Через несколько минут Камилла постучалась в дверь.

— Здравствуйте, дядюшка, — сказала она, радостно улыбаясь. И тут же спросила слегка дрожащим голосом: — Вы хотели поговорить со мной?

— Здравствуй, дитя мое. Подойди поближе. Тибор известил меня о том, что случилось сегодня утром. Равным образом он рассказал мне о твоих успехах в фехтовании. Это хорошо, очень хорошо, мы оба чрезвычайно довольны тобой… Ты проявила большое мужество, — добавил он. — Не сомневаюсь, что нападение этих бандитов ошеломило тебя, и ты, конечно, желаешь знать причину… Как ты догадываешься, это не было простой случайностью… — Он устремил на нее пристальный взор, стараясь понять, какое впечатление произвели его слова, а затем продолжил: — Камилла, пришла пора сообщить тебе правду о твоем рождении.

Девушка вздрогнула всем телом. Правда о ее рождении! Барон уже намекал ей на некую тайну, но говорил очень уклончиво, утверждая, что толком не знал ее родителей, что не является ее родным дядей, а она отдана ему на воспитание.

Бассампьер помолчал, мучительно подыскивая слова. Он вдруг ясно осознал, что в скором времени лишится ее. Раскрыв тайну, он навсегда потеряет ту, что стала светочем его жизни. Поначалу он приютил девочку лишь из соображений преданности, отчасти даже против воли, боясь свалившейся на него ответственности и непривычных для старого холостяка хлопот. Но постепенно он ее искренне полюбил. Камилла забавляла его свои веселым нравом, он быстро оценил ее способности, поскольку сам учил всем премудростям, от него усвоила она понятия чести и благородства. Все остальное пришло к ней естественным путем, ибо она происходила из славного рода…

Он заметил, что она не сводит с него широко раскрытых голубых глаз, почтительно ожидая дальнейших объяснений. И тогда он решился.

— Твои родители — очень знатные люди, — начал он осторожно.

У Камиллы сжалось сердце в предчувствии, что сейчас ей откроют ужасную тайну.

— Мы всегда говорили тебе, что внезапная болезнь скосила их, когда они объезжали здешние края. Мы скрывали от тебя правду ради твоей же собственной безопасности. На самом деле их обоих убили семнадцать лет назад.

— Боже мой! — еле слышно прошептала она; — Их убили! Но кто это сделал? И почему?

— Это сделали те, кто решил не допустить их к власти. Возможно, эти же люди наняли и сегодняшних убийц. Отца твоего звали Виктор-Амедей Филипп Савойский, он был старшим сыном Виктора-Амедея II, принца Пьемонтского, ныне — короля Сардинии. Ты являешься его единственным ребенком и можешь претендовать на престол, если в нашей стране будет отменен салический закон[1]. Если Богу будет угодно, в один прекрасный день к тебе отойдет тройная корона и ты будешь править в королевствах Пьемонта, Сардинии, а также в герцогстве Савойском. Тебя ждет Турин, дитя мое!

Камилла пошатнулась, и ей пришлось ухватиться рукой за ближайший столик, чтобы не упасть. Однако она по-прежнему не спускала глаз с барона. Она жаждала услышать имена подлых злодеев, совершивших самое отвратительное из всех мыслимых преступлений.

Старик рассказал ей обо всем, что сам знал: о засаде, устроенной ее родителям в Павии в те времена, когда страна бедствовала, опустошенная огнем войны за испанское наследство; безжалостные убийцы, преследуя какие-то зловещие цели, без колебаний отравили молодую прекрасную чету. Преступление это так и не было раскрыто. Когда принц Амедей понял, что умирает и что спасти его невозможно, то позвал верного Тибора и доверил ему свою последнюю надежду — двухлетнюю дочь, которая также могла стать жертвой чудовищного заговора.

— Этой девочкой была ты, Камилла. Перед смертью твои родители думали только об одном как уберечь тебя. Настоящее твое имя — Диана-Аделаида-Камилла Савойская. Уверенный в моей преданности, принц велел Тибору втайне привезти тебя сюда. Никто, даже сам король, не должен был знать, где тебя скрывают. Твой отец вручил Тибору некоторое количество золотых монет на твое воспитание и медальон, подтверждающий, что ты действительно Диана Савойская. Все это хранится в шкатулке вместе с письмом, которое твой отец написал перед кончиной. — Внезапно голос старика пресекся. Видя, что Камилла не решается взять протянутую ей шкатулку, он добавил: — Ваш отец был светочем дворянства, и я горжусь его дружбой более всего на свете. Доблесть его могла соперничать только с добротой. Он, без сомнения, стал бы великим королем. Вашему высочеству предстоит вновь высоко поднять факел, который едва не угас из-за темных политических махинаций.

Камилла была потрясена волнением старого барона и его торжественным тоном. Не в силах произнести ни единого слот, она дрожащей рукой открыла ларец. Глаза ее наполнились слезами при виде письма, в котором она нашла подтверждение словам старика. Казалось, покойный отец обратился к ней из могилы.

