Когда Росс сделал паузу, чтобы собраться с мыслями, в глубине зала кто-то громко хихикнул. Он сразу понял, кто это. Илай Клеммоу сделал то же самое три года назад, когда Росс выступал в защиту Джима Картера. Тогда это возымело эффект, нарушило непрерывность его рассуждений и отвлекло внимание судей. Это не должно случиться еще раз.

— Господа присяжные, — продолжил Росс, — что касается того, что произошло, когда эти люди явились на берег и увидели потерпевшие крушение корабли, то я должен вас просить на мгновение задуматься о традициях нашей страны. Что касается попыток, якобы сделанных, чтобы заманить корабли на скалы при помощи ложных маяков, то это клевета, распространяемая исключительно людьми предвзятыми или невежественными. Но то, что люди рыщут по берегам в поисках обломков и считают принесенное приливом своей собственностью, слишком хорошо известно и не нуждается в упоминании.

Закон гласит, что все обломки принадлежат Короне — или, возможно, тому или иному помещику, но на самом деле, когда находки имеют малую ценность, не предпринимается никаких попыток забрать их у тех, кто их нашел. Во времена нужды эти маленькие находки зачастую помогают людям — честным и порядочным людям — выжить. Таким образом, сформировалась привычка, традиция. Так что же происходит, когда корабль выбрасывает на берег? Люди спешат туда, чтобы посмотреть на крушение и помочь спасти людей. В моем приходе две вдовы не стали бы вдовами, если бы их мужья не попытались спасти потерпевших кораблекрушение моряков. Но когда спасательные работы закончены, должны ли они сидеть сложа руки, ожидая прибытия таможенников? Закон говорит, что должны. Закон, несомненно, прав. Но когда у людей нет ни корки хлеба для своих детей, ни тряпья, чтобы прикрыть спину, весьма непросто убедить их, что им нужно следовать закону.

Росс снова завладел вниманием суда.

— Королевский обвинитель предположил, что эти люди — революционеры, что и я революционер, охваченный желанием свергнуть власть. Я отвечу на это довольно просто: ничто не может находиться дальше от истины. Мы не революционеры. Что же касается нападения на членов экипажа второго корабля, то это позорный эпизод, который я никак не могу оправдать, совершенный людьми в состоянии опьянения, теми, кто явился издалека и безо всякого моего приглашения, узнав о первом крушении. Наконец, что касается нападения на таможенников. Мне нет нужды как-то защищаться или оправдываться, потому что меня там не было. Я не видел таможенников. Они не видели меня. Я предупредил сержанта драгун не спускаться на берег, потому что все были взбудоражены, а я хотел избежать кровопролития. К тому же ко времени их прибытия уже мало что можно было поделать.

Росс снова взглянул на пометки Клаймера, но не нашел, что еще добавить, даже учитывая свой новый настрой.

— Вот и всё, что я хотел бы сказать. Думаю, я приму любую судьбу, что мне уготована, и вверяю себя искренности, справедливости и гуманности вашей чести и моих земляков, господ присяжных.

Он поклонился и сел, после чего послышался одобрительный ропот где-то на галерке.

— Я не думаю, что мы могли бы выбраться сейчас, даже если бы захотели. Проходы и скамейки битком забиты, — прошептала Верити.

— Нет, мы должны остаться. Со мной всё будет хорошо.

— Вот, возьми мою нюхательную соль.

— Нет, слушай.

— Против стоящего перед вами человека, — холодно произнес достопочтенный судья Листер, — выдвинуты три обвинения: в мятеже, нанесении вреда имуществу и нападении на служащего Короны. Вы слышали свидетельства, и ваша обязанность вынести вердикт в соответствии с ними. Вы можете найти его виновным по всем трем обвинениям или по любому из них. Что же касается третьего обвинения, а именно, нападения и причинения вреда служащему таможни, то налицо конфликт свидетельств. Два свидетеля поклялись, что это тот человек, а двое дали показания, что его просто не могло там быть. Сам же служащий таможни сомневается в личности нападавшего, и никого из его коллег не вызвали помочь расследованию. Та ночь была темной и ветреной, поэтому могла произойти ошибка. От вас зависит, предпочесть ли показания двух его слуг, которые клянутся, что он не покидал дома, или свидетельства Тревейла и Клеммоу, заявивших, что видели, как обвиняемый ударил служащего таможни. Но позвольте вам напомнить аксиому английского права, что если наличествует разумное сомнение, оно толкуется в пользу обвиняемого.

Воспаленному воображению Демельзы показалось, что во время свой речи судья посмотрел прямо на неё.

