Кристина Додд - Джентльмен-разбойник

Что это? — спросила она.

Он отвел взгляд.

Привстав, Эмма повернула его к себе спиной и увидела красное выпуклое пятно в форме орла.

— О, Мститель. — Она поцеловала отметину, словно желая стереть ее.

Он снова уложил ее, прижался к ее груди и задвигался. Эмма замерла, закрыв глаза, и лишь порывисто дышала.

Он так много узнал о ее теле на прошлой неделе. Она была трепетна и пуглива, невинна, инстинктивно чувствовала, что будет приятно ему… и ей.

Вооруженный этим знанием, он занялся делом.

Мститель водил ладонями по ее талии и бедрам. Он ласкал ее, и ее настроение изменилось. Эмма полностью сосредоточилась на нем. На его лице, скрытом маской, от которой он даже теперь не отказался. На его теле, великолепном, мускулистом, загорелом. На его намерениях…

Он зажигал в ней неведомую ранее страсть, доводя до безумия, и не чем иным, как медленными успокаивающими движениями. Потом его руки скользнули к ее запястьям, завели их за голову, еще больше открывая для поцелуев. Потом прошлись вниз по бедрам, и ее кожа загоралась от его прикосновений, становилась чувствительной к воздуху, свету, к его дыханию. Наконец она побудила Мстителя дать ей то, чего она хочет. Наконец-то это случилось! Ей хотелось кричать от радости.

Эмма хотела соединиться с ним навек, а если это невозможно, то слиться с ним сейчас. Ничего не зная о мужчинах и женщинах, она понимала одно: Мститель не успокоится, пока она не упадет обессиленной и удовлетворенной в его руки.

Это нисколько не походило на ее юные грезы. Она думала, что занятие любовью будет романтичным и произошедшее между двумя людьми вознесет их в иллюзорный мир, полный сияющего света и благоухания роз.

Вместо этого они были наги, и сама новизна этого заставила ее почувствовать себя застенчивой и неуклюжей. Внезапно в ней воскресла мисс Эмма Чегуидден, бедная компаньонка, которая только и умела, что делать массаж ног. И, по словам леди Леттис, даже это делала плохо.

Эмма выросла в провинции и знала, как спариваются животные на ферме. Она была акушеркой и помогала многим роженицам. Она поняла, что будет дальше, но не ожидала, что ее избранник будет таким… реальным.

Эмма ощущала его запах — сандаловое мыло, кожа конской сбруи. Она чувствовала его жар, и как этот жар нарастает от того, что он смотрит на нее, ласкает ее. Она слышала его резкое дыхание.

Как он мог обонять ее желание? Он наклонился ближе и сделал глубокий вдох, словно нуждался в ее аромате, чтобы жить. Ее кожа пылала от желания. Слышит ли он, как стучит ее сердце? Как сбивается ее дыхание, когда он сплел их пальцы вместе, когда она целовала его руку, шею, щеку?

У нее не было никаких тайн… и по этой самой причине Эмма становилась застенчивой и осторожной.

Они обнимались, да. Они ласкали друг друга. Он доставлял ей удовольствие каждую ночь. Но прежде они все время оставались одетыми.

Теперь он коснулся ртом ее груди, и Эмма инстинктивно оттолкнула его.

Он не обратил на это внимания.

Потом, когда радость охватила ее, Эмма гладила его плечи, любуясь его мускулами, которые раньше чувствовала только сквозь костюм.

Он молча поощрял ее, целуя ее грудь. Когда Эмма легко провела по его спине ногтями, он втянул в рот ее сосок и стал ритмично посасывать. Эмма выгнула спину.

Огонь камина согревал их. Снаружи грохотал гром, молнии разрывали завесу ночи.

Эмма слышала, как кровь стучит в висках, как потрескивает пламя, шумят капли дождя за окном.

Мститель обращался с ней с нежностью. Теребил мочки ее ушей, тем временем раздвигая ей ноги, потом поднял их, широко развел и смотрел — туда! — а она зарделась от смущения и… желания, поскольку влага выступала под его жадным взглядом.

— Не надо, — шептала Эмма. — Пожалуйста.

Все еще держа ее ногу, он двигал пальцами вверх и вниз по складкам ее лона, легко, так же как гладил ее бедра и руки.

Но это было иное. Те поглаживания успокаивали, а сейчас не было никакого успокоения. Волнение. Страсть, томление… потребность…

Если бы только он нажал чуть сильнее, ласкал немного глубже…

И он прочитал ее мысли, его палец скользнул между складками внутрь, большой палец кружил вокруг чувствительной бусинки.

Эмма, подняв бедра, стонала, шептала мольбы, которые он, должно быть, слышал и понимал, поскольку осторожно ввел еще один палец, растягивая сокровенное колечко до грани дискомфорта, потом, когда его сжатие ослабло, отступал и снова работал пальцами.

Он давал ей почувствовать больше, чем она ожидала.

Эмма двигала бедрами, пытаясь заставить его сделать то, чего ей безумно хотелось, — исполнить ее желание слиться воедино.

Но он убрал руку, прижался торсом к ее груди, используя вес, чтобы делать ее уступчивой, и бедром снова широко раздвинул ее ноги. Его пальцы двигались в потаенной ложбинке, а потом уже не пальцы, а его копье, длинное и толстое, оказалось внутри.

