Так как она по-прежнему хранила молчание, он тоже замолчал и на несколько минут вперился в нее жадным страстным взором. Затем он опустил глаза: очевидно, пытался найти какое-то решение. Окончательно смущенная их взаимным молчанием, Камилла шагнула в сторону в надежде избавиться от общества шевалье, однако он удержал ее, слегка притронувшись к кисти ее руки.

— Камилла, неужели у вас нет ни капли сострадания ко мне? — глухо, почти умоляюще произнес он.

— Зачем вам нужно мое прощение? — наконец спросила она его, невольно взволнованная его серьезным, озабоченным видом. — Обычно вас не волнуют последствия вашего донжуанского поведения.

— Ваш вопрос меня удивляет. Вы же сами постарались как можно скорее загладить свою оплошность в Фор-Барро, даже подарили мне коня в знак нашего примирения; или вы забыли об этом?

И он, лукаво улыбаясь, нежно взглянул на Камиллу; девушка слегка покраснела. Она действительно вспомнила, как ей хотелось поскорее искупить вину за гибель лошади в Фор-Барро и как воспоминание об этом несчастном случае в Савойе мучило ее. Она терзалась до тех пор, пока не нашла замену погибшему коню Филиппа и не добилась прощения за свое преступное небрежение дисциплиной.

— Поэтому я уверен, что вы меня понимаете, — продолжал д’Амбремон. — Разумеется, я не стал бы прилагать столько усилий ради примирения с первой встречной. Вы же для меня значите очень много: вы спасли мне жизнь, подарили великолепную лошадь. И я готов, забыв о собственном самолюбии, смиренно просить вас простить меня и вернуть мне вашу дружбу! Рискуя показаться скучным, я повторяю свою просьбу: простите мой сегодняшний необдуманный поступок и позвольте по-прежнему считать себя вашим другом.

— А где гарантии, что вы снова не поведете себя как сегодня утром? — попыталась она возразить, потрясенная до глубины души речью шевалье.

— У вас есть мое честное слово. Но, чтобы совсем вас успокоить, могу уверить, что этого не случится по гораздо более простой причине: сейчас вы далеко не столь красивы, как сегодня утром!

Но слова его явно противоречили тому восхищенному взору, которым он смотрел на Камиллу, и девушка невольно улыбнулась.

— К тому же, если мое поведение будет переходить границы приличий, вы всегда можете пожаловаться на меня королю. Любовные отношения между офицерами запрещены; он прикажет вздернуть меня на дыбу, а потом запретит появляться при дворе, так что вы избавитесь от меня навсегда! Разве такой гарантии мало для вашего спокойствия?

— О, надеюсь, мне не придется подавать на вас жалобу! Хорошо… Послушайте: я согласна даровать вам свое прощение, но не сейчас. Сначала вам надо доказать искренность и правдивость своих намерений.

— Одним словом, вы хотите поместить меня в чистилище!

— Да, в своем роде. Так что сегодня каждый из нас пойдет своей дорогой. Забудем о дурацком пари, разыщите свою маркизу.

— Как вам угодно… Что ж, не сомневаюсь, Ландрупсен будет просто счастлив! Он решит, что я сумел воздействовать на вас, и припишет мне влияние, которого я на самом деле не имею. А что касается нашего утреннего пари, то я и в самом деле не заслужил наказания. Теперь я могу вам признаться: я сплутовал. Я просто позволил вам выиграть, чтобы посмотреть, чего вы от меня потребуете!

— Жалкий лгун! Это неправда, — взорвалась Камилла, тотчас же позабыв о своем решении вести себя с шевалье ровно и холодно.

А Филипп, весело рассмеявшись, пошел прочь, вполне удовлетворенный результатами их разговора.

62

Спектакль смотрелся с интересом. Хороводы детей, наряженных ангелочками, сменяли сценки на религиозные темы, разыгрываемые членами корпораций, затем звучали песнопения в исполнении городских хоралов. Нотабли произносили длинные речи; лакеи разносили прохладительные напитки и сладости; наконец настала очередь для сюрприза, подготовленного королем.

Под звуки фанфар на помост въехало неуклюжее сооружение: огромная повозка, составленная из нескольких крестьянских телег, на которых высились аллегорические фигуры всех континентов — такие, какими их представляли себе европейцы.

Мандарины с длинными косами и тонкими усами символизировали далекий и сказочный Китай. Маленькие негритята, одетые в набедренные повязки с огромными позолоченными кольцами в ушах представляли дикую и неведомую Африку. Что же касается Америки, то ее изображали люди, одетые в костюмы из кожи, украшенные перьями и вооруженные томагавками.

Наряженные в костюмы статисты, поначалу скрытые от глаз зрителей за огромными щитами, внезапно высыпали из повозки и, подпрыгивая и пританцовывая, рассыпались среди зрителей, угощая их сладостями и одаривая безделушками. После того как привилегированные зрители, приглашенные самим королем, насытились этим необычным зрелищем, диковинный экипаж покатил по городским улицам, дабы простой народ также мог принять участие в веселье.

