– Вовсе он не посматривает на меня рыбьими глазами. Лично мне его взгляд показался бараньим.

– Рыбьим. И подозрительным.

– Нет в нем ничего подозрительного, – фыркнула она.

– Ничего подозрительного в том, что он приглашает тебя на прогулку по здешним достопримечательностям и спрашивает твоего мнения насчет местной начальной школы, куда намеревается послать своего сыночка? Избавь меня от этих сказок!

Что-то совсем не похоже на Чарлза, которого она знала!

Она удивленно уставилась на него, но тот и не думал смотреть в ее сторону и, мрачно нахмурившись, сжал ее локоть и проводил до конюшни.

Конюхи привели лошадей. Чарлз усадил ее в седло, вскочил на коня сам и пустил серого в галоп. Вместе они помчались по дороге в Эбби.

При такой скорости вести беседу было нелегко. Она и не пыталась. Зато позволила себе обдумать все, что услышала, увидела и узнала в этот день.

Они влетели во двор Эбби. Конюхи выбежали им навстречу, взяли поводья и сообщили, что сегодня днем прибыл курьер из Лондона.

– Прекрасно, – буркнул Чарлз и потащил Пенни в дом. Ей пришлось почти бежать, чтобы успеть за ним. Но она не протестовала: уж слишком была заинтригована.

Филчетт встретил их в вестибюле и подтвердил прибытие курьера.

– Я положил пакет на ваш письменный стол, милорд.

– Спасибо, – поблагодарил Чарлз, направляясь к кабинету и ведя за собой Пенни.

Дворецкий почтительно откашлялся.

– Принести чай, милорд?

Чарлз остановился и глянул на нее. Она кивнула Филчетту:

– Пожалуйста. В кабинет. Филчетт поклонился.

– Через минуту, миледи.

Чарлз, кажется, едва сдерживался, но все же повернулся и проследовал в кабинет. И выпустил ее руку, только когда остановился у стола.

Усевшись в кресло, она наблюдала, как он берет запечатанный пакет, осматривает со всех сторон, садится и берет нож для разрезания бумаг.

Сломав печать, он разгладил три листочка и начал читать.

– Это от твоего бывшего командира?

– Да. Ответ на посланные мной вопросы.

– Насчет Николаса?

– И Эмберли.

Чарлз пробежал глазами листки.

– Эмберли занимал высокий пост в министерстве иностранных дел. Заместитель министра, ответственный за европейскую политику. Он ушел на покой в конце 1808 года.

Чарлз отложил первый лист.

– Николас стал работать в министерстве с начала 1806 года и сделал блестящую карьеру. Похоже, не только благодаря связям отца, но и собственным талантам. Оказывается, все, кого расспрашивал о нем Далзил, считают Николаса весьма многообещающим работником. Сейчас он помощник министра, и, подобно отцу, всегда отвечал за европейскую политику. Послужной список Эмберли впечатляющ. Если его завербовали, для врагов приобретение было бы огромным.

– Контакты, дружба, государственные секреты?

Чарлз кивнул и, отложив второй листок, принялся за третий.

Хотя он не просил об этом Далзила и время было ограниченным, тот лично проверил Николаса, но не нашел ничего подозрительного. В конце письма был постскриптум.

– Что? – снова спросила Пенни.

Чарлз напомнил себе, что Эмберли и Николас – ее родственники.

– Далзил собирается провести негласное расследование относительно Эмберли. Его положение позволяло узнать многое, что заинтересовало бы французов, но если Николас и продолжил дело отца, то первоначальный замысел ему не принадлежал.

Чарлз сложил письмо и постучал пакетом по столу, гадая, насколько глубоко желание Далзила обрушить правосудие на головы тех, кто помогал погубить английских солдат: До Чарлза недаром доходили слухи, что те джентльмены, вину которых Далзил доказывал, не заживались долго на этом свете. Обычно они накладывали на себя руки, но дела это не меняло.

Впрочем, громко об этом не рассуждали.

Чарлз отложил пакет и вынул чистый лист бумаги.

– Я собираюсь изложить все, что мы сегодня узнали, – сообщил он.

Включая и то, что, по его мнению, Николас не виновен в убийстве Джимби, но замешан в каком-то другом заговоре.

– Помимо всего прочего, эта информация даст Далзилу идеи о том, какие вопросы помогут наиболее быстро выявить намерения пятерых чужаков.

Пенни кивнула и помогла вошедшему Филчетту поставить поднос на стол, после чего разлила чай и стала пить, молча наблюдая за пишущим Чарлзом.

Наконец, отставив пустую чашку, она поднялась, подошла к окну и стала рассматривать развалины замка Рестормел, от которого получило название Эбби. Сейчас, когда солнце уже садилось, можно было с трудом различить серебряную ленту Фауи, скользившую меж зеленых берегов.

До чего же трудно одновременно иметь дело с Чарлзом и вести расследование… но она всегда делала то, что пожелает, и любую ситуацию всегда старалась приспособить к своей выгоде.

