— Сегодня никто не тренируется? Куда же все подевались.

Голос девушки прозвучал очень громко в пустом зале. Офицер, вздрогнув, обернулся — это был принц Карл-Эммануэль!

Смущенная Камилла присела в глубоком реверансе, но тут же поняла, что на ней мундир, а не придворное платье; она неловко выпрямилась, отдав честь, и пролепетала:

— Монсеньор, прошу извинить меня. Я не знала, что обращаюсь к вашему высочеству!

Принц, казалось, был напуган куда больше, чем она.

— Не надо извиняться. Что до вашего вопроса, то я могу вам ответить — все отправились в Ступиниджи на королевскую охоту.

— Вы не любите охотиться, монсеньор? — с удивлением спросила Камилла, озадаченная тем, что принц бродит по дворцу один, без всякого сопровождения.

— Очень люблю. Но сегодня мне нездоровится, и я предпочел остаться, чтобы побыть одному. Так редко выпадают спокойные минуты полной безмятежности!

— В таком случае позвольте мне удалиться…

— Вы меня совсем не стесняете, — поспешно сказал принц.

Камилла заколебалась, не зная, уйти ли ей или остаться.

— Побудьте со мной, прошу вас, — настойчиво произнес принц. — Может быть, вы согласитесь пофехтовать со мной? Говорят, вы мастерски владеете шпагой. Признаюсь, мне было бы любопытно узнать, до какой степени это верно…

— Я в вашем распоряжении.

Принц, сняв камзол и жилет, надел предохранительный колет из кожи. Девушка сделала то же самое, и они скрестили рапиры.

Карл-Эммануэль фехтовал очень элегантно; судя по всему, он был тонким тактиком и хорошо разбирался во всех уловках, к каким прибегают обычно в ходе схватки. Несколько раз Камилла оказывалась в затруднительном положении, но и ей удалось продемонстрировать свое искусство, явно удивившее ее противника.

Обменявшись удачными выпадами, они остановились, чтобы перевести дух, и принц не сумел скрыть своего восхищения:

— Несомненно, ваша репутация вполне вами заслужена. Это очень странно…

— У меня был очень хороший учитель, вот и вся тайна!

— Я имел в виду вовсе не это. У вас странная манера фехтования — вы действуете открыто и без уверток. В схватке человек раскрывает свое истинное лицо. А в вашей манере ощущается прямота и искренность.

— Что же в этом удивительного? Возможно, мой характер именно таков!

— Конечно, вы правы, но… Буду с вами в свою очередь откровенен — мне был дан совет остерегаться вас и ваших темных махинаций.

— Кто же дал вам этот совет?

— Мой наставник, вернее, мой бывший наставник, который теперь стал моим советником. Он считает вас очень опасной.

— Я не знакома с этим господином. Как же может он говорить такое про меня, если мы никогда с ним не встречались?

— У него есть осведомители.

— Ах так! — сказала Камилла с легким раздражением. — В таком случае мне нечего возразить, поскольку этих людей я тоже не знаю.

— Не сердитесь.

— Я бы никогда не посмела, монсеньор!

— Понимаю, что вы смущены и раздосадованы. Но не торопитесь: я полагаю, что на сей раз мой наставник ошибся. Вы мне симпатичны, мадемуазель де Бассампьер. Вы совсем не похожи на тех людей, что встречаешь при дворе. Вы не скрываете своих чувств, и я могу читать в вашей душе, словно в открытой книге. Мне это очень нравится! В Турине столько хитрости и злобы, а искренность здесь не в чести!

Камилла взглянула в глаза принца, и перед ней предстал совсем другой человек — не такой скованный, как обычно, любезный и, судя по всему, необыкновенно умный. Ей тоже удалось заглянуть ему в душу — и она увидела глубокую муку, кровоточащую рану, причиной которой была неведомая драма. Именно это тайное страдание заставляло принца держаться настороже, укрываться за броней неприступной холодности.

Она почувствовала себя неловко — на нее давил груз лжи, ведь она скрыла от него свое подлинное имя. Карл-Эммануэль догадался о ее смятении.

— Я сказал что-то неприятное для вас?

— Нет, монсеньор. Напротив, я польщена вашими словами. Однако… боюсь, что не заслужила столь высокую оценку.

Принц сразу же укрылся в свою раковину. Перед Камиллой вновь стоял настороженный и испуганный человек:

— Значит, Перлотти был прав, и вы действительно замышляете нечто дурное?

— Да нет же! — воскликнула Камилла. — У меня нет никаких дурных замыслов!

Принц смотрел на нее грустно и устало, ожидая продолжения. В одну секунду она решилась — у нее не хватило бы духу солгать ему еще раз!

— Полагаю, вы обо мне ничего не знаете. Возможно, я могу объяснить, почему вам дали совет остерегаться меня.

— В самом деле?

— Да. Видите ли, меня зовут вовсе не Камилла де Бассампьер.

