Наконец, она откинула голову, и ее великолепные волосы рассыпались живой вуалью по спине, по плечам, лаская ее, как ласкал он. И она что-то бормотала и извивалась под его руками. Требуя большего.

Он приподнялся на локте и дал ей все, что она пожелала. Прижался губами к впадинке чуть ниже уха, спустился ниже, по ее изящной шее, по изгибу груди, полной и набухшей в его руке, к закаменевшему соску, который перекатывал между пальцами.

Он взял его в рот, и она охнула. Он стал сосать, и она застонала.

Пенни услышала собственный голос и смутно удивилась, что он сумел заставить ее до такой степени отдаться на его волю. Удивиться она смогла; думать сил не было. Ощущения пронизывали ее, переполняли тело, каждая частица ее существа жаждала завершения, и душа купалась в тепле счастья.

Она оседлала его, сжимая коленями ребра, наклонившись вперед. Он продолжал сосать ее грудь, посылая молнии по венам, молнии, которые сжимались внизу в огненный клубок.

Его руки гладили ее. Жесткие и требовательные. Ласкающие, предъявляющие права, исследующие, открывающие все новые чудеса. Оставляющие на своем пути огненные полосы.

И она вспомнила… вспомнила расплавленную пустоту, открывшуюся в ней еще до того, как его рука легла между ее широко разведенных бедер и коснулась набухшей плоти. Закрыв глаза, она вцепилась в его плечи и отдалась желанию.

Его рот был горячим, влажным и настойчивым, и в ее груди заплясало пламя, которое не мог охладить врывавшийся в окна ветерок. Пламя было живым и билось в ее венах в странном ритме, убыстрявшемся с каждым биением сердца, распространявшемся под кожей и жадно требовавшем большего. От нее. От него.

Она едва могла дышать, но… но все чувства сохранились. И она чувствовала. Каждое прикосновение, каждый удар желания, каждую ласку.

Губами и языком он терзал пульсирующую вершинку одной груди. Второй завладела рука, сминая, пощипывая, перебирая. Другая рука лежала между бедрами. Длинные пальцы зарылись в глубину лона, проникая все глубже, прижимая сильнее.

И этого оказалось недостаточно: она со всхлипом откинула голову и в несвязной мольбе вонзила ногти в его спину.

Он приподнялся под ней, перевернул и, продолжая теребить крошечный бугорок, завладел ее губами в отчаянном поцелуе, укравшем ее дыхание, обострившем желание, убедившем в том, что он с ней. Что он хочет ее. Что она ему нужна. Так же сильно, как он – ей.

С ним она никогда не будет одна в своем желании. Никогда не останется беззащитной. Общее безумие владело ими, безумие, которое они должны погасить вдвоем.

Он вжал ее в матрац, длинное сильное тело нависло над ней. Она ожидала, что он раздвинет ей бедра коленом и войдет в нее, и уже заранее напряглась в предчувствии полузабытой боли.

Но он прервал поцелуй, и Пенни поняла, что у него другие планы.

Его губы прошлись по ее шее, скользнули ниже, чтобы снова терзать ее груди. Утолить терзавшую ее жажду, унять разбушевавшееся сердце…

Она выгнулась под ним, почему – не знала сама, по-прежнему отчаянно цепляясь руками за его плечи, зарываясь пальцами в волосы, когда он оставил ее груди и двинулся ниже. Прижимая жаркие, влажные губы к ее ребрам, талии, животу… Схватил ее колено. Отвел в сторону.

Свечи все еще горели. Задыхаясь, втягивая в себя воздух, тяжело дыша, она вынудила себя поднять веки, чтобы всмотреться в жесткие линии его лица, горящие откровенным желанием.

Он спустился так низко, что его плечи оказались между ее бедрами. Пенни ждала, ждала, пока он поднимется выше, но…

Он нагнул голову и прижался губами к пульсирующей плоти. И стал посасывать.

Ее пробила молния. Сердце на миг остановилось.

Потом она ощутила прикосновение его языка и едва не умерла.

– Чарлз!

Она дернулась, но он легко удержал ее. Она попробовала тянуть его за волосы, но ничего не получалось. Она никак не могла сдвинуть его с места, не могла удержать… оставалось только уйти под воду вместе с ним.

Его губы продолжали сладостную пытку, и волны ощущений смели ее оборону, захватив в плен, утащили в бешено вертящийся смерч, откуда уже не было возврата.

Яростное желание нарастало, сжималось в тугую спираль, поднималось все выше. И все же он не прекращал ласк, настойчивых, почти безжалостных. Его губы прижимались к ней, язык обводил изюминку набухшей плоти, медленно-медленно проник внутрь.

И она рассыпалась.

Он говорил, будто это все равно что коснуться небес. Для нее это скорее было прикосновение к солнцу. Вспышка ослепила ее, обожгла сердце, легкие, нервы на какое-то благословенное мгновение, прежде чем взорваться, посылая ослепительные лучи по ее телу.

Оставив ее в мире с собой.

Но лишив покоя Чарлза.

Она слепо потянулась к нему, и он пришел к ней. Широко разведя ее бедра, он открыл ее и вошел.

