его секретарь Джордж Энсон весьма способный молодой человек. Сначала Альберт не хотел его брать, но теперь он видел, что кандидатура была не такой уж и плохой. Мистер Энсон показал себя человеком внимательным и преданным, и тот факт, что он одновременно был секретарем премьер-министра, не является недостатком, как опасался Альберт. Он даже считал, что мистер Энсон весьма сочувственно говорил о нем лорду Мельбурну, ибо в последние недели манера поведения этого джентльмена с Альбертом изменилась. Ему показалось, что к нему стали относиться с большим уважением.

Он рассказал Джорджу Энсону о своих пожеланиях и попросил, чтобы тот передал их при случае лорду Мельбурну — не навязчиво, а скорее несколько небрежно, и больше как предложение, а не просьбу.

Мистер Энсон прекрасно все понял, как понял и лорд Мельбурн, сказавший при первой же встрече с королевой в присущей ему легкой небрежной манере, которой он так прекрасно владел, что принц желал бы, чтобы — образно говоря — ключи от двора были в его руках.

— Но этим же всегда занималась баронесса Лецен, — ответила королева.

Лорд Мельбурн улыбнулся той странной улыбкой, которой королева всегда восхищалась.

— То было в прошлом. Десятого февраля при дворе Вашего Величества произошла довольно заметная перемена.

Виктория хихикнула — как она часто делала, когда оставалась наедине со своим дорогим лордом М. Никто не мог рассмешить ее подобным образом — даже Альберт.

— Почему бы вам не подумать об этом? — предложил лорд Мельбурн.

— Подобной перемены я особенно не жажду.

— Не так, выходит, как той, другой, — сказал неисправимый лорд М. — Я полагаю, того вы и впрямь жаждали.

— Альберт — ангел, — сказала Виктория.

— Даже ангелам нужно какое-то занятие. Вот почему их всегда изображают играющими на арфе.

Виктория громко рассмеялась.

— Право, вы слишком непочтительны, лорд М.

— Боюсь, что так, — согласился он. — И еще я боюсь, что вы можете выбросить это дело из головы… но, пожалуйста, рассмотрите его.

Рассмотрение различных вопросов обычно означало обсуждение их с баронессой.

— Дейзи, дорогая, — сказала Виктория, когда они оказались одни. — Боюсь, мой милый Альберт становится несколько беспокойным.

Взгляд баронессы сразу сделался жестким.

— Быть того не может. Казалось бы, живи да радуйся.

— О, в браке он счастлив, Дейзи, но его очень огорчает, что он не находит применения своим талантам.

— Ему понадобятся его таланты, чтобы сделаться хорошим мужем лучшей в мире жены.

— Ах, дорогая Дейзи, я уверена, что это он знает. Но он хочет чем-нибудь заниматься.

— Сомневаюсь, что лорд Мельбурн захочет, чтобы он вмешивался в политику.

— Я имела в виду не политику. Но, я думаю, он был бы, допустим, не прочь получить ключи от двора.

— Ключи от двора?! — Это была ее сфера. Стоит только принцу ступить в нее, как он изгонит ее насовсем: она чувствовала неприязнь, которую он к ней испытывал. Она заправляла домом со времени вступления королевы на престол. Слуги любили ее за беспечность, им вряд ли захочется перемен. Кроме того, от этой должности зависели все назначения, а это, что ни говори, очень приятно. Поэтому она не на шутку встревожилась, когда упомянули о ключах ко двору.

— Это снимет бремя с ваших плеч, Дейзи.

— Бремя?! Какое же это бремя? Ничего, что я делаю для моего бесценного дитяти, не может быть бременем. А что начнут говорить, если принц возьмет на себя заботы по двору? Это ведь женская работа. Представьте себе, как это распишут в прессе. Появится его изображение в юбке.

— Альберту бы это очень не понравилось.

— И, что еще важнее, любовь моя, вам тоже. Что мы все должны помнить, так это то, что наш долг и удовольствие — служить королеве… в каком бы качестве нас ни призывали это делать. Что такое титулы? Вы помните, как при восхождении на престол вы говорили о посте для меня, а я сказала, нет, пусть не будет никакого поста. Тогда вы ответили, что я буду здесь как ваш друг. И до сих пор это всех устраивало. Пусть принц довольствуется тем, что он ваш муж. Я уверена, что в конечном счете он сам этому только рад.

Виктория была уверена, что ее дорогая баронесса права.

В конце апреля Эрнест покинул Англию, прощание братьев вышло очень грустным. Виктория тихо сидела и слушала, как они пели университетскую песню — Abschied [8], студенческую прощальную: в глазах у нее стояли слезы.

— Вы будете не так уж и далеко, дорогой Эрнест, — сказала она, когда пение смолкло. — Навещайте нас почаще.

Альберт был слишком расстроен, чтобы еще что-нибудь говорить.

— Понимаете, — сказал Эрнест, — мы ведь почти всю жизнь прожили вместе.

Виктория понимающе кивнула, но Альберт вдруг резко отвернулся и посмотрел в окно. Когда Эрнест уезжал, Альберт стоял у окна, наблюдая за экипажем, пока тот не скрылся из виду. Виктория подошла и стала рядом, сплетя с ним руки, но он не обратил на нее никакого внимания. «Он даже не знает, что я здесь», — подумала она.

После отъезда Эрнеста Альберт долго чувствовал себя одиноко. Он спокойно относился к создавшемуся положению. Виктория любила его — гораздо больше, чем он ее, хотя он и испытывал к ней сильную привязанность. Возможно, в ней было больше страсти, чем в нем, — но что это за страсть? Показная, безусловно, но насколько она глубока, если Виктория ни за что не хочет дать ему возможность разделить с ней государственные обязанности? А ведь знает, как он этого жаждет. Следуя совету барона, он изучал политику, отчего злился еще больше, поскольку обнаруживал, какое это увлекательное занятие.