Однако Леопольда беспокоило не только это. Несколько ранее в своем очередном письме к племяннице он высказал ряд советов и пожеланий, в ответ на которые получил довольно неожиданное послание. Оно свидетельствовало о том, что Виктория после восхождения на престол резко изменилась. Она откровенно написала ему, что он, как она ожидает, не будет вмешиваться в английскую политику и что все его предложения она будет отсылать своему премьер-министру лорду Мельбурну и министру иностранных дел лорду Пальмерстону.

Она писала также, что отнюдь не горит желанием вступить в брак и спрашивала, интересно, знает ли Альберт о том, что их возможная свадьба обсуждается его отцом и дядей? И пусть Альберта поставят в известность, подчеркивала она, что никакой помолвки между ними не было, и она вовсе не уверена, что хотела бы видеть его своим мужем. Он может нравиться ей как брат или как кузен, но это ведь не то же самое, что муж, и ей, видимо, необходимо напомнить всем, что, решив не выходить за Альберта, она не нарушит обещания, поскольку она его никогда не давала и давать не собирается. И вообще она хотела бы не выходить замуж еще года два или три. И пусть дядя Альберт знает, что в ее стране никто не выражает беспокойства по поводу отсутствия у нее мужа.

Прочитав письмо, Леопольд тихонько выругался.

Его маленькая Виктория разочаровала его. Надо же так измениться! Он почти не сомневался в своей способности переубедить ее, но она ведь так впечатлительна, так молода и романтично настроена! Он решил, что свадьбу больше откладывать нельзя.

В конце концов, Виктории уже двадцать лет, столько же скоро исполнится и Альберту. Возраст вполне подходящий для брака.

Его обеспокоило замечание Штокмара об отношении Альберта к женщинам. Альберт красивый малый, высокий, с хорошей фигурой и чертами лица в точности, как у матери. С виду он немного походит на Викторию, и ей должна нравиться его внешность. Но ему не надо бы принимать такой самоуверенный вид. Пусть начнет ухаживать за Викторией, и чем раньше, тем лучше.

После недолгой переписки со Штокмаром и братом было окончательно решено, что поездка предполагаемого жениха в Англию должна состояться в октябре.

— С Альбертом поедет Эрнест, — распорядился Леопольд. — Если по какой-либо причине Виктория отвергнет Альберта, может быть, ей приглянется его брат.


Наступил сентябрь. Листья на деревьях начали менять окраску, и Альберту казалось, что никогда еще они не были такими красивыми. Он был счастлив, что находится в эту пору дома, но к счастью ввиду предстоящего отъезда примешивалась горечь. Приближалось великое испытание, и он то радовался, то страшился. Его достоинство страдало от того, что он должен был как бы завоевать расположение королевы: если она ему откажет, он может превратиться в посмешище; с другой стороны, если она будет по-прежнему пребывать в нерешительности или пожелает оставить его в подвешенном состоянии, легче ему от этого тоже не станет.

Все это он обсуждал с Эрнестом, когда они выслеживали в лесу оленя, или стреляли дичь, или собирали образцы для своего «музея».

«Поживем — увидим», — говорил обычно Эрнест. В конце сентября они были готовы отправиться в Англию.


Морской переезд оказался еще хуже, чем он себе представлял. Он лежал, стеная, на своем рундуке и думал, как и в прошлый раз, что смерть была бы предпочтительней унизительных страданий. Ему было еще более стыдно за себя от того, что его брат и остальные члены группы не страдали морской болезнью; ему казалось, что команда судна втайне подсмеивается над ним.

Ужасная качка корабля, высокие серые волны, невыносимые приступы тошноты… о-о, как ему хотелось снова оказаться в тишине и покое Розенау! Вернуться бы туда, жить в безызвестности, быть бедным — как и положено второму сыну; ведь даже Эрнеста, будущего герцога, не ожидает большое богатство, — пусть что угодно, только бы не эти муки. Покой леса и простая жизнь казались ему весьма желанными.

На берег он сошел пошатываясь. Эрнест шел рядом, волнуясь: как-то все повернется? «Конечно же, — думал Альберт, — она выберет Эрнеста».

Багаж никак не могли отыскать, и они решили отправиться налегке.

— К счастью, королева в Виндзоре, — заметил Эрнест. — По дороге ты придешь в себя, а свежий загородный воздух восстановит твои силы.

Альберт, все еще бледный и изможденный, действительно почувствовал себя гораздо лучше, когда они проезжали среди зеленых озимых полей. Он увидел замок — серый и неприступный с виду, — и настроение у него поднялось. Быть королем в замке, откуда открывается вид на эти зеленые поля и леса, — большего, кажется, и желать нельзя.

И все это зависит от Виктории.

Они прибыли, грумы подошли взять лошадей.

— Ее величество готова вас принять, — услышали они.

Они вошли в замок.

Она стояла на верху лестницы, маленькая фигурка с пылающими щеками и сияющими глазами.

