Сэм взглянул на Лолли, которая внезапно замерла. Он вгляделся в нее повнимательнее. Вместо страха в ее глазах читалась боль из-за его измены. Он готов был побиться об заклад на годовое жалованье, что она не сообразит, в чем дело, но, видно, ошибся. Сэм отвернулся от обвиняющего взгляда наивных голубых глаз женщины, узнавшей о предательстве, и впервые за многие годы испытал чувство вины. Он пожал плечами, как бы отмахиваясь от нее, и посмотрел на Джима:

– Мне нужно поговорить с Андресом.

Джим кивнул. Теперь он поглядывал на Лолли с новым интересом, который разжигала не только алчность, но и чисто мужское любопытство. Сэм вдруг почувствовал потребность отвлечь внимание Джима.

– Что ты делаешь так далеко от лагеря?

– Испанцы продвигаются все дальше в глубь страны. На прошлой неделе они заняли Санта-Кристину.

От этой новости Сэм опешил. Городок Санта-Кристина был довольно многолюдным и находился в каких-то пятнадцати милях от их лагеря. Многие из людей Бопифасио были родом из этого города, а прочие – выходцами из близлежащих сел. Если испанцы заняли его, это означало, что они глубоко просочились на территорию партизан, и в самом скором времени можно ожидать открытого боя с ними. Такова была их тактика: окружить город, собрать всех жителей и ни в чем не повинных селян и замучить несколько человек, чтобы молва пошла от города к городу. Это был верный способ выманить из джунглей горячих повстанцев и полностью уничтожить сопротивление.

– Оружие прибыло?

Джим покачал головой и поправил перекинутый через спину лук, с которым никогда не расставался. Он пользовался винтовкой ради скорости, но Сэм знал, что друг предпочитает смертоносную бесшумность и точность стрелы, выпущенной из лука.

Сэм оглядел маскировочную одежду Джима, волосы, прилизанные маслом, и лицо, исполосованное сажей.

– Устроили пробег, чтобы глянуть, нельзя ли чем поживиться?

На грязной физиономии Джима сверкнула белозубая улыбка.

– Поговаривают, будто испанцы получили свеженький запас динамита. – Он кивнул в сторону своих людей. – Мы решили освободить их от этого груза.

Сэм расхохотался. Его друг славился тем, что был известный ловкач и мог стянуть что угодно даже из лагеря противника. В прошлом ноябре, когда они прибыли в лагерь, Джим, воодушевленный изобилием сладкого картофеля, выкрал у местного судьи всех индюшек, чтобы устроить по старинке обед в День благодарения, как принято в Америке.

– Думаю, мне надо вернуться в лагерь и избавиться от собственного груза. – При этом Сэм посмотрел на Лолли, чей взгляд обдал его ледяным холодом. Сэм не обратил на это внимания и кивнул двум филиппинцам-мятежникам, которые удерживали ее. – Не возражаешь, если я заберу с собой Гарсию и Монтеса?

– Действуй. По тому, какой звон стоит у меня в ушах и какая отметина осталась на руке от зубов, я бы сказал: тебе они нужны больше, чем мне. – Джим улыбнулся. – В городе всего каких-то две сотни испанцев. От них не будет столько беды.

Лолли попыталась лягнуть одного из захохотавших солдат и промахнулась. Если бы они не держали ее мертвой хваткой, она бы упала. Джим сунул пальцы в рот и свистнул. В высокой кроне раздался шорох, с верхних веток посыпалась листва. С дерева слетела черпая майна с красной головкой, на секунду зависла над ними и опустилась на плечо Джима. Тот вынул что-то из кармана рубашки и угостил птицу.

Сэм застонал:

– Черный голубь преисподней.

Птица заклекотала, пару раз мотнула головкой, медленно прохаживаясь по плечу Джима, затем дважды хлопнула крыльями и пронзительно завопила:

– Насилуют! Ха-ха-ха-ха!

Глаза Лолли чуть не вылезли из орбит.

– Полегче, Медуза. – Джим успокоил птицу, погладив ее несколько раз. – Будешь ее раздражать, Сэм, она тебе выклюет последний глаз.

Сэм только рассмеялся:

– Эта птица знает, что я зажарю ее на шомполе, если она приблизится ко мне ближе чем на три фута. Может, и стоит поджарить ее на День благодарения.

– В Сэме полно дерьма! Смотри, куда ступаешь! – призвала Медуза, качая головкой в такт каждому слову.

Сэм по-настоящему ненавидел эту птицу. Джим улыбнулся ему, потом снова угостил птицу.

– Когда ты грозишь ее зажарить, она становится колючей. Не забывай, – он погладил птицу, которая заворковала, наклонив головку, – женщины реагируют лучше всего на ласку и комплименты.

– Джим мой герой, – объявила Медуза и потерлась головкой об ухо хозяина, потом выпрямилась, расправила блестящее черное крыло и отчеканила: – а Сэм нет.

– Ну что ж, с этим разрешите откланяться. – Джим шутливо отсалютовал Сэму, плотоядно взглянул на Лолли и исчез в зарослях вместе со своими людьми и несносной птицей.

Сэм тоже посмотрел на Лолли. Она ни на секунду не спускала с него глаз, хотя ее удерживали два солдата-повстанца. Лолли вырывалась и бормотала что-то в ладонь, закрывшую ей рот. Сэм постарался не обращать внимания ни на нее, ни на шум, который она подняла. Не получилось. Он все равно чувствовал укор в ее взгляде, и ему это не нравилось, как не нравился и он сам.