— Что же касается первых двух эпизодов, то их можно трактовать по-разному. Обвиняемый признает, что позвал людей к месту крушения, но утверждает, по-видимому, утверждает, что его целью являлась помощь потерпевшим кораблекрушение, а разграбление судна и мятеж внезапно вспыхнули без его поддержки и желания. Если я правильно понял, то это и есть линия его защиты, это и является сутью вопроса. Но правдивость его заявлений и правдивость его действий могут быть истолкованы по-разному. Если, например, он был действительно обеспокоен спасением пассажиров и экипажа, почему не действовал активнее? Как так случилось, что между тем моментом, когда он вскарабкался на первое судно и запоздало предложил убежище экипажу второго корабля, прошло так много часов? Видимо, обвиняемый не предпринимал усилий по их спасению. Они его не видели. Капитан Полдарк утверждает, что не видел их, но признает, что находился на берегу, так что же он делал все эти часы?

Судья Листер говорил, не обращаясь к записям. Во время процесса он их даже не вел.

— Его лечащего врача вызвали, чтобы тот засвидетельствовал состояние временного расстройства капитана Полдарка во время крушений, и доктор Энис предположил, что капитан не отвечал за свои действия в то время. Сочтете ли вы подобное свидетельство достаточно весомым и имеющим важное значение, решать вам. Я только хотел бы отметить, что такое состояние, если оно вообще когда-либо существовало, вряд ли могло сохраняться шестью неделями позже, во время предварительного разбирательства. Вы слышали заявления, сделанные обвиняемым в это время, и я не сомневаюсь, что они осели у вас в голове. Вы помните, его спросили: «Какую цель вы подразумевали, приведя своих друзей к месту крушения?». На что он ответил: «В округе голодали люди». Позже его спросили: «Вы одобряете начавшийся мятеж?». И он ответил: «Я не считаю это мятежом». Так чем же, тогда спросите вы, он его считает? Считает ли его оправданием грабежам и мародерству?

Вы можете сказать, что раз третье обвинение не доказано, трудно доказать противозаконные действия лично обвиняемого и по другим обвинениям. Где доказательства конкретно его вины? Например, хоть кто-нибудь видел, как он утащил хоть щепку с любого из кораблей? Ответ — нет. Но согласно закону, если вы уверены, что мятеж имел место, то следует быть уверенными, что обвиняемый оказался в достаточной мере вовлечен в события, чтобы оказаться виновным в принципе. Намерение совершить уголовное преступление делает участие одного соучастием всех — не требуется даже присутствовать при фактическом совершении тяжкого преступления, чтобы человека признали виновным. Например, если кого-то и не видели на месте убийства, но он работал на убийц наблюдателем и знал об их намерениях, то он будет признан виновным.

В суде наступила тишина. В сердце Демельзы разливался мертвящий холод.

— Кроме того, согласно закону, если несколько человек сговариваются совершить деяние, которое само по себе является незаконным, и во время расследования выясняется, что совершено более тяжкое преступление, чем было задумано, то все участники виновны в совершении этого тяжкого преступления, каким бы отвратительным оно ни казалось кому-либо из них, и сколь мало они не намеревались совершить его. Следовательно, на основе представленных доказательств вам остается только принять решения: первое, находился ли на самом деле обвиняемый на берегу во время крушения, второе, находился ли он с целью грабежа, как и остальные, третье, имели ли место грабежи, беспорядки и нападение на представителей закона.

Его необыкновенно цепкая память впитала всё услышанное как губка, а теперь без малейших усилий выдала всю информацию обратно. Иногда, казалось, слегка в пользу обвиняемого, но в основном против него. Никто не мог заподозрить судью Листера в предубеждении: он не подкладывал груз на весы, а лишь оценивал вес на обеих чашечках, находя одну из них тяжелее другой. Он выполнял обязанности, возложенные на него королем, и по этому праву занимал высокое положение в обществе.

— Обвиняемый, — закончил судья свою речь, — попытался найти широко распространенные в настоящее время среди бедняков смягчающие обстоятельства в таких преступлениях, как беспорядки и разграбление получившего повреждение корабля. Ваш долг проигнорировать эти не относящиеся к делу обстоятельства. Капитан Полдарк посвятил часть своего последнего слова защите своих земляков, которых в этом суде вообще ни в чем не обвиняют. Вы можете счесть это достойным восхищения поведением с его стороны, но вы нарушите свои обязательства перед обществом, если позволите симпатиям или узколобому эмоциональному патриотизму повлиять на решение, которое считаете правильным. Я прошу вас исполнить обязанности, возложенные на вас присягой, независимо от последствий и независимо от чего-либо, кроме вашего желания свершить правосудие. А теперь обдумайте свой вердикт.

В гуле голосов, последовавших за этой речью, Верити заметила, как судья взглянул на часы — уже почти четыре, а впереди еще несколько дел. Присяжные сбились в кучку и шептались, осознавая, что все глаза устремлены на них. Несколько раз Верити уже подумала, что Демельза хлопнется в обморок, но, к счастью, увидела, что за последние десять минут той удалось восстановить самообладание, как будто худшее уже произошло, и теперь она оправлялась после полученного удара.