— Мои дорогие кузены! — вскричала она, протягивая руки.

Эрнест, как старший, подошел первым.

— Дорогой Эрнест, — воскликнула она, улыбаясь, — я так рада вас видеть. И Альберта… Альберт…

Она так и зарделась, ее взгляд задержался на нем.

— Дорогой кузен Альберт, добро пожаловать в Виндзор.

Именно на нем задержался ее взгляд. Сердце Альберта радостно подпрыгнуло: он был почти уверен, что она выбрала его.

КОРОТКИЙ МЕДОВЫЙ МЕСЯЦ

Все, что за этим последовало, можно было назвать триумфом Альберта. Простодушие королевы не позволило ей скрыть свои чувства, и она ясно дала понять окружающим, включая и Альберта, что находит его очаровательным.

Она доверчиво сообщила баронессе Лецен, что в полном восторге от кузена. Неужто Лецен не находит его красивым? У него чудесные голубые глаза, нос — само совершенство, а какой красивый рот!

— Неужели можно любоваться ртом мужчины? — спросила баронесса, на что ей было замечено, что, когда вокруг столько уродливых ртов, видеть хоть один красивый, — настоящее удовольствие.

Было ясно, что Виктория не потерпит никакой критики в адрес Альберта.

Баронесса встревожилась, предчувствуя недоброе. Будучи гувернанткой и ее ближайшей компаньонкой с тех пор, как Виктории исполнилось пять лет, она имела на нее значительное влияние и вовсе не хотела его терять. Этим влиянием она была обязана своей сильнейшей к ней привязанности, которая только и позволяла как-то воздействовать на королеву; будучи не в ладах с матерью, та во всем привыкла доверяться Лецен; страсти переполняли Викторию — и любила, и ненавидела она со всей силой души, но тонкие оттенки чувств были ей неведомы. Она неизменно поддерживала своего премьер-министра лорда Мельбурна [3], а его противника — лидера оппозиции сэра Роберта Пиля [4] ненавидела настолько, что не желала слышать о нем ничего хорошего; баронессу Лецен, которая, по ее словам, была ей как мать, она просто обожала, однако ни за что на свете не призналась бы в нелюбви к родной матери (Виктория обладала обостренным чувством приличия, а ни один нормальный человек не может не любить свою мать), она весьма критически относилась ко всему, что бы та ни делала. Хотя их взаимная настороженность еще более усиливалась из-за интриг дворцовых группировок, одна из которых опиралась на королеву, а другая — на ее мать-герцогиню. Положение, разумеется, было неприятное, но, как выразился однажды лорд Мельбурн, ее остроумный премьер-министр, Ганноверская династия издавна отличалась тем, что родители постоянно ссорились с детьми.

Два года назад, когда Виктория стала королевой, она быстро доказала, что никому во дворце не удастся управлять ею, в чем ее горячо поддержал лорд Мельбурн. Она сразу же подпала под его обаяние, и отношения между молодой королевой и ее стареющим премьер-министром породили всевозможные слухи. Она находила его исключительно красивым, поскольку была весьма неравнодушна к красивой внешности, особенно мужчин, хотя немало и ее придворных дам тоже подобрано ею именно по этому признаку.

Красота привлекала ее в любой форме, и ее первые замечания о людях, с которыми ей так или иначе приходилось встречаться, обязательно касались их физических достоинств или недостатков. Красивый лорд Мельбурн с его отеческой внешностью и чувствительностью (глаза его всякий раз, когда он смотрел на нее, наполнялись слезами) покорил ее сердце с первого же дня ее восхождения на престол, и со всей широтой чувств, которые она так щедро и безоглядно раздаривала, она готова была утвердить чуть ли не все представленное им на ее рассмотрение просто потому, что это предложил он.

До сего времени два человека пользовались ее безграничным расположением: на первом месте был Мельбурн, ее умный и несколько циничный, несмотря на всю свою чувствительность, премьер-министр, прекрасно понимавший, что его положение тут же изменится, как только его правительство падет, и, следовательно, отдававший себе отчет в том, насколько оно ненадежно; на втором — баронесса Лецен, которая только и думала о том, что ее жизнь потеряет всякое значение, если она лишится привязанности своей властной воспитательницы.

Брак, разумеется, мог изменить расстановку сил во дворце. Если Виктория влюбится, она влюбится всей душой, а значит, возникнет угроза ее былым привязанностям — муж может целиком завладеть ее вниманием. Вот почему так встревожилась баронесса: она видела, какое глубокое впечатление произвела на ее госпожу красивая внешность Альберта; малейшая же критика этого молодого джентльмена могла вызвать вспышку гнева королевы, которая, как часто заявляла Лецен, выражаясь языком детской комнаты, была «слишком большой для такой крошки».

Тем временем Виктория продолжала расхваливать достоинства своего избранника.

— Он гораздо красивее Эрнеста.

Баронесса согласилась.