Как это было давно… но это самое давно осталось в прошлом, а теперь ее манило настоящее. Недаром она с радостью берет все предложенное судьбой.

И вот теперь по какой-то таинственной причине судьба предлагает ей Чарлза. Снова.

Необходимо решить, что делать. Убедиться, что она не совершает прежней ужасной ошибки. И хорошо бы все обдумать спокойно, подальше от него и его объятий, а не притворяться, будто неизбежное не случится, и не пытаться соображать, что предпринять, в тот момент, когда он уже лишил ее разума.

Он предлагает безумную страсть, без которой она была вынуждена жить все эти годы. И все благодаря упрямству, железной воле и неизменной верности мечтам. Когда он впервые появился, Пенни посчитала, что мудрее всего будет избегать всяких встреч с ним. Любой ценой охранять свое сердце, для которого он представлял самую страшную опасность.

Теперь же… всего через пять дней он ухитрился разубедить ее, заставил изменить мнение. Сломал сопротивление. Снова заставил думать о себе.

Но не только он и его способность убеждать повлияли на нее. Пенни сказала правду: она, и только она сама, решает, как ей жить. Судьба с ранних лет подарила ей независимость, и она ревностно оберегала ее. И будет оберегать.

Никто не имеет права ей приказывать, и поэтому легче при необходимости менять свое мнение.

Нынешние обстоятельства, по ее глубокому убеждению, требовали перемены курса.

Ехидная реплика Харриет относительно ее незамужнего состояния и возможного брака с вдовцом и весьма «своевременное» появление Ярроу напомнили Пенни о ее положении в обществе. О том, какой видели ее остальные. Старая дева, безнадежно залежавшийся товар, она уже не обязана подчиняться тем ограничениям, которые предписаны для более молодых леди. И если она захочет иметь любовника, так и сделает. Конечно, это даст пищу для сплетен, но поскольку она не собирается выходить замуж, о скандале не может быть и речи. Она не желает возвращаться в Лондон, а местные жители довольно индифферентны в подобных вопросах. Если никому не причинен вред, какой смысл в злословии?

В отличие от Харриет она никогда не стремилась к браку. Ее состояние, титул, положение принадлежали ей по праву рождения. Совсем не обязательно гоняться за женихами, чтобы все это заполучить. Она никогда не верила, что брак как таковой: церемония, обычай, институт – имеет значение сам по себе. Его ценность определяется тем, что представляет супружеская жизнь: взаимное уважение, искренние симпатии, и предпочтительнее всего гораздо более сильное чувство, которое поэты именуют любовью.

На ум пришли Милли и Дэвид Эссингтон и их новое состояние. Хотя она была рада за друзей, зная, как много значат для них дети, сама не ощущала материнских чувств. Желание продлить род никогда не было для нее веской причиной замужества, как для многих других женщин. Возможно, ее отношение к детям изменится, если она когда-нибудь выйдет замуж, но на этот вопрос пока что ответа нет.

Она оглянулась на все еще пишущего Чарлза: легкий скрип пера по бумаге был единственным нарушавшим тишину звуком. Полуобернувшись, она прислонилась к подоконнику и вгляделась в его лицо: он явно сосредоточился на отчете и вопреки привычке не обращал на нее внимания.

Обычно, когда они находились в одной комнате, она постоянно сознавала его присутствие и немного смущалась. Но сейчас, когда он отвлекся, она могла беспрепятственно рассматривать его, если не равнодушно, то по крайней мере спокойно.

Голова наклонена, шелковистые локоны, такие черные, что поглощали свет, чуть касаются воротника. Он был похож на Люцифера: четкие, скульптурно очерченные черты, чувственный рот, орлиный нос и полуприкрытые глаза.

Ее взгляд задержался на развороте плеч, широкой спине… он словно был переполнен едва сдерживаемой силой.

Она снова повернулась к окну.

Да, она позволила жизни, какой представляли ее другие женщины, пройти мимо. Всегда твердо придерживалась своих идеалов и даже сейчас не жалела об этом. И все же, как оказалось, Чарлз – единственный, с которым она может быть физически близка. И вот он здесь, снова вернулся, готовый на все.

И есть ли причина отказать ему? О нет, она согласится на любое предложение, любые отношения, все, чего бы он от нее ни захотел! И сделает все ради себя. Она это заслужила! Ах, как давно она не испытывала физического голода! Так долго не ощущала его лишающий разума жар!

Только на этот раз условия ей известны. И сердце останется в безопасности. Ей не нужно отдавать его взамен на ласки: в их контракт это не входит.

Судьба не подарила ей исполнения заветной мечты. Воля и гордость не позволили избрать другого. И она не откажется от всего, что бы ни предложил разделить с ней Чарлз. По ее мнению, это было законным утешением.

Она повернулась на шум как раз вовремя, чтобы увидеть, как он прикладывает печать к сложенному пакету. Отложил печатку, помахал письмом, чтобы охладить воск, и обронил единственное слово:

– Готова?

Она смело взглянула ему в глаза.

И, отступив от окна, направилась к выходу.