Сидя на скамьях вместе со своими друзьями, Камилла весело наблюдала за удивительным шествием. Она пребывала в отличном настроении; готовность Филиппа любой ценой заслужить ее прощение придала ей новые силы. Тем более что неотразимый шевалье, ослепительно прекрасный в своем парадном мундире, весь вечер находился рядом, не далее как в нескольких метрах от нее. Сейчас он рассеянно отвечал на вопросы какой-то молоденькой женщины, взиравшей на него с нескрываемым обожанием и жадно ловившей каждое его слово.

Камилла почувствовала легкий укол в сердце; она отвернулась к сидевшему справа от нее барону де Бассампьеру; по левую сторону от нее устроился Ландрупсен.

— Итак, вы завтра уезжаете? — обратилась она к старому дворянину.

— Да, пора. Кларисса наверняка уже чувствует себя одиноко. Она с нетерпением ждет вестей о сыне и о вас!

— Поцелуйте ее от моего имени.

— Обязательно. А вы обещайте, что будете осмотрительны и больше не допустите таких оплошностей; о которых мне рассказал его величество.

— Не беспокойтесь, я позабочусь о ней! — уверенно ответил Микаэль; тон его начинал несколько раздражать девушку. После того как д’Амбремон отказался сопровождать ее на спектакль, уступив эту честь датчанину, последний, видимо, решил, что она изменила свое отношение к нему, а значит, ему удастся проложить тропинку к ее сердцу. Камилле пора поставить его на место!

Спектакль завершился, и каждый волен был идти домой или продолжать веселиться: на всех улицах и площадях Турина устраивались различного рода зрелища и увеселения. Праздничные гулянья были в самом разгаре, но Камилла чувствовала себя совершенно разбитой; больше всего ей хотелось вернуться домой и лечь спать.

— Камилла! Идемте с нами! — позвал ее Микаэль. — Не каждый вечер бывает такой праздник. Уверен, мы отлично проведем время…

— Да, присоединяйтесь к нам, — принялся уговаривать ее Бискано; офицеры Королевского батальона решили отправиться в город, дабы с головой окунуться в царящую в городе праздничную атмосферу.

В числе этих офицеров находился и Филипп; Камилла заколебалась: ей не хотелось вновь стать свидетельницей шалостей вполне определенного толка, которые уже не раз приходилось наблюдать.

— Мне кажется, отправляясь на поиски некоторых развлечений, вам самим удобнее находиться исключительно в мужской компании, — заявила она.

— Как вы могли такое подумать! — воскликнул Ландрупсен, беря ее за руку. — Клянусь, наши забавы совершенно невинны; они не оскорбят вашу стыдливость. В любом случае, я не допущу ничего подобного!

Камилла поймала насмешливый взгляд д’Амбремона.

— Если вы согласны идти с нами, — произнес шевалье, — а я вам советую принять наше предложение, игра действительно стоит свеч, — то думаю, вам лучше переодеться: в мужском платье вы будете чувствовать себя свободнее. В уличной толпе вы наверняка испортите ваше очаровательное платье.

— Он прав, — подтвердил Микаэль. — Мы проводим вас до дома, чтобы вы переоделись в офицерскую форму, а потом все вместе отправимся гулять по городским улицам.

Так и сделали. Завернув ненадолго во дворец Ферриньи, веселая ватага направилась в город. Филипп оказался прав: освещенная факелами столица выглядела поистине феерически. На каждом перекрестке стояли музыканты, исполнявшие всем известные мелодии, веселые и зажигательные, от которых всем хотелось танцевать. И никто не лишал себя этого удовольствия: то тут, то там выстраивались цепочки фарандолы; разодетые в праздничные одежды туринцы весело отплясывали котильон, кружились в старинном ригодоне. Народ самозабвенно предавался шумным забавам, стараясь ничего не упустить; люди наслаждались каждой минутой радостного праздника, дабы на следующий день вновь вернуться к однообразным трудам повседневной жизни.

Бродячие торговцы продавали хворост, жареный в горячем оливковом масле; отовсюду доносился запах слегка подгоревшего масла. Один из офицеров угостил Камиллу этим лакомством; до сих пор она не пробовала ничего подобного. Она поделилась с Микаэлем; оба были поражены необычайно пряным вкусом теста.

На одной из улиц офицеры остановились посмотреть на представление в балагане кукольника; куклы исполняли интермедию в древних традициях комедии. Зрители весело смеялись, особенно когда на сцене появился Матамор, персонаж, высмеивавший тщеславных и трусливых военных, жаждущих прославиться любой ценой.

Веселая компания вела себя безупречно, и Камилла успокоилась, решив, что так будет продолжаться до самого конца их вылазки. Вдруг впереди показалась стайка очаровательных юных красоток; девицы шли им навстречу и с нескрываемым восторгом взирали на блистательных офицеров. Самая дерзкая и напористая тотчас же ринулась в атаку, избрав объектом своего нападения прекрасную уроженку Савойи, которую она приняла за очаровательного подростка. К великому смущению Камиллы, она подскочила к ней и, вызывающе выставив вперед пышную грудь, заговорила по-итальянски: