Он спокойно подпустил к себе конюхов — теперь к нему можно было подходить без опаски. Камилла поговорила с ним, нежно оглаживая и всячески выражая ему свое одобрение, а потом сама его покормила.

— Клянусь честью, вы его совершенно укротили! — раздался у нее за спиной знакомый голос.

— А разве могло быть иначе? — ответила она, улыбаясь Филиппу.

Ощутив необыкновенный прилив сил после прогулки верхом, она готова была забыть все обиды.

— К сожалению, мне никак не удается сделать это с вами, — добавил он.

— Вам не хватает терпения и мягкости.

— На некоторых лошадок хорошо действует хлыст.

— Я вам не кобыла, зарубите это себе на носу!

— В самом деле? Женщина или кобыла — разницы большой нет.

Она повернулась, не веря своим ушам. Быть может, он шутит? Шевалье смотрел на нее с серьезным видом, и на лице его не дрогнул ни один мускул.

— Вы просто хам, — бросила она. — Впрочем, для меня это не новость, я уже смогла в этом убедиться.

Они оба знали, о чем идет речь, и напоминание о том, что случилось в таверне, вновь воздвигло между ними непреодолимую стену. С вызовом глядя друг на друга, они молчали; затем Филипп сухо произнес:

— Извольте следовать за мной!

— Куда?

— В комнату.

— Ни за что! — не кричала Камилла, внезапно встревожившись.

Она уже начала озираться в поисках кого-либо из дружелюбно настроенных офицеров — ей нужна помощь, чтобы вырваться из когтей этого сатира. Угадав ее намерения, шевалье громко расхохотался.

— Наверное, вы меня подозреваете в неких гнусных замыслах? Говоря откровенно, у вас разыгралось воображение… Вы слишком много о себе возомнили!

— Вы на все способны, поэтому опасения мои оправданны.

— Я повторяю свой приказ: извольте следовать за мной без всяких рассуждений.

— Зачем?

— Я бы сказал вам это еще до прогулки, если бы у вас хватило ума не шарахаться от меня в сторону, — сказал он с некоторым раздражением. — По распоряжению его величества вам предоставили отдельную комнату, поскольку вы будете нести караульную службу, подобно остальным офицерам. Ну как, проводить вас или вы желаете заняться розысками сами?

Девушка растерянно взглянула на огромное здание казармы. Без проводника в этом лабиринте легко заблудиться. И она улыбнулась, словно признавая свою неправоту:

— Хорошо, пойдемте.

— Можно подумать, что вас ведут в камеру пыток!

Камилла промолчала. Хотя на людях молодой офицер демонстрировал по отношению к ней ледяную вежливость, она знала, что за этими лощеными манерами таится хищный зверь, и ей совсем не хотелось оставаться с ним наедине. Но делать было нечего, и она двинулась за шевалье по бесконечным коридорам и бесчисленным лестницам. У нее не было времени присмотреться к окружающей обстановке, хотя специфический запах кожи и пороха сразу ударил в нос. Приходилось приноравливаться к быстрому шагу Филиппа, продолжая держать разумную дистанцию — этим были заняты все мысли девушки. Наконец он остановился у одной из дверей:

— Это здесь. Извольте осмотреть комнату — я должен знать, подходит ли она вам.

Камилла неохотно вошла, офицер последовал за ней. Она услышала, как захлопнулась дверь, но не обернулась, сделав вид, что смотрит в окно, выходившее на оживленную площадь. Нельзя поддаваться панике! В комнате наступила тишина, и девушка, надеясь, что Филипп незаметно ушел, покосилась назад — он по-прежнему стоял у нее за спиной, скрестив руки на груди и недобро усмехаясь. Черные глаза его зажглись опасным огнем.

— Все прекрасно, — сказала она и быстро направилась к выходу, чтобы поскорее вырваться из ловушки.

Как она и предвидела, он удержал ее за руку:

— Обычно вы проявляете куда больше любопытства!

— Сожалею, но у меня совершенно нет времени. Я очень тороплюсь… Отпустите меня.

Он, напротив, еще сильнее сжал ей руку:

— Куда же вы так спешите?

— Это неважно, я хочу уйти отсюда, — выкрикнула она, пытаясь вырваться.

— Почему вы так перепугались?

Внезапно к Камилле вернулось утраченное хладнокровие — настолько возмутила ее эта наглость.

— И вы еще смеете спрашивать? Что это — бесстыдство или глупость? Или у вас случаются провалы в памяти?

— Вы намекаете на нашу небольшую стычку в таверне? — осведомился он небрежно и с усмешкой.

— Небольшая стычка, говорите? Значит, попытка изнасилования для вас — это всего лишь небольшая стычка? И вам, похоже, доставляет удовольствие вспоминать о ней? Что до меня, то я считаю это мерзостью и бесчестьем для дворянина.

Она раскраснелась от негодования. Филипп, отпустив ее, прислонился спиной к двери, чтобы закрыть выход.

— Стало быть, вы опасаетесь, что я посягну на ваше так называемое целомудрие? — спокойно сказал он. — Бросьте! Мы с вами прекрасно знаем, что это всего лишь видимость, уловка для простаков.