Она сжала его плечи в безрассудном предвкушении боли и попыталась было напрячься, но обмякшие мышцы не позволяли.

Он не стал проникать дальше. Просто придавил ее всем телом. Она ощутила, как его руки приглаживают ее волосы, ласкают лицо.

– Не в этот раз, mon ange.

И он отвлек ее поцелуем, одновременно мощно вонзившись в бархатистое лоно. Не так жестко и быстро, как она ожидала, но медленно, настойчиво и неотвратимо. Растягивал ее, наполняя, и не собирался останавливаться. Да она и не хотела, чтобы он остановился, потому что была его добровольной пленницей. Его. И высочайшего наслаждения ощущать его, жесткого, несгибаемого, тяжелого, чужого и все же невероятно своего. Он продолжал медленно входить в нее, хотя мышцы на шее вздулись, когда он боролся с демонами, с которыми она столкнулась много лет назад.

Она чувствовала, как поддается ее тело, и была ослепительно счастлива этим шелковистым, гладким скольжением. И ощутила, как он наполнил ее до конца. Сделал своей.

Чарлз тихо охнул, замер, почувствовал, как она очень слабо, нерешительно сдавила его, и едва не потерял жалкие остатки самообладания. Ее лоно было невыносимо жарким и тугим, как у монашки, и он сумел его растянуть и погрузиться до основания.

Это был момент, который он обещал себе, не сознательно, но в самых безумных мечтах, все последние десять лет. И теперь он настал и оказался даже лучше, чем в самом воспаленном воображении.

Она была расслаблена и открыта под ним, принимая всем телом, всей душой, но искусительная женская сила по-прежнему наполняла тугие мышцы ее бедер и рук, легко лежавших на его плечах.

И он хотел продлить этот момент еще… еще… еще немного…

Безумным усилием он поднял голову, чтобы взглянуть в ее лицо.

– Тебе хорошо?

Ее веки чуть приподнялись. Их глаза встретились. Потом ее губы слегка изогнулись, и он пропал.

– Да.

Она обняла его и, притянув к себе, прижалась к губам. Поцеловала, как истинная сирена.

– А теперь гони во весь опор. Пожалуйста…

– С радостью, – прохрипел он. – Но только если ты поскачешь со мной.

Ее глаза раскрылись еще шире.

Не дожидаясь вопроса, он поцеловал ее и показал ей… как…

Показал, сколько еще ей предстоит узнать. Сколько наслаждения ее еще ждет. Лучше других он знал, что притянет ее, увлечет и привяжет к нему. Он использовал каждую унцию своего опыта, пытаясь удостовериться, что она наконец принадлежит ему и что он сумел ее покорить.

Но даже теперь Пенни поражала его: чуть поколебавшись, она с жаром приняла приглашение. И смело шла за ним, куда бы он ни вел, слишком быстро поняв, как пользоваться своим телом, чтобы ласкать его и доводить до безумия.

До полного безумия.

Каким потрясением было осознать, что оба лишились разума. Что самообладание вытеснено чем-то более сильным, более мощным и живым. Что инстинкт, буйный и неуправляемый, верный и могучий, гнал их вперед, подогревая страсть, с которой сливались их тела.

Этот инстинкт провел их сквозь томительные поцелуи и прерывистое дыхание, через пронзающие выпады их соединения к утонченно-острому пику наслаждения, за которым лежало сладостное забытье.

И они достигли этого пика, сначала она, потом он. Сомкнув руки, сплетя пальцы и слившись в единое целое, они ждали, пока погаснет пламя, прежде чем попасть в ту страну, где общаются души и сердца бьются как одно.

Он не мог найти слов ни на английском, ни на французском, чтобы описать свои чувства в тот момент, когда приподнялся, лег рядом и она, мягкая и податливая, свернулась в его объятиях.

Едва осмеливаясь верить, что он так легко преодолел препятствие, которое считал самым главным, он медленно, осторожно обнял ее и укрыл ее и себя смятыми одеялами.

Он молчал, боясь нарушить величие этой минуты, и старался дышать тихо, чтобы ее не потревожить.

Ни одно возвращение домой не было таким чудесным.

Таким страстным. Таким волшебным.

Именно то, что было ему так необходимо.

Он признал это, понял, что значит этот момент, но попытался не слишком размышлять на эту тему. Прижав губы к шелковой вуали ее волос, чуть повыше виска, он расслабился.

Пенни так и не поняла, заснула она или… была где-то в другом месте… В другом мире, перенесенная туда тем, что она испытала. Тем, что он ей показал. И она не проснулась, как обычно, а приходила в себя мало-помалу, пока не поняла, что снова способна мыслить и чувствовать.

И поняла, что счастлива, счастлива каждой частичкой своего существа, словно сиявшей великолепным восторгом, восторгом физического насыщения, куда более мощного, чем она испытывала раньше.

Короче говоря, есть небо, и есть небеса.

И на этих небесах она и оказалась.

Она осторожно повернула голову, чтобы взглянуть на него. Свечи догорели только до половины и отбрасывали теплые отблески на постель. Он натянул одеяло до половины груди и положил руку на талию Пенни. Ее голова лежала на его плече. Ей никогда еще не было более удобно и уютно. Рядом с ним…