Заставив себя отложить в сторону слегка пожелтевшее послание, она взглянула на странный медальон, лежавший на дне шкатулки, — на великолепном изумруде было вырезано изображение лошади, вставшей на задние ноги, с рогом или короной во лбу.

— Что это означает? — хрипло спросила она.

— Это коронованный единорог, герб вашей матушки. Ваш отец преподнес ей этот медальон в день свадьбы.

Камилла пылко поцеловала камень и надела медальон себе на шею.

Барон де Бассампьер тут же опустился перед ней на колени и, заметив ее смятение, произнес:

— Позвольте мне первым из ваших вассалов принести вам клятву верности.

Слезы хлынули из его глаз, и он поспешно вышел из комнаты, оставив ошеломленную девушку одну. Ей казалось, будто она видит кошмарный сон. Комок, застрявший в горле, мешал дышать, и она едва не лишилась чувств. Ей необходимо выйти на свежий воздух!

Она стремительно выбежала из замка и помчалась в поле. Слезы застилали ей глаза, и она почти ничего не видела. Ноги сами несли ее, пока она, обессиленная, не рухнула, задыхаясь, посреди пшеничного поля.

Она лежала ничком, прижимаясь лицом к земле, и до нее издалека, словно бы из другого мира, доносился голос Пьера. Карлик искал свою молочную сестру, но она была не в состоянии откликнуться. Все окружающее перестало существовать для нее: она ощущала лишь сухие стебельки под своей щекой, чей шелест был словно слабым отголоском громадного горя, надрывавшего ей сердце.

Она плакала долго, но наконец буря, клокотавшая в ее душе, слегка утихла. Поднявшись на ноги, она отвела со лба упавшие на глаза волосы и посмотрела на старый замок с единственной башней, горделиво возвышавшейся над древними стенами. Солнце уже клонилось к горизонту.

Она подумала о том, какой могла бы быть ее жизнь с родителями, если бы судьба и ненависть людская не разлучили их навеки. Она увидела себя рядом с нежной матерью и добрым сильным отцом. Ничто не могло сравниться с его доблестью, сказал барон…

Внезапно жизнь показалась ей незаслуженно жестокой. Мысль о подобной несправедливости была невыносимой. Она ощутила прилив ненависти к тем, кто задумал и совершил это отвратительное преступление, бессильная ярость против мира охватила ее. Даже к друзьям, утаившим от нее истину, она испытывала сейчас злобное чувство.

Однако постепенно она обрела хладнокровие и сумела справиться с горечью. Все заслонил облик отца, спасшего ее на смертном одре, — что сказал бы он, увидев, как она удручена несчастьем? Она не имела права жаловаться. Разве не окружают ее изумительные люди, преданные ей всей душой?

Безмерная благодарность к старому дворянину и к угрюмому оруженосцу затопила ее сердце. Оба добровольно взвалили на себя тяжкое бремя, растили ее беззаботной и веселой, оберегая от темных сторон жизни. И в то же время готовили ее к будущему назначению, сделали из нее несравненную наездницу и фехтовальщицу, внушили понятия о доблести и чести.

Она вспомнила и об улыбчивой безмятежности Клариссы, уделившей ей столько же теплоты и ласки, сколько собственному сыну. Подумала о Пьере, о его шутках, о совместных играх, о дружбе с самых ранних лет…

Да, ей повезло — она обрела настоящую семью, а вместе с ней и душевную силу, позволявшую противостоять любым невзгодам.

Но теперь перед ней открывалась другая жизнь. Она пристально всматривалась в окружающие ее поля и леса, чтобы навеки запечатлеть их в памяти. Вдали возвышались Альпы — от них веяло спокойствием и надежностью. Там, за горами, ожидала ее иная судьба.

Простившись со своим детством, она решительно направилась к замку. Ей нужно уезжать — и чем скорее, тем лучше.

4

Вечером барон и Камилла допоздна засиделись в библиотеке, беседуя у погасшего камина. Девушка жаждала узнать как можно больше о своих родителях. В детстве она частенько пыталась завести разговор на эту тему. Однако, чувствуя смущение окружающих, не решалась настаивать. Сейчас все мучившие ее вопросы всплыли на поверхность. Она неустанно расспрашивала о том, как выглядели родители, какой у них был характер, как они росли, какое общество их окружало…

Старый дворянин старался ответить на все вопросы, понимая нетерпение девушки.

— В королевском дворце в Турине вы, конечно, увидите их портреты, — говорил он. — Я знаю, что там сеть великолепная картина, изображающая свадьбу принца с Екатериной Саксонской, вашей матушкой. Я помню эти торжества так, как если бы они происходили вчера. Ваши родители были невероятно юными и трогательными! Особо пышной церемонии не было ввиду драматического положения в стране. Наш край был тогда разорен войной. Но все радовались при виде этой идеальной пары. Народ обожал вашего отца, это был прекрасный и смелый принц, величественный и одновременно очень простой — к нему тянулись все сердца. У вас его глаза — светло-голубые, а он унаследовал их от своей бабушки с материнской стороны.

— А какой была моя мать?