– Заткните ее кляпом, – приказал он резким тоном, потом отвернулся и подобрал свою винтовку. – За мной! – прокричал он через плечо по-тагальски.

И больше он не оглядывался.


Прежде чем солдат захлопнул дверь, Лолли умудрилась еще два раза лягнуть и укусить его. Она заколотила по шершавому дереву. Дверь загрохотала, но не поддалась.

Проклятый янки! Жаль, это не его лодыжку она лягнула и не его руку укусила, впрочем, тогда бы она действовала еще решительнее. Он с самого первого дня замыслил получить за нее выкуп, а ведь она как раз начала думать – после того, как он несколько раз спас ее, – что, может быть, он все-таки не так плох. Она даже не подозревала, что все это он делал, чтобы получить свою долю выкупа.

Нет, он был не плох. Он был ужасен.

Она как дурочка поверила, что он пошлет за ее отцом. Все, что ему нужно, – это деньги. Он хотел продать ее. Жизнь ее ценилась только потому, что она была дочерью посла Лару и за нее можно было взять выкуп. Для таких людей, как полковник Луна и Сэм Форестер, ценным было только ее имя. Лолли задумалась, какую ценность она представляет для своего отца, и помолилась, чтобы он хранил ее в своем сердце. Хотя, конечно, трудно вообразить родительскую любовь того, кто не видел дочь почти всю жизнь.

Мечтательной девочкой она рисовала отца храбрым, мужественным человеком, который пожертвовал семейным счастьем ради своей страны. Она представляла их встречу, когда он скажет, что хотел бы быть рядом во время всех важных событий в жизни маленькой девочки, но он не мог себе этого позволить. Его долг был служить очень многим людям, а не только одной девочке. Он не мог быть настолько эгоистичным.

Теперь, оставшись одна в маленьком темном сарае, Лолли уже почти не надеялась, что эта мечта когда-нибудь осуществится. Когда ее глаза наконец привыкли к темноте, она оглядела сырое помещение. В нем были сложены до потолка корзины, ящики, бочки. Лолли сделала к ним шаг и споткнулась обо что-то, а когда посмотрела вниз, увидела, что это был какой-то длинный металлический инструмент. Кажется, братья называли его гвоздодером. Она отбросила его ногой в сторону и подошла к бочке. Вытерла с крышки пыль и уселась сверху.

Было тихо, очень тихо. Лолли осмотрела темное помещение, терзаемая страхом и еще больше одиночеством. Сколько же они продержат ее здесь, подумала она и ужаснулась, представив, что, возможно, ей придется пробыть здесь много дней. Она вдруг снова почувствовала себя трехлетней девочкой, застрявшей в темном колодце. Воздух здесь был такой же – влажный и мертвый. Свет в колодец проникал только через небольшое отверстие. Свет в это помещение проникал только сквозь маленькую щель между дверью и косяком. Лолли могла разглядеть лишь висячий замок.

Внезапно ей захотелось завопить во все легкие, чтобы крыша слетела вниз, но вместо этого она только глубоко вздохнула.

В углу за корзиной что-то зашуршало. Лолли поджала ноги и обхватила руками колени, в панике осматривая пол. По рукам у нее пробежали мурашки, и она задрожала, представляя всевозможную живность, с которой ей придется провести много дней... одной... пока она здесь ждет.


Сэм уставился на вожака партизан, не в состоянии поверить тому, что услышал.

– Что значит, черт возьми, она тебе не нужна? Да за нее можно выручить огромный выкуп, Андрес!

– Мне не важно, сколько серебряных песо стоит эта девица. Все равно она не стоит тех бед, которые повлечет за собой требование выкупа. Это может помешать нашему движению. – Андрес Бонифасио, вождь повстанцев, один из руководителей патриотической организации «Катипунан», перестал взволнованно расхаживать и взглянул на Сэма. – Ты допустил ошибку, мой друг. Твое правительство снимет с меня голову, если мы возьмем ее в заложницы. Ее отец-посол позаботится об этом. А у нас и так много проблем с испанцами, которые подошли прямо к нашему двору, как ты говоришь. Мне нужна поддержка Соединенных Штатов. И это стоит большего, чем любой выкуп. У посла Лару очень большое влияние. Я не могу рисковать потерей американской помощи. Слишком много филиппинцев проливали свою кровь в тяжелейшей борьбе, чтобы потерять поддержку всесильной страны ради нескольких шальных тысяч.

Сэм наблюдал, как вождь повстанцев снова принялся расхаживать. Надежда на премию погасла быстрее, чем свеча на ветру. Ему вдруг захотелось что-то разбить. Сжав кулаки, он засунул их в карманы.

– Ну и что мы теперь будем с ней делать?

– Не мы. – Бонифасио выразительно посмотрел на него. – Ты.

Сэм на мгновение ошалел, затем попятился, вытянув перед собой руки.

– О нет. Только не я. Мне столько дней пришлось возиться с ней. Пусть ее отвезут домой партизаны. Я не хочу иметь с ней больше никаких дел.

– Ты привел ее сюда. Ты и отвезешь обратно.

– А если я откажусь? – Сэм вдруг почувствовал себя так, будто попал под обстрел артиллерии.