Она вгляделась в лицо принца, но тот ничем не выдал своих чувств, сохраняя бесстрастно-холодное выражение. Зажмурившись, Камилла решила идти до конца:

— Я Диана-Аделаида Савойская, дочь Виктора-Амедея-Филиппа и Екатерины Саксонской. Ваша племянница…

Даже если бы под ногами у них разверзлась земля, Карл-Эммануэль был бы меньше потрясен. Он ошеломленно уставился на Камиллу, словно увидел ее в первый раз:

— Значит… Вот оно что! Да, конечно, теперь я понимаю, почему мне показалось знакомым ваше лицо… Я уже видел его на картине, изображающей свадьбу ваших родителей! Вы так похожи на мать! Но зачем все эти тайны? Отец знает о том, что вы его внучка?

Камилла рассказала принцу обо всем с самого начала: о заговоре в Павии, о вмешательстве Тибора, о детских годах в Савойе, о приезде в Турин и о решении короля хранить в секрете истинное происхождение девушки.

— Теперь вы знаете, чем я опасна для вас — по воле его величества я могу быть назначена наследницей трона вместо вас.

— Почему же вы открыли мне эту тайну? Вы должны считать меня своим соперником, даже врагом. А вы даете мне козырь против себя, рассказав о планах короля.

— Что ж, говоря откровенно, я вовсе не жажду стать королевой. Если король прикажет мне, я буду вынуждена подчиниться, но сама предпочла бы, чтобы на трон взошли вы.

— Докажите ему, что не способны править!

— Это не так-то легко сделать. Я не хочу его разочаровывать, поймите! Нет, лучше всего было бы убедить его в том, что вы обладаете качествами, необходимыми великому монарху. Он считает, что я унаследовала достоинства своего отца, — и это единственная причина его предпочтения.

— Вашего отца! Всегда и всюду меня будет преследовать дражайший Амедей! Говорят, он был идеальным принцем, но для меня было бы лучше, чтобы он жил, а не умер! Его тень преследует меня, не дает мне покоя. Король клянется только его именем и продолжает оплакивать спустя семнадцать лет после того, как он безвременно погиб. Я знаю, что сравнение всегда будет не в мою пользу, потому что я не Амедей — я всего лишь Карл-Эммануэль!

Камилла была оглушена этой внезапной вспышкой — значит, ее дядя ненавидел своего брата! Словно бы угадав мысли девушки, принц нервически рассмеялся.

— Нет, — воскликнул он убежденно, — вы ошибаетесь! Я обожал брата, как и все здесь! Я до сих пор вспоминаю его, хотя был мальчиком в то время, когда он погиб. Ненависть у меня вызывает другое — незаживающая рана, которую он оставил в сердце моего отца. Для короля мы просто не существуем. Вы тоже оказались жертвой этой навязчивой идеи — вы сами сказали, что не желаете быть королевой, но вам придется взойти на трон, ибо король уверил себя, что вы унаследовали достоинства его умершего сына. И ваше мнение не имеет никакого значения! Как видите, это безжалостное воспоминание страшным грузом ложится на нас обоих!

Камилла внезапно поняла, какая мука терзает ее дядю. Он во многом прав, говоря, что стал жертвой безвозвратного прошлого. И она прониклась безграничным состраданием к несчастному принцу, которому, наверное, никогда уже не удастся завоевать любовь отца. Она ощутила настоятельную потребность помочь ему, хотя не знала еще, как это сделать.

— Монсеньор, — твердо произнесла она. — Вы должны проявить себя, доказать отцу, что обладаете нужными качествами! Вы умны и честолюбивы, способны принести пользу своей стране — пусть король убедится в этом!

— Каким образом?

— Мы найдем способ!

35

В гостиную вошел незнакомый посланник с запиской для Камиллы. Девушка прервала свой разговор с Пьером, чтобы узнать, в чем дело. Взглянув на листок, она едва не скомкала его, увидев подпись шевалье д’Амбремона, но вовремя сдержалась, ибо документ был скреплен королевской печаткой.

Итак, она получила официальное распоряжение выйти с завтрашнего дня в караул — ей предстояло провести трое суток в казарме. Нетерпеливо отмахнувшись, она перехватила изумленный взгляд пажа.

— Вы не собираетесь дать ответ, мадам? — спросил мальчуган, задержавшись в дверях.

— Нет, — сухо бросила она. — И повернулась к Пьеру, который сообщил ей известие, интересовавшее ее куда больше, чем любые приказы командира батальона. — Возникло небольшое затруднение. Начиная с завтрашнего вечера я не имею права отлучаться из казармы. Тибор не может перенести дело на следующую неделю?

— К несчастью, это невозможно. Именно завтра мерзавец, за которым он охотится уже десять дней, должен встретиться с главарем. Если мы упустим такую возможность, нам придется ждать Бог знает сколько времени, прежде чем представится другой подобный шанс!

— Кажется, я кое-что придумала!

— И что же?

— В принципе, мне запрещено покидать казарму в течение трех суток. Но операция назначена на ночь… Следовательно, я могу ускользнуть, не привлекая к себе внимания.

— А ты не думаешь, что это слишком рискованно? — спросил Пьер, встревоженный тем, что подруга опять навлечет на свою голову неприятности.