Оно было большое и причиняло боль.

— Подождите!

Он не слушал.

Эмма пыталась сбросить его, но ее движения толкали его глубже. Он оставался неподвижным, позволяя ей бороться, извиваться, и когда она устала, полностью вошел в нее.

— Больно! — крикнула Эмма. Предвкушение восторга было побеждено его размером и решимостью довести начатое до конца.

Казалось, его не тревожил ее гнев. Нет, он нежно и многообещающе улыбнулся.

Словно завороженная, Эмма вглядывалась в него, в его лицо, тело, упивалась его ароматом, его силой… Как он мог травмировать ее и в то же самое время заставить желать того, что он обещал? Почему их близость превращалась в нечто большее, чем первобытный акт?

Он положил ее руки себе на плечи и медленно сел на пятки, придерживая ее бедра и легко поднимая вместе с собой, будто она ничего не весила.

Эмма оказалась у него на коленях, лицом к лицу, не отрываясь от его глаз в отверстиях маски. Она оседлала его, обхватив ногами бедра и упершись ступнями в пол. Он оставался в ней, словно они не могли разделиться.

Или жаркое чувство спаяло их вместе?

Нет, потому что она могла еще двигаться. Она могла приподняться… что и сделала.

И когда Эмма почти освободилась, он поймал ее за бедра и потянул вниз. Она попыталась еще раз, и он снова опустил ее.

И смотрел на нее с улыбкой вызова.

Она остановилась, тяжело дыша, сердитая, охваченная болью и желанием… желанием того, что он молчаливо поклялся дать ей. С большой ловкостью и без его помощи она поднялась и упала, словно в седле, раз, другой, третий…

Его улыбка исчезла. Мускулы напряглись. Откинувшись назад, Мститель оперся на руки и дал Эмме свободу действий.

Застенчивость исчезла, сменившись жаждой наслаждения. Боль уступила вожделению.

Прежде он заставил ее осознать все вокруг. Во всем мире остались только он и она. Там, где соприкасались их тела, она чувствовала пульс желания, отчаянное стремление к финалу, нараставшее с каждым движением. Она видела его напрягшиеся плечи — он боролся с собой, стараясь не утратить контроля.

Он покрылся испариной, стиснул зубы, дрожа от импульсивного порыва.

Эмма двигалась все быстрее, не зная, что делает и что будет дальше, понимая только, что она стремится к удовлетворению.

Своему. И его.

Когда наступил момент кульминации и неизъяснимый восторг накрыл ее, она почувствовала, как сжимает его внутренними мышцами.

Он схватил ее, наклонил назад, пока ее плечи не коснулись пола. Встал на колени, взял ее за бедра и глубоко вошел в нее, требуя отдать ему все.

И она закричала, сжала его бедрами, благодаря за радость единения и делая его своим.

— С бальным платьем пришлось потрудиться. Наша юная английская роза светлокожая, волосы у неё темные с рыжим отливом и очень необычные глаза, ореховые с золотыми искрами, глаза чаровницы.

Обхватив столбик кровати, Эмма слушала болтовню мадам Мерсье, мужественно терпела действия Тиа, туго шнурующей новый корсет. Позади швеи расправляли пышные нижние юбки, а леди Фанчер и Эмея наблюдали, как мадам Мерсье лично распаковывала бальное платье.

Был вечер, времени готовиться к балу оставалось мало. Эмма дрожала от волнения, размышляя о том, как будет дебютировать в свете. Она, Эмма Чегуидден из Фрейберна в Йоркшире! И словно этого мало, она еще собиралась на этом празднике шпионить ради человека, которого любила… которому отдалась, но чье лицо никогда не видела.

Утомленная, с ощущением легкой боли в некоторых местах, — она была счастлива и немного возбуждена.

Мадам Мерсье продолжала:

— Глаза мисс Чегуидден меняют цвет от одежды, которую она надевает. От синего хлопка приобретают стальной оттенок, зеленый атлас превращает их в изумруды. Так что я хотела выбрать материал, который позволит ее необычной красе проявиться полностью.

Эмма слышала шелест ткани и восхищенные восклицания леди Фанчер и Эмеи. Она повернулась, чтобы рассмотреть платье, но Тиа снова подтолкнула ее вперед, швеи сердились на горничную, требуя, чтобы она поторапливалась.

— Я послала гонцов в Мадрид за этим чудесным шелком. Не знала, когда он прибудет, а внезапное решение принца устроить бал бросало вызов моим скромным талантам. Мы не успевали вовремя. Потом я поняла — роскошные шелковые наряды обычно носят женщины, скажем так, опытные. Мисс Чегуидден молода и невинна, так что, дабы подчеркнуть красоту ткани, платью нужна простота. Это мы и постарались сделать. — Мадам Мерсье походила на довольно мурлыкающую кошку.

— Оно совершенно, — сказала леди Фанчер.

Эмма мельком увидела лежавшее на скамье темное платье. Потом Тиа подняла ее руки, и швеи набросили ей на голову нижние юбки. Когда она выбралась из накрахмаленного плена, платье висело позади нее, а обе дамы обсуждали, какие драгоценности она должна надеть.