— Вы негодяй, хам, грубый солдафон, мерза…

— Однако меня очень занимает одна вещь, — продолжал он, не обращая внимания на поток не слишком лестных для него эпитетов. — Вы действительно боитесь насилия или же страшитесь за саму себя, зная, что готовы уступить мне по собственной воле? Ведь вы жаждете мужских объятий, не так ли?

Задохнувшись от подобного оскорбления, она устремилась к Филиппу и уже занесла руку, чтобы влепить пощечину, но он, предвидя такой оборот событий, с силой обхватил ее запястья и крепко прижал к себе.

— Какая агрессивность! Теперь уже вы напали на меня! Однако свои физические возможности вы, боюсь, переоцениваете!

Камилла замерла, не в силах вздохнуть или пошевелиться. От Филиппа исходила некая магическая сила, приводившая девушку в смятение. Ноги у нее подкосились. Она ощущала жар его тела и теряла самообладание, ей хотелось слиться с ним в единое целое, раствориться в нем, подчиняясь его воле. Она с ужасом чувствовала, как разгорается в ней всепожирающее пламя. А шевалье смотрел на нее неотрывно, улавливая малейшее движение ее души; его черные глаза, казалось, пронизывали насквозь, и девушка уже не могла вынести этого горящего взгляда.

— Умоляю вас, — пролепетала она еле слышно.

Он тут же отнял руки, словно обжегшись, но продолжал наблюдать. Камилле пришлось прислониться к стене, чтобы не упасть. Она испытывала крайне неприятное чувство, будто у нее отсекли какую-то жизненно важную часть тела, одарив взамен Филиппом, который стал неотъемлемым продолжением ее существа.

Внезапно осознав эту ужасную истину, она подняла глаза и встретилась с серьезным взглядом дворянина. Неужели и он ощутил нечто подобное? Шевалье между тем решил нарушить молчание и заговорил хриплым голосом; в словах его не было и намека на нежность:

— Я ухожу, чтобы дать вам время прийти в себя. Внизу вы получите все необходимые инструкции. А этот маленький урок преследовал только одну цель — доказать вам, что мне незачем прибегать к насилию. Я мог бы овладеть вами очень легко, пользуясь вашей собственной слабостью. Но я этого не сделал и не сделаю впредь, поэтому оставьте ваши глупые страхи. Вы в полной безопасности по очень простой причине — теперь я имею дело с офицером его величества, а не с официанткой из таверны. Вы являетесь полномочным представителем короля, и все обязаны относиться к вам с должным уважением. Помните об этом!

Он вышел, а Камилла рухнула на стул, стараясь хоть немного привести в порядок свои мысли. Значит, он хотел только проучить ее! Воспользовался смятением девушки, надругался над искренним чувством, чтобы показать, как уязвима женщина перед властью мужчины. Она чувствовала себя глубоко униженной и в то же время не могла забыть тот восхитительный трепет, ту сладкую дрожь, что пронизала ее в объятиях Филиппа… Не могла забыть горящий страстью взор, опровергавший все жестокие слова.

Выйдя из казармы, она увидела поджидавшего ее шевалье. Тот в нескольких словах, нарочито холодным и сухим тоном объяснил, каковы обязанности караульного офицера. В течение трех дней ей надлежало неотлучно находиться в казармах, оставаясь также и на ночь, поскольку могли возникнуть самые непредвиденные обстоятельства.

Камилла слушала его бесстрастно. Глядя на них, никто бы не заподозрил, что всего лишь четверть часа назад между ними произошло столь бурное столкновение. Судя по всему, каждому не терпелось вернуться к своим занятиям — у Филиппа было много дел при дворе, а Камиллу вновь ожидало сражение с высокими каблуками и с мэтром Пульчинабелли.

— Когда наступит моя очередь заступить в караул? — только и спросила девушка.

— Через пять дней.

— Слушаюсь, сударь.

— Вечером мы еще об этом поговорим.

— Боюсь, что не смогу освободиться…

— Начинаются капризы! — бросил он сквозь зубы и отошел прежде, чем Камилла смогла вымолвить хоть слово в свое оправдание.

Девушка вздохнула, восхищаясь помимо воли статным сложением и упругой походкой шевалье… Она спрашивала себя, хватит ли у нее сил устоять перед чарами этого обольстительного палача.

31

Наконец настал великий день. Камилле предстояло впервые появиться при дворе. Церемония была назначена на пять часов дня, но уже с десяти утра весь дом был на ногах. Камилла еще не поднялась с постели, когда в спальню ее бесцеремонно ворвались Зефирина с мэтром Пульчинабелли.

— Как? Вы и не думаете вставать? Хватит валяться! Времени мало, а дел невпроворот!

Камилла чувствовала, что не вполне проснулась. Ночью она долго лежала без сна, возбужденная предстоящим событием, а еще больше — утренним происшествием. Ей так и не удалось справиться со смятением, в которое поверг ее Филипп. Магнетизм, исходивший от него, завладел всем ее существом, она испытала неведомые ей прежде и необыкновенно тревожные чувства. Она не знала, что мужчина может так воздействовать на женщину, и подозревала — хотя пока еще не имела понятия о любви, — что в реальности эта власть может оказаться гораздо сильнее. Перебирая в памяти все подробности свидания с шевалье, она то негодовала, то приходила в восторг, а в результате заснула лишь с первыми лучами солнца.